слабым и прерывистым.
— Эй, а ну прекрати! — внезапно выдохнула Мэгги.
— Но я ничего не сделал.
— Ты терзаешь себя, я же вижу. Не надо, Бостон. Ты ни в чем не виноват. И не смей ни о чем жалеть, понял? Ты бы все равно не смог жить рядом с профессиональной журналисткой. Репортеры и пяти минут прожить не могут без болтовни, а уж женщины-репортеры — тем более.
Лоу выдавил из себя слабую усмешку:
— Вот уж не ожидал услышать из твоих уст столько штампов сразу. Как тебе не стыдно, Мэгги?
— Ты меня переоцениваешь. Когда музы умолкают, мы все хватаемся за старые, добрые штампы. — Она снова закашлялась, на этот раз сильнее. Ее тело выгнулось и задергалось в конвульсиях.
Низко склонившись над лицом Мэгги, Лоу бережно и нежно кончиками пальцев убрал со лба закрывающую ей глаза слипшуюся прядь волос.
— Я думаю, что смог бы привыкнуть, — прошептал он. — Мы оба смогли бы привыкнуть друг к другу. Я бы стал совершать подвиги, а ты все время была бы рядом, чтобы вовремя сообщить о них прессе и зрителям.
— Точно. Я здесь сижу на куче материала, горячее которого не было ничего со времен египетских пирамид, и не могу передать ни единого слова. Да и что толку, если бы даже и могла? Все равно мне никто не поверит.
— А снимки, Мэгги? — мягко напомнил Лоу. — Видеозаписи?
Она презрительно усмехнулась:
— Спецэффекты. Монтаж. Люди верят только тому, во что хотят верить. — Пальцы ее судорожно сжались. — Господи, как же мне больно, Бостон!
— Прости… — Он не знал, что сказать. Наверное, можно было найти другие слова, но ничего не приходило в голову. В подобные минуты всегда так бывает.
— Эти лучи… Ты выясни, для чего они, хорошо? Сделай это ради меня. Они ведь тоже часть моего репортажа, и весьма существенная. А существенные детали из рассказа нельзя выкидывать — иначе какой же ты журналист?
— Я постараюсь. Я всего лишь старый и никому не нужный космический бродяга, но я постараюсь. А ты мне поможешь, да? Да, Мэгги? — Глаза ее снова закрылись. И тут к нему пришли правильные, нужные, уместные слова, но было уже поздно. Самые главные слова всегда приходят слишком поздно.
— Я люблю тебя, Мэгги!
Она умерла у него на руках, не произнеся больше ни слова. В ее смерти не было ни красоты, ни вдохновения, как это любят изображать поэты. Она просто тихо угасла.
Он положил тело на жесткий пол и в последний раз вгляделся в бледное, безжизненное лицо. Его освещал луч, испускаемый высшим достижением иной цивилизации — цивилизации столь высокоразвитой, что ее практические достижения на Земле никому не снились даже в качестве теоретических разработок. Огромный зал содрогался от биения электронной жизни, в то время как обычная человеческая жизнь, единственная что-то значившая в этом мире для Бостона Лоу, уже покинула распростертое у его ног тело.
Бостон хотел оставить без внимания предсмертную просьбу девушки, вернуться на остров, спуститься в подвал и забрать оставшиеся кристаллы из карманов разбившегося Бринка. Но последние слова Мэгги крепко засели в мозгу. В глубине души он знал, что журналистка проклянет его за воскрешение — так велик был ее страх вслед за немцем сделаться жертвой одержимости кристаллами.
И тогда он оставил ее. Оставил лежать на площадке с устремленным в чужое небо прекрасным молчаливым лицом. Так, как ей всегда хотелось с их первой встречи, — с оставшимся за нею последним словом.
Устало выпрямившись, он прищурился и впервые рискнул посмотреть на луч, не прикрывая глаз. За ним, в глубине зала, приветливо темнела арка ведущего на станцию прохода. У платформы ждала безотказная сфера, готовая унести его прочь от этого места горя и разлуки. Но он не пошел в ту сторону.
Панели большинства работающих машин пестрели знакомыми бороздками и углублениями. При желании можно было управлять ими вручную. Но Лоу больше интересовал сам луч. Его нестерпимо тянуло прикоснуться к нему и посмотреть, что из этого выйдет. Собственная гибель астронавта не очень волновала — если луч опасен для жизни, смерть, скорее всего, будет мгновенной. От нестерпимо яркого света глаза слезились, и их приходилось постоянно вытирать. Бостон пытался разобраться в природе излучения. Судя по всему, это был просто световой поток. С другой стороны, световое давление — давно известная в физике штука, а потока такой интенсивности Лоу не только никогда не встречал, но до сегодняшнего дня и вообразить не мог.
Что же все-таки лежит на другом конце луча? Вращающийся огненный диск не очень походил на врата в Валгаллу. Но он поклялся Мэгги разобраться. Теперь настала пора выполнять обещанное.
Цепляясь за многочисленные выступы и углубления, он без особого труда забрался на верхушку главной машины. Скользнув взглядом по всей длине луча, уперся в таинственное образование, называемое «Оком». Вполне возможно, что оно было только оптической иллюзией и не имело ничего общего с материальным миром. Интересно, что будет, если он сумеет до него добраться? Скорее всего, его просто собьет с ног и сбросит вниз на острые скалы. С высоты башни Мэгги Роббинс казалась еще прекраснее, чем в жизни. Ее тело так и лежало в оконном проеме, мертвое, неподвижное, свидетельствуя о том, что все случившееся вовсе не было дурным сном.
«Эти лучи… Ты выясни, для чего они, хорошо?» — так говорила она перед смертью. Что ж, ему хватит для этого пары секунд.
Закрыв глаза и удивившись собственному спокойствию, он шагнул с края верхней площадки. Бостон ожидал чего угодно, только не того, что произошло в действительности. Он не упал вниз, не умер, и нога его, коснувшись луча, не испепелилась в жарком пламени. Вместо всего этого Бостон Лоу обнаружил себя спокойно стоящим на поверхности луча, как на полу. Разве что башмаки на пару дюймов углубились в светящуюся субстанцию. Осторожно приподнявшись на цыпочки, он на мгновение замер, а потом, убедившись, что никуда не проваливается, сделал первый шаг. Ходьба по лучу чем-то напоминала ходьбу по покрытию из микропористой резины. Напрашивалось и другое сравнение — ходьба по воздуху, но в данном случае оно вряд ли было применимо, поскольку он и на самом деле шел по воздуху.
События начинали принимать довольно интересный оборот. Среди знакомых Лоу была парочка физиков, не пожалевших бы отдать год жизни за возможность наблюдать и изучать подобный феномен. Но рядом никого из них не было, и он пошел дальше. Луч пружинил под ногами. Астронавт попытался прикинуть, каким должно быть поверхностное давление фотонов внутри луча, чтобы выдержать массу взрослого человека? Вышло что-то невообразимое, но результат, как говорится, был налицо — ноги почти не проваливались.
Ускорив шаг, он быстро миновал островок и купол под шпилем и теперь шел в полном одиночестве над широкой полосой пролива. Как ни странно, ветра совсем не было. Ни малейшего дуновения. Сам процесс передвижения трудностей не представлял. Лоу никогда не учился ходить по канату, но луч был достаточно широк, а в страхе перед высотой человека его профессии никто бы не заподозрил.
Он совсем не боялся упасть, хотя высота в сотню футов над уровнем океана была довольно солидной. Лоу об этом даже не думал. Он шел и шел ровной походкой бывалого путешественника, время от времени засовывая руки в карманы и принимаясь что-то негромко насвистывать. Шпиль за спиной постепенно уменьшался в размерах, а призрачная сфера «Ока» вырастала перед ним во всей красе.
Вскоре он сделал еще одно открытие. «Око» не только вращалось с головокружительной скоростью, оно еще и пело. Собственно говоря, трудно было назвать пением высокий звенящий звук, создаваемый, вероятно, тем же вращением, но астронавт предпочитал думать о нем именно так. К этому моменту он уже настолько приблизился к таинственной сфере, что смог разглядеть «Око» во всех подробностях. Гигантская светящаяся линза, покрытая радужной оболочкой, вращалась не в одной плоскости, а сразу в нескольких. Внутри сферы, похоже, происходило искривление света — как он ни напрягал зрение, происходящее внутри ее увидеть не мог. В довершение ко всему выяснилось, что внутренняя оболочка сооружения покрыта мельчайшими каплями росы или блестками инея.
Лоу оглянулся. Пятый островок совсем съежился. Величественный шпиль представлялся отсюда вязальной спицей, воткнутой в купол возведенного из песка домика, а нанизанное на него кучевое облако — обрывком марли. Внизу простиралась скалистая панорама центрального острова. Корабль-астероид четко выделялся на фоне неба, чернея открытым проемом входа. Сверху все это виделось мимолетным, преходящим, незначительным. Как сама жизнь.
Со вздохом он снова посмотрел на «Око». В конце концов, не одной Мэгги хотелось узнать, что же находится на другом конце радуги? Буднично и просто, словно переходя Маркет-стрит в своем родном городе, Бостон Лоу шагнул вперед — в заклубившийся туманом водоворот.
Сфера исчезла. То же самое произошло с островом, небом, океаном. Исчезли пространственные ощущения — здесь не было больше ни «верха», ни «низа», ни «права», ни «лева». Бросив взгляд в том направлении, где только что был «низ», он не очень удивился, не увидев самого себя. Если бы сейчас перед ним появилось зеркало, он не смог бы увидеть в нем свое отражение. У него больше не было глаз, чтобы видеть. Зато теперь он мог воспринимать.
Оглядевшись вокруг (точнее говоря, восприняв новыми органами чувств окружающую обстановку), Лоу заметил странный объект, не имеющий ни массы, ни очертаний, но, без сомнения, чем-то являющийся. Объект просто существовал, плавая рядом в той же белесой, воскообразной среде, в которой пребывал Бостон. Пространство и время словно обрели плоть, в то время как он ее утратил. И эта сгустившаяся масса, похожая на туман, была определенно насыщена присутствием чего-то непонятного.
Мысленно вытянув руки, вернее задействовав ту часть сознания, которая прежде управляла движением рук, он обнаружил, что может таким образом приблизиться к объекту. Ближе. Еще ближе. Контакт. Сознание подернулось холодком. По крайней мере, он так это воспринимал, не имея больше кожи, раньше служившей рецептором для подобных ощущений. Подавшись назад, Бостон не ощутил ничего. Постепенно до него стало доходить, что в этом мире нет места прежним чувствам. Не осталось ни света, ни запаха, ни тепла, ни холода. Только мысленное восприятие.