тя бы для того, чтобы запутать бесов, надо думать, крутившихся тут поблизости. Илларионов был уверен, что бесы развесили уши. Генерал Толстой объяснил ему, что иногда бесы дослушиваются до того, что целиком превращаются в огромные волосатые уши, которые именно развешиваются, как шляпы (хотя для шляп такое сравнение оскорбительно), на люстрах, стенах и где им только не заблагорассудится. Очень часто слетевшимся на интересный разговор бесам-ушам становится тесно, они начинают толкаться и ругаться. В эти моменты людям как бы сквозь стены, как бы в соседней квартире слышатся противные, произносящие разные мерзости голоса. Генерал Толстой утверждал, что, начав ругаться, бесы могут забыть про подслушивание.
– Вынужден тебя огорчить, Андрей, – вздохнул Джонсон-Джонсон. – Эта притча мне неизвестна.
– Однажды, когда шах и его визирь пили вечером чай в саду с павлинами, они увидели стоящую под деревом смерть. Естественно, они поинтересовались: за кем? Смерть сказала, что за визирем. Услышав это, визирь бросился в конюшню, вскочил на самого быстрого коня и поскакал по дороге, ведущей в Исфагань. «Куда он?» – спросил у смерти шах. «Кто-то подсказал ему, – с удивлением ответила смерть, – что мы должны встретиться ночью в айвовой роще в предместье Исфагани. Вот только не могу понять – кто?» Джон, ты предлагаешь мне не спасение, а всего лишь коня до айвовой рощи в предместье Исфагани…
– А ты, как я понимаю, предпочитаешь сад с павлинами? – усмехнулся мормон.
– Мне так много довелось в этой жизни узнать про смерть, что ей-богу, Джон, я не вижу большой разницы между садом с павлинами и айвовой рощей.
– В таком случае, Андрей, согласись, уместным и логичным кажется вопрос: во имя чего? Хотя, я понимаю, что задавать его человеку, ищущему смерть, бестактно. Где-то я читал, Андрей, что стремящегося к смерти можно уподобить идущему без очереди на аудиенцию к Господу.
– Пусть это звучит не менее бестактно, Джон, даже смешно, но я отвечу: во имя России.
– Мистическим олицетворением которой для тебя является генерал Толстой?
– Джон, – внимательно посмотрел на мормона Илларионов, – ты сам сказал, что вера запрещает мормонам говорить, даже просто повторять неправду. Не станешь же ты отрицать, что Россия все еще существует как относительно самостоятельное государство исключительно благодаря генералу Толстому?
– Россия – льдина посреди океана кипящей воды, – задумчиво произнес Джонсон-Джонсон. – Ставки в этой игре значительно выше, Андрей. Они настолько высоки, что играющие не вполне понимают, что предпочтительнее – выигрыш или проигрыш? Ты хотел услышать правду, Андрей. Правда в том, что Россия – всего лишь карта в колоде, которая может сделаться козырной, но может и уйти… не знаю, как звучит по-русски этот термин из покера – в снос, в сброс, в отвал? Генерал Толстой хочет выиграть, но его личный выигрыш – это отнюдь не выигрыш для России, точно так же, как его проигрыш – далеко не проигрыш для нее. Ты же, Андрей, полагаешь, что льдину можно уберечь, если встать на край и начать изо всех сил дуть на кипящий океан. Генерал Толстой использует тебя, Андрей, и ты это прекрасно знаешь.
– Есть люди, которым нравится не только заниматься, но и верить в безнадежные дела, служить им, Джон, – ответил Илларионов. – Будем считать, что я из их числа.
– Как там у Горького? – спросил Джонсон-Джонсон. – Рожденный ползать летать не может… Я много читал про Россию, но не помню, чтобы кто-нибудь осмыслил это противоречие. А оно, на мой взгляд, лежит в основе так называемой тайны России.
– Какое противоречие? – удивился Илларионов. – Что рожденный ползать летать не может?
– Ну да, – кивнул мормон, – никто почему-то не вспоминает про Змея Горыныча, который был рожден, чтобы ползать, но дерзнул летать. И еще как летать!
– Причем здесь Змей Горыныч?
– Видишь ли, Андрей, он присутствует в нашем гиперромане, хотя и под другим именем. Я дам тебе дискету с расширением файла. Ты очень удивишься, когда узнаешь, что отдал змей, рожденный ползать, за возможность летать.
– Я догадываюсь, Джон, – сказал Илларионов.
– Да, Андрей, – подтвердил Джонсон-Джонсон, – свою бессмертную душу, хоть и низринутого с небес, но все же ангела…
– Но тогда он не был рожден, чтобы ползать, – возразил Илларионов.
– Великий пролетарский писатель ошибался, – посмотрел в окно на совершенно уже темную и пустую, как небо без звезд, Москву-реку Джонсон-Джонсон. – Противоречие не в том, что рожденный ползать летать не может, а в том, что каждый решает сам: ползать ли ему весь век, имея душу ангела, или летать, отдав за крылья то, без чего полет, в сущности, лишается всякого смысла, превращается в нечто такое… чему нет на свете названия… Отдать бессмертную душу. Летать без души. Ты хочешь взлететь, Андрей. Я уважаю твой выбор. Стало быть, к делу?
– К делу, – согласился Илларионов, усаживаясь на жесткое струганое кресло напротив вернувшегося за свой огромный, желтый, как библейский песок, письменный стол главы миссии мормонов в России.
– С чего начнем? – сухо осведомился Джонсон-Джонсон, водрузив на столешницу руки со сцепленными пальцами.
Илларионов почувствовал себя великим грешником, пришедшим на исповедь к старшему брату-мормону. Руки у Джонсона-Джонсона были мозолистые и натруженные. Илларионов подумал, а не сам ли мормон, часом, сделал мебель в кабинете?
– Почему ты сворачиваешь работу по преобразованию Библии в гиперроман, Джон? – спросил Илларионов.
– Твое время пошло, Андрей, – заметил Джонсон-Джонсон, – поэтому я постараюсь быть предельно кратким. Как тебе известно, наши дела продвигались достаточно успешно, пока в одном из уровней гипертекста «L» не возникло это имя.
– Предположительно имя, – уточнил Илларионов.
– Предположительно имя, – согласился Джонсон-Джонсон. – Какое бы сочетание букв мы ни пытались ввести, имя не угадывалось. Это было что-то вроде «черной дыры» в гипертексте. Все проваливалось туда как в бездну, и ничего оттуда не выходило.
– Я в курсе, Джон, – с удивлением посмотрел на мормона Илларионов. – Потом пришли факсы из Цинцинатти и Чарльстона, и мы установили…
– И мы установили, – продолжил мормон, – что речь идет о человеке, точнее, существе, которое еще не появилось на свет, но которому суждено перевернуть вверх ногами этот свет. Не правда ли, Андрей, забавно, что в тексте, написанном три тысячи лет назад, говорится о существе, которое родится только в 1999 году от Рождества Христова, то есть совсем скоро, Андрей.
– Все это мне известно, Джон. Как и то, что сведений из Цинцинатти и Чарльстона оказалось недостаточно для расшифровки имени. Удалось отгадать только две буквы. Ты попросил меня достать бумаги из сейфа Сталина, Джон. В них, как нам удалось выяснить, как минимум еще пять букв. Я пообещал тебе принести и попросил кое-что взамен. Ты согласился, Джон. Я принес. Ты должен отдать мне дискету с гипервирусом, координатами спутника и семьюдесятью семью паролями. Ты сам сказал, что мое время пошло. К чему столько лишних слов, Джон?
– Это не лишние слова, Андрей, – расцепил руки мормон.
Теперь Илларионов подумал: скольких несчастных отправил на тот свет этими руками труженик-мормон?
– Ты принес мне бумаги из сейфа Сталина. Два часа назад я получил дискету с компьютерным гипервирусом. Это первый в истории человечества гипервирус, он был выведен в нашей лаборатории в космосе. Могу даже назвать тебе его имя, Андрей. Оно немного напоминает твое, – улыбнулся Джонсон-Джонсон, – АЛЕКСАНДР. Буква «альфа», «а», то есть первый. Единственное, что от вас требуется – передать, когда спутник будет пролетать над Москвой, частоту модема одного из компьютеров вашего Центризбиркома. Гипервирус входит в систему через любую точку – не важно, центральной или периферийной – сети. Как СПИД в человеческий организм. Это уникальный вирус, Андрей. Выполнив задачу, он, в отличие от СПИДа, самоуничтожается в системе, не оставляя следа.
После выхода на спутник и передачи частоты модема вам остается одна простая и приятная операция – провести через семьдесят семь паролей имя вашего кандидата. Но это уже дело техники. Больше ничего. Через сутки человек, чью фамилию вы передадите на спутник, станет президентом России.
– Тогда вперед, Джон! – сказал Илларионов. – Мы давно друг друга знаем. Нам нет причин друг друга обманывать. Имя за имя. Будущего президента России за… Как его назвать, Джон?
– Ты спрашивал, почему я решил прервать наш гиперроман? – спросил Джонсон-Джонсон.
– Мы можем поговорить на эту тему после того, как обменяемся материалами, Джон, – предложил Илларионов.
– Андрей, ты мне глубоко симпатичен, – засмеялся глава миссии мормонов в России, – но по своей натуре ты – исполнитель, а не организатор. Извини, но смысл жизни для тебя – не поиск истины, а точное исполнение задания. Ты четок и безошибочен, как прибор, Андрей. Но прибор обречен действовать лишь в одной заданной плоскости. Сердце любого прибора – камень, в лучшем случае жидкий кристалл! Не спеши, Андрей, считай, что обмен состоялся. Дискета там, – кивнул на сейф Джонсон-Джонсон. – Я принял решение остановить работу над нашим гиперроманом после того, как «черная дыра» «приняла» две буквы из Цинцинатти и Чарльстона. Эти две буквы, Андрей, открыли в нашем бесконечном гиперромане еще один уровень, который я немедленно засекретил. Я скрыл его даже от тебя – автора нашего проекта, держателя «ноу-хау». Я засекретил этот уровень потому, Андрей, что с момента его открытия слова БОГ, ГОСПОДЬ в автоматическом режиме пошли в нашем гиперромане со строчной, то есть маленькой, а не прописной, как было до сих пор, как, наконец, положено, буквы!
– Может быть, ошибка в макрокоманде? – предположил Илларионов.
– Гиперроман был вычищен до белизны ангельских крыльев всеми имеющимися в нашем распоряжении антивирусными программами, – покачал головой Джонсон-Джонсон. – Дело в другом, Андрей. Мне не отделаться от ощущения, что с открытием этого кошмарного имени Божьему управлению на Земле приходит конец…