– Чего? – вопросил он Владу и в тембре его голоса чувствовалось негодование, будто та его чем обидела.
– Чего? – переспросила девочка, удивленно пожимая плечами.
– Боишься теперь воды… да? – поспрашал мальчик и днесь уже прозвучала явственная издевка.
– Воды?.. а чего мне ее бояться, это ж вода, – разумно ответила отроковица, не совсем понимая раздражения мальца и желание ее задеть, однако ощущая нарастающий гнев в нем и какое-то неприятное трепыхание всего его несколько мешковатого тела.
– Гляди, выскочат лопасты и как тебе надают… прямо… прямо, – отрок и вовсе захлебнувшись гневом так и не смог досказать чего желал.
Он внезапно стремительно сжал руки в кулаки. И стоило лишь ему сие сделать, как не менее торопливо юница провела правой рукой по кушаку проверяя на месте ли ножны с мечом. Не столько собираясь ими воспользоваться, ибо знала, что сняла и оставила их подле царицы, сколько демонстрируя собственную защищенность, как это всегда учил делать Двужил, отвечая тем самым на выпад себе равного.
– Что смелая только с мечом? – вопросил мальчик, и отроковица поняла, что он явно ищет, как посильней ее обидеть. – А как насчет рукопашного боя. Один-на-один… ты и я… И узнаем тогда, на чьей стороне сила.
– Сила? – почему-то совсем не гневаясь, весьма спокойно протянула Владелина. Або несомненно, понимала отрок ведает, что рукопашным боем с ней Двужил никогда не занимался, оно как у нее от тех «приемов», как величали их гомозули, подолгу шла из носа кровь и дюже долго болела голова. – Без сомнения сила на твоей стороне. Погляди ты шире меня вдвое в плечах, и кулаки твои мощнее. Неужели ты думаешь я смогу противостоять им… тем более, – отроковица хотела молвить про раненную руку, но посем раздумала и кособоко вскинув вверх угловатые плечи, тотчас развернулась и все также переступая с камня на камень направилась к стоящим на берегу Грабу и Негу.
Впрочем, мальчик никак не мог угомониться, и стоило Владелине сделать пару шагов, как позадь нее раздалось суматошное дыхание, словно он ее догонял, а вслед за тем прилетели сердито брошенные им слова:
– Трусливая как заяц, боишься всех и вся… Смелая, токмо когда рядом гомозули, оно как всегда прячешься за их спины.
Девочка незамедлительно остановилась, несправедливые слова, брошенные в спину, по всему вероятию, прожгли материю ее желтой рубахи и острыми колючками вонзились весьма прибольно в кожу. Еще мгновение она боролась, с желанием развернуться и вдарить кулаком прямо по широкому носу мальца, но после вспомнила давеча сказанное ей царицей о гневе. И не мешкая, тронулась с места не желая более слышать и принимать на свой счет, сердитое предыхание раздраженного мальчишки. Отрок еще, что-то прохрипел ей вслед, но вскоре смолк, а Влада меж тем подошла к ребятам, встревожено оглядывающим ее.
– Чего Рогозе от тебя надо было Владелиночка, – участливо поспрашал Граб, стоило юнице остановиться обок с ним. И он ласково заглянул ей в глаза.
– Его зовут Рогоза? – переспросила отроковица, Нег торопливо кивнул. – Верно, все-таки его назвали… спорщик.
– Ага, он все время со всеми ищет ссоры, – откликнулся Граб и гулко захохотав, вроде забулькав, сжал в кулаки свои мощные руки. – И также часто нарывается.
Девочка взглянула на столь дюжие кулаки отрока, и тревожно подумала, что вот ноне, в этом походе, вся та сила заключена не в гомозулях, едва дотягивающимся детям до груди, ни в хрупкой царице белоглазых альвов, а именно в таких кулаках, каковые могут или защитить или вспять прибольно надавать. Раскатистый смех немедля поддержал Миронег, и, присоединившийся только, что к ребятам Братосил, сызнова позабывший о приготовлении глухаря.
– Брат! – строго позвали мальчика уже в два голоса Двужил и Могуч. – Куды ушел? А, ну, шагай обратно.
– И чего ты Граб все время гогочишь, – нежданно весьма сердито произнесла Влада. – И кулаками перед носом машешь. Думаешь, больно сильно отличаешься от этого Рагозы, да? Думаешь, что только кулак все может разрешить?
– А… а…, – тотчас вставил Миронег, мешая смех и слова, да колготно замотал головой. – Не только кулак, еще меч и стрела, – и незамедлительно осекся, перестав смеяться и расстроено зыркнул на левую руку юницы, которую она легонько поддерживала правой, чтоб та покачиваясь не доставляла боли.
– И правильно, что перестал греготать, ибо то совсем не смешно, – молвила девочка и обдала отрока таким мощным, пронзительным взглядом, что он густо покраснел, схоронив под той яркостью все свои веснушки.
– Ты… – грубо пророкотал Граб, он также резко перестал смеяться, и, вздев вверх правую руку, сунул свой могучий кулак под нос Миронегу. – Думай, чё говоришь.
– Граб прекрати, ты, что ли нарочно тут передо мной кулаками машешь? – это Влада произнесла, чуть слышно, одначе весьма властно.
И мальчик, немедля уронил вниз свою руку и спешно замотал головой, определенно не желая огорчать юницу.
– Ну, вот и ладно, что не нарочно ими мотыляешь, – отметила девушка, внезапно осознав, что оказывается именно она и управляет самыми мощными кулаками на этой поляне. – Радует меня Граб, что то просто-напросто они у тебя сами по себе думают… И действия твои и их порой друг от друга не зависят.
Граб чуть слышно хмыкнул и также негромко его поддержал Миронег.
– Владушка! – позвала Вещунья Мудрая девочку, та стремительно повернула голову в ее сторону. – Поди сюда, – по теплому улыбаясь добавила царица.
Отроковица немедля сорвалась с места и быстрой поступью приблизилась к царице белоглазых альвов.
– Тебе надо отдохнуть, – негромко произнесла Вещунья Мудрая, с мягкостью во взоре поглядывая на юницу.
– Но еще очень рано, – не согласно отозвалась Владелина, и недовольно искривила губы. – Солнце так высоко.
– Не стоит каждый раз вступать со мной в спор, – вкрадчиво молвила царица, и, качнув головой, показала тем мановением на приготовленное для Влады место отдыха.
Нарубленные нижние ветви ели плотно укрытые плащом Двужила и Могуча, с лежащей на них сверху котомой отроковицы, образовывали мягко-высокое рукотворное ложе.
– Я не смогу уснуть, еще слишком рано, – заметила, не скрывая своего огорчения и несогласия девочка, меж тем присаживаясь на приготовленное ложе. – Может достать свой плащ, чтобы вернуть гомозулям их одежи, оно как ночью тут довольно-таки прохладно.
– Нет, это не прохладно, – неспешно наливая из своего кувшина, с чудной удлиненно торчащей вверх на вроде петли толстой ручкой, в братину отвара, пояснила царица. – Просто тебя мучает ночами озноб. Яд, поколь, не покинул твоего тела. И выздоровление, судя по всему, будет не скорым, ибо ты весьма хрупкого здоровья. Пей, – подавая отроковице братину, повелела напоследях Вещунья Мудрая.
Приняв деревянную полушаром чашу, Владелина стала медленно пить золотистый и весьма вязкий отвар, сладко-терпкий на вкус. Ноне поутру поданный царицей отвар вызвал прилив сил в девушке, а днесь сделав лишь пару глотков, вспять она почувствовала такую слабость, словно не ложилась почивать несколько дней кряду, оттого отяжелела голова, опухли от утомления руки и ноги. На капелюшечку неподвижно замерев с братиной в руках, Влада лихорадочно дернула плечами и тотчас острой болью отдалась раненная рука.
– Вещунья Мудрая, – окликнула сидящую обок нее царицу девушка, та также медлительно, как двигались Расы, повернула к ней голову. – Хотела тебя спросить, – Вещунья Мудрая малозаметно кивнула. Владелина махом допила остатки отвара, и, опустив на колени братину, понизив голос, сказала, – когда-то на меня напал энжей. Мне тогда было лет девять… десять… – Девочка и вовсе теперь зашептала, не желая, чтобы кто-то ее услышал. – Он дюже сильно меня покалечил. Я помню, что очень болела голова, ноги и все тело. Но Бог Воитель… он… Точнее они с Богом Дажбой положили меня в такое устройство… такое… Оно напоминало половинку яичной скорлупы и потом Бог Воитель протянул руку… и… с нее на меня упала капля… капля крови, что ли… – Отроковица говорила с царицой весьма волнуясь, голос ее то срывался, и становился громче, то опять переходил на едва слышимый шепот… и все время прерывисто дергался. – После той капли… все раны с моего тела исчезли, оно не болело… ни голова, ни руки… и не осталось тех самых рубцов… или как ты сказала шрамов.
– Ты это помнишь? – ошарашено и также тихо, как это шептала девочка, вопросила царица.
– Нет, не помню… я вообще мало, что помню с того случая, – почасту прерываясь и единожды медлительно растягивая слова, проронила Владелина. – Только как вылезла из кущи и увидела энжея, а потом одна боль.
– Тогда чьи ты мне пересказываешь воспоминания? – поспрашала Вещунья Мудрая, и, протянув руку, взяла с колен братину, а отроковица увидела, как дрогнули ее заостренные пальцы.
Узрев данное трепыхание, Владелина слегка склонив голову так, чтоб неможно было разглядеть ее очи, тревожно задышала.
– Я не могу сказать, чьи это воспоминания, – ответила она маленько погодя, и качнула отрицательно головой. – Не спрашивай меня… тот кто мне их показал, просил никому о них не говорить. И я все то время молчала, лишь тебе рассказала.
– Хорошо, я не буду спрашивать, кто их тебе показал, – весьма ласково произнесла царица, однако в голосе ее послышалась нескрываемая тревога. – Но тебе и, вправду, не стоит более никому сказывать про это.
Девочка еще ниже склонила голову и дланью весьма грубо провела по лицу, стараясь этим движение не только смахнуть оттуда капель пота разком усеявший лоб, но и точно желая вдавить обратно собственные признания.
– Но ты не тревожься, – досказала Вещунья Мудрая и легохонько погладила Владу по голове, по россыпи волос густой массой расположившихся у нее на спине. – Все, что ты мне доверишь останется между мной и тобой. Так, что ты хотела спросить?
Владелина теперь медлила доли секунд, а засим убрала от лица руку, и, вздев голову, воззрилась на царицу.
– Те мальчики, каковых убили лопасты, – наново зашептала отроковица. – Разве Боги не могли их так спасти… так как меня?