— Однако я что-то не услышала отрицания, — заметила она. — Интересно, почему бы это?
— Знаешь, сестра, лучше бы тебе убраться отсюда, пока мы не наговорили друг другу того, в чем придется потом каяться.
— Моя совесть чиста, — сказала ему Вильгельмина. — А вот тебе, похоже, есть в чем покаяться?
Монах замер, затем медленно поднялся на ноги и повернулся к ней. Он внимательно изучил женщину перед собой.
— Кто ты? — наконец сурово спросил он.
— Меня зовут Вильгельмина Клюг.
— Ну что же, фройляйн Клюг… Несмотря на твою внешность, я сомневаюсь, что ты монахиня. Я даже думаю, что ты никогда ей и не была — заметил он. — Ну что, я прав?
— А по-моему, мы оба не те, кем кажемся.
— Будь любезна, ответь. Ты состоишь в ордене?
— Нет, — сказала ему Мина. — Я… путешественница.
— Путешественница, — с сомнением повторил он и поморщился. — Лукавишь. — Он сделал рукой такое движение, словно хотел немедленно отослать ее вниз. Однако вместо этого он спросил: — Откуда тебе известно о фра Джамбаттисте?
— Я была в аббатстве Сант-Антимо в Тоскане, — ответила она. — Там на стене висит схема. Она подписана. Один из братьев рассказал мне, что автора схемы назначили сюда астрономом и что он здесь похоронен. Скорее всего… — Она оценивающе оглядела монаха. — Но это неправда. Могилы нет, потому что он никогда не умирал. Значит, он стоит здесь, передо мной.
Странное выражение появилось на лице монаха. В нем читались одновременно ужас и облегчение.
— Но как это может быть? — тихо спросил он.
— Как может быть, что ты такой старый? — Или ты имеешь в виду, откуда мне это знать?
— И то, и другое, — едва слышно пробормотал он.
— Это возможно, — ответила она, делая шаг вперед, — если ты тоже путешественник, как и я. И, как и мои, твои путешествия не ограничиваются только этим миром.
— Madre di Dio!
{Матерь Божья! (исп.)}
— воскликнул он, перекрестился и поцеловал сложенные щепотью пальцы. Не говоря больше ни слова, он бросился к двери обсерватории и распахнул ее. Вильгельмина подумала, что он собирается спастись от нее бегством, но монах, стоя в дверях, поманил ее за собой.Поднявшись по ступенькам, она вошла в крошечный вестибюль; узкий коридор вел отсюда к двум дверям, а лестница — наверх. Брат Лазарь открыл левую дверь. Вильгельмина последовала за ним и оказалась в маленькой аккуратной кухне с простой дровяной печью, квадратным деревянным столом и четырьмя стульями. Окно выходило на окружающие горные пики и долину за ними. На столе в глиняной кружке с отбитой ручкой стояли цветы, а на тряпичном коврике, лежащем на полу, не было ни соринки.
Монах, явно пребывавший в растерянности, подошел к буфету, достал стеклянный стакан, глиняную чашку и кувшин с вином. Поставил на стол. Указал на один из стульев и предложил:
— Садись.
Вильгельмина повиновалась, и ей налили вина в стакан. Монах сел напротив нее, обхватил чашку обеими руками и одним глотком выпил. Он посмотрел на Вильгельмину. Та протянула ему свой стакан, и он отлил из него половину.
— Так! Меня, наконец, обнаружили. — Он медленно покачал головой. — И что теперь будет?
— Я не знаю, — мягко ответила Мина. — Я вовсе не собиралась пугать тебя или вредить тебе. Честно.
— А тогда зачем ты пришла?
Она не знала, с чего начать. Слишком много всего накопилось. Ей хотелось узнать, как действуют лей-линии, что их пробуждает, почему одни ведут в одно место, а другие — в другое, но самое главное, ей хотелось понять, как найти Кита, как с ним связаться, чтобы он перестал беспокоиться, и как его вытащить, а потом еще вся эта история с Картой на Коже и с берлименами… Ладно, это потом. В результате она сказала просто:
— Я пришла сюда в поисках знаний.
— Знания… — повторил монах. — И что же ты хочешь узнать?
Вильгельмина посмотрела на вино в своем стакане.
— Очень много всего. Даже не знаю, с чего начать. У меня много вопросов.
— Ну, выбери какой-нибудь один, — посоветовал брат Джамбаттиста. Возможно, на него подействовал тихий голос Вильгельмины, а может, вино, но по крайней мере теперь он не выглядел растерянным. — Неважно, с чего начинать; значение имеет только то, к чему человек приходит в итоге.
Мысли у нее в голове кружились и орали, как стая чаек. Она поймала одну из них.
— Для итальянца, живущего в Испании, ты здорово говоришь по-немецки.
Он рассмеялся, к нему на глазах возвращалось хорошее настроение.
— Ты для этого пришла? Чтобы выяснить, откуда взялся мой немецкий? Я думал, речь пойдет о Святом Граале.
— Святой Грааль? Это что-то из короля Артура?
— Да другого, как будто, и не было.
На этот раз рассмеялась она.
— А почему я должна об этом спрашивать?
— Ну как же! Это всех интересует в первую очередь! — воскликнул он. — Знаешь, сколько народу ищет Грааль? Братья всегда присылают таких ко мне. Легенда гласит, что легендарная чаша скрыта где-то здесь, на Монсеррате.
— Что? В самом деле? — у Вильгельмины от удивления глаза стали круглыми.
— Понятия не имею! — Брат Джамбаттиста рассмеялся и стал прежним. — А что тебе в моем немецком?
— Ты же сам сказал: с чего-то начинать нужно. — Мина отпила вина. — Кто знает, куда нас занесет?
— Это верно. Ну, слушай. Лучшая физика в мире на сегодняшний день — немецкая, — заявил он. — Вот я и выучил язык, чтобы без помех общаться с коллегами в Бонне и Берлине, Гамбурге и Вене… — Он пожал плечами. — Язык науки надо знать.
— Тут я полностью согласна. А как ты открыл для себя лей-путешествие?
— Лей-путешествие? — задумчиво повторил он. — Вот как ты это называешь…
— Как мне сказали, так и называю, — ответила она. — Я, можно сказать, случайно во все это вляпалась.
— Милая фройляйн, — с улыбкой произнес монах, — случайностей не бывает. — Он сделал еще глоток вина и подлил себе из кувшина. — Но я понимаю, о чем ты спрашиваешь. Думаю, что я пришел к этому примерно таким же путем. Мои эксперименты подсказали мне, что под Сант-Антимо проходят силовые линии. Я стал наносить их на схему для дальнейшего изучения, попал в настоящий шторм, и необъяснимым образом оказался… — Он замолчал, вспоминая.
— Где? — жадно спросила Мина.
— Здесь! В Монтсеррате.
— Ты хочешь сказать, что два этих места связаны?
— Именно. Поначалу я думал, что схожу с ума, — усмехнулся он. — Годы потребовались на то, чтобы понять случившееся, и еще больше, чтобы научиться пользоваться свойствами силовых линий в своих целях — настолько, насколько кто-нибудь вообще способен пользоваться такой стихийной силой для своих целей. — Он снова покачал головой. — Это было очень давно, но я все помню, как будто это вчера случилось.
Они долго говорили, делясь опытом и наблюдениями. И чем больше они говорили, тем больше Вильгельмина убеждалась, что наконец нашла человека, который может не только дать ей информацию. В лице брата Джамбаттисты она нашла наставника, человека широчайших знаний, способного умело направлять ее поиски.
— Почему ты сменил имя? — спросила Вильгельмина. Они уже давно перебрались в сад. Здесь их мог видеть каждый, кто хотел. Разговоры о том, что монахиня втайне посещает монаха им были совершенно не нужны.
— Ну, милая фройляйн, — ответил он со смехом, — люди обычно так долго не живут. Видишь ли, путешествия между мирами влияют на процесс старения. Я пережил всех своих современников, и люди начали на меня косо поглядывать.
— Да, наверное, со временем это может стать проблемой.
Он кивнул.
— Однажды — после похорон нашего старого ризничего, аббат Сант-Антимо заметил при всех: «Брат Джамбаттиста, у вас должно быть больше жизней, чем у Лазаря!» Все смеялись, но я намек понял. — Монах развел руками. — Что я мог сделать?
— И что же ты сделал? — зачарованно спросила Вильгельмина, подперев подбородок.
— Разве непонятно? Брату Беккариа пора было уходить. Весной я получил у настоятеля разрешение совершить паломничество в Монсеррат, а по прибытии туда остаться и работать в их обсерватории. Конечно, я бывал здесь раньше, но никто из братьев в Сант-Антимо об этом не знал. Прибыв сюда, я немедленно заболел, о чем сообщил в свою обитель. Позже я отправил сообщение, что бедный брат Джамбаттиста скончался и отправился получать своё небесное воздаяние.
— Брат Джамбаттиста умер, — заключила Мина, — и родился брат Лазарь.
— Мне пришлось пойти на обман. Признаю. Но я поведал о том на исповеди, и Бог меня простит, ибо сердце мое чисто, а дело, которым я занят, я делаю во имя Господа. — Он покивал сам себе, соглашаясь с такой формулировкой. — После этого я много путешествовал по Германии, изучал язык и физику, общался со своими коллегами и учился, все время учился. — Он без нужды отряхнул свою рясу. — Когда я узнал достаточно, я вернулся сюда.
— Как астроном?
— Нет. К тому времени все мои современники уже умерли, как я предполагал. Собственно, я на это и рассчитывал. Брата Джамбаттиста, конечно, помнили. А брата Лазаря никто не знал. Сначала я работал в саду и помогал в обсерватории. Со временем занял место помощника астронома и слегка поднялся по служебной лестнице. — Он положил грубую ладонь на руку Вильгельмины и признался: — Терпение всегда было моей добродетелью.
Вильгельмина пробыла в обители больше двух недель. Примерно раз в два дня она встречалась с братом Лазарем в монастырском саду, чтобы обсудить некоторые конкретные вопросы лей-путешествий, особенности использования лей-линий, а также сопутствующие проблемы и последствия. Монах-астроном оказался хорошим наставником; он прекрасно знал астрономию, физику, космологию, философию и, конечно, теологию. Его терпению могли бы позавидовать все учителя. Правда, надо отдать должное, и Вильгельмина показала себя энергичной и старательной ученицей. Она буквально смотрела в рот своему учителю, хотя понимала, что его энтузиазм объясняется тем фактом, что раньше ему просто не с кем было поделиться своими величайшими открытиями и прозрениями. Теперь перед ним был человек, который не только понимал происходящее, но и сам довольно уверенно обращался с лей-линиями. Конечно, опыт Вильгельмины носил несколько хаотичный характер, но все же был довольно обширен. Вильгельмина могла помочь брату Лазарю в его дальнейших исследованиях. А еще она нравилась монаху, он этого не скрывал, и им было хорошо вместе.