— Ну а люди, которых он допрашивал? — спросил Камчатов. — Они смогли б его описать?
— Те, кого он допросил хоть раз, уже ничего не скажут, — покачал головой Осокин.
— Не густо, — поморщился Камчатов.
— Чем богаты, — Осокин развел руками.
— Ладно, — Камчатов улыбнулся. — На том спасибо. Все же не зря приезжал.
По двору Воскресенской тюрьмы гулял холодный октябрьский ветер. На сторожевых вышках переминались с ноги на ногу часовые.
В камере было сумрачно. У гнезда, прилепившегося к оконной решетке, возились ласточки. Плюснин отошел от окна, стал нервно мерить шагами камеру. Его сокамерник Синельников, сидящий на нарах в накинутой на плечи шинели могучий старик с подстриженными гвардейскими усами, укоризненно покачал головой:
— Нервы, нервы беречь надо, молодой человек.
— Сколько может длиться пустяшная проверка? — раздраженно пожал плечами Плюснин. — Ну три, ну пять дней… Двадцать прошло! Двадцать!..
— Война, ничего не поделаешь, — успокаивал Плюснина Синельников. — Почта работает скверно, запросы идут медленно. Выпустят, дело верное.
Плюснин, продолжая вышагивать по камере, посмотрел на старика с сомнением и промолчал.
Тем временем в тюремной канцелярии шла своя жизнь. На длинной деревянной скамье у стены сидели рядом начальник тюрьмы Важин и стройный, с тонким волевым лицом щеголеватый блондин в форме командира Красной Армии.
— С жильем устроились? — заботливо спросил Важин.
— Поживу пока в гостинице, — сказал блондин.
— Квартиру найдем, — уверенно пообещал Важин.
В дверях показался Камчатов.
— Здорово! — Он протянул руку начальнику тюрьмы и настороженно-вопросительно посмотрел на блондина. — Разговор есть интересный.
Блондин поднялся со скамьи, одернул френч, щелкнул каблуками.
— Знакомьтесь, — почтительно представил его Важин. — Новый командир взвода охраны Дроздов. Из Читы, прямиком из госпиталя.
Дроздов коротко, с достоинством поклонился, показав безукоризненный пробор.
— А это, — Важин кивнул на Камчатова, — начальник Воскресенской ЧК товарищ Камчатов.
— Рад знакомству, — Камчатов широко улыбнулся и крепко пожал руку Дроздову. — Слыхал о вас. Геройски воевали в Крыму. Сидите, от вас секретов нет.
Дроздов снова сел на скамью.
— Только вчера сдали в архив дело вашего предшественника, прямо на сцене застрелился, на глазах у зрителей, — сообщил ему Камчатов и повернулся к Важину. — Наш Кузнецов на родину Ямщикова ездил. Оказывается, не так там все просто. Может, и прав Маслаков. — Он вздохнул.
— Все равно жаль Володьку, — грустно проговорил Важин.
— Теперь не вернешь, — жестко произнес Камчатов. — Ладно. Я не за тем пришел. Куницына помнишь, что сам к нам явился?
— Куницын, Куницын… — силился вспомнить Важин.
— Поручик, молодой такой, щека дергается, — помог Камчатов.
— Вспомнил! — Важин сразу оживился. — Ну и что?
— А то, что никакой он не Куницын, — сказал Камчатов. — Жандармский ротмистр Плюснин, вот он кто. Каратель. Палач.
Дроздов безучастно слушал разговор.
— Как же он в ЧК сунулся? — Важин от изумления рот раскрыл.
— Куницын, за которого он себя выдал, перед Советской властью невиновен, Куницына мы бы отпустили, так что рассчитал Плюснин верно, — объяснил Камчатов. — Скорее всего он убил Куницына и завладел его документами.
— Понятно… — кивнул пораженный Важин.
— А вот зачем Плюснин явился, — Камчатов сделал ударение на слове «зачем», — надо непременно выяснить, прежде чем его трибунал к стенке прислонит. Я это к тому вам обоим рассказываю, чтобы стерегли как зеницу ока. — Он посмотрел на Дроздова.
Дроздов сосредоточенно кивнул. Важин озабоченно склонился над столом, принялся водить пальцем по схеме тюремной «рассадки»:
— Гляну, с кем сидит… Куницын, Куницын… Вот, нашел: со штабс-капитаном Синельниковым.
— Дай-ка дело Синельникова, — попросил Камчатов.
Важин порылся в папках, вытянул одну, передал ее Камчатову. Тот мельком глянул на пришпиленные к обложке фотографии анфас и в профиль могучего старика с подстриженными гвардейскими усами, бегло просмотрел содержимое формуляра и вернул папку Важину, равнодушно заметив:
— Ничего особого.
— Может, этого карателя в одиночку перевести? — озабоченно спросил начальник тюрьмы. — Пост у камеры выставить?
— Не суетись, — сказал Камчатов. — Пусть пока думает, что мы его Куницыным считаем. Так спокойнее.
Важин кивнул.
— Возможно, еще один прячется у вас под чужим именем, — предупредил его Камчатов. — Капитан Овчинников из белецкой контрразведки. — Начальник ЧК досадливо поморщился. — Ишь, взяли, сволочи, манеру: от розыска по тюрьмам скрываться.
— Фотографии есть? — заинтересовался Дроздов.
— В том и дело, что нет, — покачал головой Камчатов. — Есть особая примета: длинный сабельный шрам на левой стороне груди. Пусть надзиратели в бане людей посмотрят.
— Сделаем, товарищ Камчатов, — заверил Важин. — Прямо сегодня и начнем.
— Только аккуратно, — предупредил Камчатов. — Это похуже Плюснина зверь. Понятно?
— Как не понять, — кивнул Важин.
Камчатов повернулся к Дроздову, с улыбкой сказал:
— Осваивайтесь, товарищ Дроздов. Понадобится помощь — заходите без стеснения. Ну, бывайте!
Он нахлобучил картуз и вышел из канцелярии.
— Правильный человек! — уважительно сказал ему вслед Важин.
Во дворе у крыльца тюремной канцелярии Камчатова давно поджидал, нервно расхаживая взад-вперед, озабоченный Распутин. Увидев начальника ЧК, стремительно подошел.
— Выучил французский? — с улыбкой спросил Камчатов.
Распутин отрицательно покачал головой, произнес хмуро:
— Я насчет могилы товарища Ямщикова… Мы с ним вместе воевали…
Камчатов сразу стал серьезным, насторожился.
— Памятник какой-никакой поставить надо, — угрюмо продолжал Распутин. — Разве же он от революции дезертир, если на фронте кровь за нее проливал?.. А Важин говорит — не положено.
— Верно говорит! — отрубил Камчатов, резко повернулся и размашисто зашагал к вахте.
Растерянный Распутин с тоской смотрел ему вслед. Между тем в канцелярии продолжали разговаривать оставшиеся вдвоем Важин и Дроздов.
— Четыре года эту публику рубил, а теперь… — Дроздов невесело усмехнулся. — Сосватали назначеньице.
— Здесь у нас, понимаешь, и городок-то вроде плюнуть да растереть, а централ на всю Сибирь знаменитый, триста семьдесят восемь голов наивреднейшей контры сидит, — озабоченно объяснил Важин. — За ними глаз да глаз, а тут фронт рядом, да еще вокруг города Мещеряков с бандой шастает, человек шестьдесят. — Он вздохнул. — Сельсоветы жжет, активистов вешает, наших вот двоих зарубил, сено косили… Войска-то в Воскресенске — отряд чекистский, двенадцать сабель, да твой взвод охраны, к тюрьме намертво привязанный. — Важин почесал затылок. — Мещерякову тюрьмы не взять, а нам к нему из-за болот в лесу не подступиться. Так в прятки и играем. И пополнение неизвестно когда получим. Вот и вертись.
— Не жизнь — малина, — хмуро пошутил Дроздов.
— Ладно, бог не выдаст, свинья не съест, — махнул рукой Важин. — Вот победим, войска с фронта вернутся — никуда Мещеряков не денется. Пошли в цейхгауз.
Вышли в коридор. Важин стукнул в обитую железом дверь. Грохнула внутри задвижка, отворилось в дверях окошко, выглянул крепкий темнолицый старик с аккуратно подбритыми седыми усами.
— Я, Мартьяныч, нового комвзвода охраны привел, вооружить его требуется, — сказал старику Важин.
Мартьяныч неспешно оглядел Дроздова и, видимо, остался доволен. Оконце затворилось, снова грохнула задвижка, и тут же звякнула другая щеколда, тяжелее первой. Дверь распахнулась. Дроздов и Важин вошли в освещенное керосиновыми лампами просторное помещение без окон. Старик тщательно запер дверь.
— Любую осаду вытерпите, — Дроздов с улыбкой кивнул на мощный кованый запор.
— Закон порядок требует, — строго произнес Мартьяныч, не принимая шутливого тона.
Дроздов осмотрелся. На просторных деревянных полках в образцовом порядке стояли тускло блестящие смазкой ручные и станковые пулеметы иностранных фирм «Максим», «Шварцлозе», «Льюис», «Хочкис», пирамиды новеньких винтовок и карабинов всевозможных систем, деревянные ящики с гранатами и цинковые коробки с патронами.
— Откуда такое богатство? — уважительно спросил Дроздов.
— Прошлый год цельный вагон отбили, — с гордостью пояснил Мартьяныч. — На полк хватит.
— Бери выше, — сказал Важин. — На дивизию с избытком.
Оружейник поманил Дроздова к полке. В продолговатом ящике рядком лежал десяток одинаковых новеньких пистолетов. Дроздов восхищенно покачал головой.
— Любой бери, — разрешил старик.
Дроздов наугад взял один из пистолетов, полюбовался, привычно передернул затвор.
— Бельгийский браунинг, второй номер. — Он ласково погладил вороненую рукоятку. — С германской в руках не держал.
— У наших командиров у всех такие, — сообщил Мартьяныч. — Маузеры мало кто таскает, тяжелы больно.
— У меня тоже такой браунинг, — Важин похлопал по своей кобуре. — Безотказная пушка.
Мартьяныч взял у Дроздова пистолет, приблизил его к настольной лампе, аккуратно внес заводской номер браунинга в амбарную книгу и, подняв глаза на Дроздова, спросил:
— За кем записывать?
— Дроздов Алексей Евгеньевич, — отрекомендовался новый командир взвода.
Мартьяныч неторопливо записал, вернул оружие Дроздову, достал из другого ящика и протянул ему три густо отливающие маслом полные обоймы патронов:
— Держи припас, товарищ Дроздов.
Дроздов взял магазины, загнал один из них в полую рукоять браунинга, сунул пистолет в свою пустую кобуру, застегнул ее, две запасные обоймы положил в карман шинели.
— Владей, Алексей Евгеньевич, рази врагов революции! — торжественно произнес Важин.
— Я постараюсь, — серьезно сказал Дроздов.
Зябко и неуютно было в сыром осеннем лесу. Стлался по земле между стволами клочковатый предвечерний туман. Далеко в чаще кукушка тоскливо высчитывала остаток чьего-то чужого века. По берегу глухого таежного ручья, тихонько позвякивая шпорами, прохаживались двое: широкоплечий приземистый азиат в черкеске с погонами корнета и смуглым неподвижным лицом убийцы и атлетического сложения высоколобый есаул с желтыми лампасами забайкальских казаков, с нездоровыми м