Потому-то после школы и рванул Калистратов-младший из Питера в Нижний. Подальше от родительской любви и тотальной опеки. Он часто задавался вопросом, почему именно сюда, а не куда-нибудь в Пермь или Воронеж, где были отличные консерватории, чьи выпускники-пианисты гремели по всему миру? Впрочем, Антя давно перестал мечтать об артистической карьере, полагая главным для себя свободу. А, может, просто потому что в Нижнем тоже были Врата, и детская мечта становилась чуть ближе, когда Калистратов видел, как в безоблачную погоду далекое кольцо на высоком шпиле ловит закатные лучи.
Антон собрался, было, сообщить матушке, что сыт, здоров и весел, но тут двери лазарета разъехались, и на пороге появился декан Малкевич, деликатно поддерживая под локоток красную, точно вареный рак, Леденцову.
— Вы уж осторожнее, — назидательно гудел Борис Шамильевич, — в следующий раз не перетруждайтесь и пейте валериану. Очень перед экзаменом помогает. Калистратов! Проводите девушку до общежития!
Тот кивнул, а Катька, пронзив сокурсника злющим взглядом, сама ухватила Антона за плечо и чуть не на буксире потащила к лестнице.
— Я думала, ты мне друг! — плюхнувшись на сидение аэротакси, Леденцова, наконец, прервала обиженное пыхтение. Ткнула пальцем в водительскую панель. — А ты, оказывается, тот еще гад!
— Неправильно задан адрес, — флегматично отозвалась система.
— Малиновая, восемь! — выплюнула девушка и с возмущенным видом стала копаться в сумочке.
— Да что я сделал-то? — Антон возмущенно дернул вверх молнию куртки.
— Ты меня обесчестил. Фигурально выражаясь, конечно. Слышал бы, какую лекцию о современных нравах прочел мне Шамильич! Велел витамины кушать, сказал, что от депрессии помогает!
— Ну, Кать, ну подумаешь… — Калистратов скривился, — я же должен был как-то объяснять твой обморок. А что с парнем так вышло… дело-то обычное.
Леденцова на секунду застыла с гребнем в руке, а после, повернув к сокурснику холодное злое лицо, медленно проговорила:
— Тоша, ты слегка напутал. Это для тебя неудачи на любовном фронте дело обычное. А для меня — вопрос принципа. Дело профессиональной чести, можно сказать.
Калистратов потрясенно вздохнул:
— Так значит, правда, что ты… ночная бабочка?
Катька фыркнула и принялась снова орудовать расческой:
— Дурак ты, Антя. Ты про феромоны когда-нибудь слышал?
— Это что-то про бабочек?
— Дались тебе эти бабочки, — Леденцова всё еще смотрела мрачно, но орать, к счастью, перестала.
— Тогда, — воодушевился Антон сменой настроения, — знаешь, что? Пошли в «Две луны», а? Мы ж рядом совсем, я тебе мороженое куплю. В качестве компенсации, так сказать. Там и поговорим.
Леденцова хмыкнула, потом милостиво кивнула, а Калистратов направил такси на крышу кофейни, на которой тут и там были понатыканы красно-белые зонтики.
Друзья не стали спускаться в зал, а выбрали столик на крыше, у самого края, где через увитую искусственным плющом решетку открывался впечатляющий вид на ледоход.
— А ты не простудишься? — заботливо поинтересовался Калистратов, когда Катька подняла воротник плащика. — Ветрено всё же.
— У меня иммунитет, как у лошади, — отмахнулась Леденцова и, глянув в меню, мстительно заказала себе мороженое с натуральной клубникой.
— Не уверен, что у коней уникальная иммунная система, — пробурчал Антя и, мысленно пересчитав наличность на стипендиальной карте, ограничился пломбиром.
— Так что там с бабочками?
— Не будь занудой. И не с бабочками, а с феромонами. Если не вдаваться в подробности, это такие вещества, которые могут вызывать разные реакции. От страха до обожания.
— А ты…
— А я с ними работаю.
К столику бесшумно подрулила тележка на колесиках, и друзья сняли с подноса заказ — аппетитное мороженое в креманках, расписанных крупным алым горохом.
— Получается, ты химией занимаешься, — Антон облизнул ложечку, — и потому всегда и со всеми договариваешься?
— Можно сказать и так, — Леденцова загадочно усмехнулась. — Я при желании вообще могу тебя в себя влюбить.
— Э… а, зачем? — Калистратов уронил ложечку в креманку.
Нет, что ни говори, Катька была девица красивая. Высокая, белокожая, длинноногая. Вот только Антона брюнетки категорически не привлекали, может быть, потому, что напоминали Зою Прокопьевну? А еще Анте всегда хотелось чувствовать себя защитником. Сильным и отважным мужчиной, готовым подставить плечо хрупкой сказочной принцессе. А рядом с Катериной героем себя, наверное, чувствовал бы только какой-нибудь звездолетчик. Или, на худой конец, поп-звезда.
— Я чего, — уточнил Антя осторожно, — нравлюсь тебе?
— Нравишься, — серьезно кивнула Леденцова, — как человек нравишься. Вот потому я никогда не стану пробовать на тебе эту… продукцию. Понимаешь, Тошка… — она печально подперла кулаком подбородок и уставилась на блестящую под солнцем Волгу, — дружба имеет дурацкое свойство умирать, когда переходит в любовь. Вот, допустим, поругаемся мы, так ведь всё равно помиримся. А с любовью так не выйдет. Даже если помиришься, какой — то кусочек отношений будет потерян. Любить — это как гореть свечой на ветру…
Антон удивленно разглядывал точеный профиль подруги — на мгновение показалось, что Катька даже выглядеть стала старше. И Калистратов подумал, а так ли он был неправ, сочиняя про Леденцовские амуры?
— Впрочем, — девушка оторвалась от созерцания весенней природы, — если вдруг захочешь кого очаровать, или там наоборот, отвратить, обращайся. Как другу, сделаю тебе хорошую скидку.
И Катерина с видом кошки над сметаной отправила в рот спелую клубничину.
— А как ты это делаешь?
Перед мысленным взором Антона проплыла полузабытая картинка из какой-то детской книжки — носатая ведьма, помешивающая зелье в котелке.
— Духи, мыло, — дернула острым плечиком Леденцова, — прости, но в технологию вдаваться не буду. Семейная тайна, знаешь ли.
— Послушай, Кать, — юноша слегка покраснел и поскреб ложечкой скатерть, — ты, наверное, снова разозлишься, но я считаю, что так неправильно. Заставлять кого-то делать то, что он сам ни в жизнь бы не сделал.
Леденцова вскинула ровные бровки и усмехнулась:
— Не скажи. Всё не так просто. Бывает, что человеку нужен толчок, чтоб осознать некоторые вещи.
— Погоди!
Антон поспешно вытащил из кармана вибрирующий телефон и страдальчески скривился. Розовые символы на экране заметно прибавили в размере, а обилие знаков пунктуации указывало на непомерное волнение Калистратовой-старшей.
«Антон!!! — гласило послание. — Что случилось?!! Почему не отвечаешь?!! Мама волнуется!!!»
Прынц покосился на Катьку, с любопытством вытянувшую шею, и понуро начал набирать ответ.
— Маменька? — посочувствовала Леденцова, а потом тихо хихикнула:
— Слушай, Тошка, неужели и теперь ты станешь вести себя, как зануда-отличник? Я имею в виду, давай мы тебя надушим чем-нибудь эдаким, чтоб маменькина любовь пошла на убыль?
— Кать, — Антя поднял страдальческий взгляд, — мою маменьку никакие феромоны не возьмут, вот увидишь. Я лучше её по-старинке успокою, напишу вот, что экзамен сдал.
— А врать, по-твоему, хорошо?
— Так я правда, сдал… пока ты…
Катька вытаращила глазищи и нахмурилась:
— Значит, пока я, можно сказать, была на грани жизни и смерти, у тебя хватило чёрствости…
— Да, нет, он сам пришел. Логик. Ну, и поставил автоматом.
— А мне? А я? — Леденцова задохнулась от возмущения. — Как иголки тыкать, так в меня, а как автоматом, так тебе?!
— Да погоди ты! Уверен, он и тебе выставит. Его Малкевич знаешь как за жабры взял? Говорил, что это всё инновации виноваты. Ты, правда, коси на то. Скажешь, перезанималась.
— Я ж брошенка, забыл? — в Леденцовой, похоже, с былой силой взыграла обида, но тут, на Калистратовское счастье, на крыше ожил монитор интервизора.
«Твои руки словно крылья, а глаза, как сегидилья…» — взвился к весеннему небу звонкий тенор, а на экране возник чернявый красавчик в распахнутой на груди белоснежной рубашке. Парень кокетливо стрелял глазами, у подножия сцены бесновались молодые девицы, а внизу экрана бежала неоновая надпись «Кристиан Грэй. Теперь и в твоем городе! Дата концертов…»
— Бред какой-то, — фыркнул Калистратов. — При чем тут сегидилья? Они хоть знают, что это такое?
Посмотрел на Леденцову и удивленно сморгнул. Щеки девушки заливал нежный румянец, а сама она смотрела на патлатое чудо, точно голодающий на огромный сливочный торт.
— Какая разница… — пробормотала Катька, — это иносказательно. И вообще… красиво…
Антя от такого поворота на мгновение потерял дар речи. Кристиан Грэй на мониторе исполнил зажигательный танец с выворачиванием коленей. Вполне возможно, что пресловутую сегидилью.
Катька тряхнула волосами и с решительным видом вытащила из кармана миниатюрный салатовый «Эверест» — последнее слово отечественной мобильной индустрии. Мелодичный сигнал, и на ладони девушки выросла изумрудная голограмма — лопоухая голова незнакомого Антону абонента.
— Лёвушка, — пропела Леденцова, — мне срочно нужны билеты на концерт Грэя.
Под вопросительным Катькиным взглядом Калистратов отчаянно затряс головой, но подруга была неумолима: — Два. Желательно ближе к сцене.
— Кать, да ты чё, — растерянно бухнула голова, — билеты еще за две недели расхватали!
— Лёва, котик, — прищурилась Катерина, — меня не интересует, когда были раскуплены билеты. Я сказала, мне нужны два. Возле сцены. Или Аллочка тебе уже надоела?
— Шантажистка! — горестно возопил лопоухий. — Ладно, я попробую. Будь на связи.
— Вот, — Леденцова захлопнула крышечку телефона. — А ты говоришь — неправильно. Аллочка, между прочим, профессорская дочка. И в жизни бы не посмотрела в Лёвкину сторону. А так — и парень счастлив, и мне хорошо.
— А девушке? — Антон угрюмо глянул на подружку.
— Девушке тоже. Антя, она влюблена, и это главное. А каким образом — что за разница?