починки жду тебя у себя в Стлязь-Ра с объяснениями. Думаю мне надо позаботиться, чтобы тебе подготовили в Острожке твои покои, заполнив в них дольнюю комнату биоаурой… Ибо, вероятно, тебе придется там пробыть достаточное количество времени.» Последние слова у Родителя прозвучали не столько утверждением, сколько вопросом… на каковой туго дыхнув погодя Вежды молвил: «Скорее всего, Родитель, о том тебе надобно позаботиться именно сейчас. Чтобы не пришлось засим, когда я выйду из Стлязь-Ра, тем беспокоить свои создания… В частности… дрекавак и скипер-зверя». Родитель слышимо тогда усмехнулся, и резко отключившись, напоследях бросил: «Не ожидал от тебя, моя бесценность, таких поступков. Думаю, узнав о них, вельми расстроится твой Отец».
Наверно самым болезненным из этого толкования для Вежды стало упоминание об Отце, каковой итак отлученный от права посещения Млечного Пути, вмале должен был узнать о всем том, что сделал абы скрыть состояние Крушеца его старший сын. Так как Вежды понимал, все, что он сховал… прибыв в Ра-чертоги, придется показать Родителю.
Седми еще малеша тревожно поглядывал на подошедшего к нему Вежды, прижимая к себе вздрагивающего мальчика, оный после выдохнутой Крушецом просьбы перестал плакать и причитать. А посем, не в силах противиться воле старшего, шагнул к брату ближе и передал ему Яробора Живко. И тотчас и сам прижался к его правому плечу лбом, ощущая не только волнение Димурга, но поколь с трудом справляясь с собственными тревогами. Вежды ласково прикоснулся губами к затылку младшего брата, прикрытого пшеничными, короткими волосами, и, усадил мальчика к себе на левую руку так, что последний, испрямив спину, уставился ему в лицо. Нежно огладив дланью волосы Седми, Димург передал ему всю свою поддержку, успокоил и придал уверенности, и когда брат отступил от него, полюбовно молвил уже в направлении мальчика:
— Мы не могли с тобой видеться наша радость, потому как нам так велел Родитель.
— Родитель?! — выдохнул величание Яробор Живко, как считали лесики Единого Бога, Верховную Сущность Всего Творения, Отца и Мать Богов, порождение всей Сути и Мира в целом.
— Да, Родитель, — Вежды глубоко вздохнул, теперь даже пежины золотого сияния погасли на его коже, и она стала густо черной… Под ней, точно схоронились те самые присущие Зиждителям оранжевые паутинные кровеносные сосуды, ажурные нити кумачовых мышц и жилок. — Доколь мой дорогой, это все, что я могу тебе сказать. — Юноша резво отворил рот, желая, что-то возразить, но Господь трепетно прикрыл его сверху кончиком пальца. — Дождемся прибытия Небо от Родителя… И тогда, быть может, мы сумеем все тебе пояснить.
— Небо… а Перший, — тугой тоской теперь трепыхнулся не только голос, но и весь мальчик, — Перший…
Он нежданно резко стих и глубоко задышал, а после качнулся, благо Вежды, торопливо протянув руку, придержал его ослабшее тельце за спину. Яркое полыхание смаглого сияния густо покрыло всю голову Яробора, и словно замерцало на коже его лица. Димург немедля приник устами ко лбу юноши и участливо протянул:
— Крушец, милый мой малецык, успокойся… Я передам твою просьбу Родителю, прошу только, не губи мальчика… Иначе не будет никакой встречи с Отцом. Умиротворись, моя бесценность.
Яробор Живко рывком дернул конечностями, сияние спало с его тела, и отворившиеся очи воззрились в столь близкое лицо Вежды, верно Крушец получив ответ, и впрямь угомонился. Димург медленно отклонился от мальчика и мягко ему улыбнувшись, заботливо ответил, теперь уже на его вопрос:
— Перший вельми далеко от нас… И поколь не сможет прибыть. — Крупные капли слез, точно приправленные желтоватым сиянием купно засверкали в уголках глаз мальчика, и, приметив их Вежды торопливо дополнил, — но если ты успокоишься… Мы сможем побыть вместе… Поговорить и я убежден ответим на многие твои вопросы, которые одначе пусть доколь не касаются того места, почему мы от тебя таились… Хорошо? — Юноша судорожно качнул головой столь непонятливо в бок, что ни Димург на предплечье которого он сидел, слегка приобняв плечо, ни Седми так и не поняли его ответа. — Значит, ты не согласен? — мальчик сызнова неопределенно дернулся, внутри него все так смешалось, что он и сам не понимал, чего желает. — Просто коли ты продолжить тревожится и плакать… коли продолжишь рваться, — эту молвь Вежды направлял в первую очередь на Крушеца, — начнутся видения… Видения, которые ежели ты не понял, связаны с твоей тревогой и тоской… И если они пойдут, тяжело будет не тебе одному, а и нам с Седми, ибо связанные с тобой мы их также воспринимаем.
— Видения? — Яробор Живко порывисто встрепенулся, нежданно весь напрягся, так как прояснения данного состояния желал не меньше чем Крушец, не меньше чем объяснений, почему от него хоронились. — Ты знаешь про мои видения? Что? Что это? Грядущее?
— Так много вопросов, впрочем, как всегда, — благодушно проронил Вежды и неспешно приткнул левую руку с сидящим на ней мальчиком к своей груди. — Можно на них ответить, но не так скоро… Допрежь того мне надобно твое согласие.
— Согласен, — тотчас откликнулся Яробор, и, прижавшись к груди Димурга, явственно кивнул. — Не буду, хотя того вельми желаю, спрашивать вас до появления Бога Небо о том почему вы меня бросили.
— Нет, драгоценный наш мальчик, не бросили, — не менее торопливо вклинился Седми, определенно, более тягостно, чем старший брат воспринимающий обиду юноши. — Никогда не бросали, — и огненная россыпь искр, исторгнувшись с кожи его лица, осыпалась на грудь, спалив в нескольких местах материю сакхи до черных дыр.
— Тогда… Мы с тобой присядем, — умягчено и нескрываемо обрадовано отметил Вежды, словно, и, не услышав в словах парня огорчение.
Бог правой рукой описал полукруг в воздухе, тем самым приближая к себе пыхнущее, клубящее внутри сидалища и ослона, смурное кресло, стоящее позади. И когда оно, энергично подпрыгнув, почитай врезалось в ноги Господа, медленно опустился на сидение, усаживая юношу себе на колени, и укладывая руки на локотники, несколько вдавливая их перисто-кучевую поверхность в глубины.
— Абы я весьма утомлен последнее время, мой любезный мальчик, и не в силах подолгу стоять, — досказал свою прерванную речь Вежды и степенно приподнял ноги. Клуб облака, вырвавшись с под сидения, незамедлительно подхватил ноги Бога на себя, разком образовав под ними достаточно широкий лежак. — И подолгу сидеть, — все также с расстановкой договорил Димург, стараясь своим бархатисто звучащим тембром голоса снять любое волнение, как с плоти, так и с лучицы. — А теперь по поводу видений, — дополнил он и Яробор Живко дотоль опирающийся спиной на его грудь, резко подавшись вперед, обернулся, чтобы узреть лицо Зиждителя. — Про твои видения мы не просто знаем. Мы… И я, и Седми, и иные Боги их видят… Кто в меньшей степени, кто в большей. Для некоторых из Богов сие всего-навсе расплывчатые пятна, для других полноценные картинки… Для кого-то лишь легкая зябь, парестезия мгновенной неприятности, для неких весьма болезненные ощущения, как сами их течения, так и последствия… Сами видения…
Однако Ярушка стремительно вскинул вверх правую руку, приподнялся на колени, абы стать ближе к Богу, и, дотронувшись до его угловатого подбородка перстами, ласково произнес:
— Для тебя… тебя Вежды мои видения боль, — теми словами не столько вопрошая, сколько утверждая ставшую очевидной для него истину.
— Боль, мальчик мой. Боль, утомление и слабость, — едва слышно поддержал ту истину Димург и с нескрываемой нежностью посмотрел в лицо юноши.
— Потому как… потому как ты любишь Першего, также сильно как и я… Ты…ты. — Яробор Живко на немного прервался и еще… еще раз огладил грань подбородка Бога, словно вспенивая на нем иноредь идущее пятнами золотое сияние. — Ты его помощник, — досказал он, основываясь на верованиях лесиков.
— Нет, не помощник. Я его сын. Старший сын, — произнес Вежды и широко улыбнулся так, что мгновенно попеременно замерцало сияние, под его кожей озарив хоть и темные, но весьма благодушные, мягкие черты лица.
Вежды и Седми неторопливо так, чтобы юноша все понял, пояснили ему о том, кто есть на самом деле старшие Боги: Перший, Небо, Асил и Дивный. Растолковали о сущности как таковых печищ, их отличии и единстве, и иных Богах входящих в них. Яробор слушал внимательно, не перебивая, поелику впервые ощущал разумность толкования, и потому не задавал вопросов. Зиждители вельми мягко поведали ему о роли Родителя и ответили на ряд возникших вопросов по поводу духов, демонов, бесиц-трясавиц и иных своих созданий. Весьма туманно пытались объяснить, где находятся они днесь. Хотя в данном вопросе юноша оказался дюже настойчив и более-менее удовлетворив любопытство по поводу местонахождения, стал интересоваться тем, где лежат Луга Дедов и Небесные Чертоги. Вежды в целом, как и Седми, туманно понимающие не только верования лесиков, но и дюже сбивчивую от волнения речь мальчика, долго не могли ничего толком сказать. Однако погодя Расу все же удалость осветить Яробору Живко и этот вопрос, сказав, что те самые Луга и Чертоги, является всего-навсе вымыслом людей.
— А души? — взволнованно поспрашал юноша и густое сияние вновь озарило его голову, описав позади нее и вовсе слепящее коло, одновременно густо выбившись из ноздрей, приоткрытого рта, пробив своими насыщенными лучами и сами очи, отчего склера приобрела песочный оттенок, несомненно, так проявлялось напряжение Крушеца.
Вежды узрев то интенсивное свечение, тотчас обхватил рукой голову Яробора, и, склонившись, приник ко лбу устами, посылая, таким образом, божественную любовь лучице, поддерживая и успокаивая ее нежными словами. И все еще не смея отклонить от мальчика губы, уже дыхнул для него:
— А души живут по тем законам, каковые им предписали старшие Боги… Как мы сказываем, старшая четверка Богов.
— А я думал, — многажды ровнее отозвался парень, мечтавший об этой близости, и посему нежно облобызал спинку плоского носа Господа, и глубоко вздохнул, ощутив ночную прохладу, словно навеянную его кожей. — Думал душ как таковых и нет. Ибо коли существование тех душ прописано, теряет смысл сама жизнь… Выходит, живи как хошь. Твори, чт