ла за Явором, прячась за деревом. Почин и молодой малоновгородский староста с охотничьим луком в руках укрывались возле нее.
Даже не провожая Медвянку глазами, Явор тут же вскочил в седло, расстегнул и сбросил с плеч плащ.
— Брони одевать! — велел он своим гридям и сам стал развязывать кожаную сумку на седле, в которой вез кольчугу.
Натянув кольчуги, гриди быстро проверили тетивы на луках — недаром Явор велел натянуть их еще утром, перед выездом из городища, — отворили тулы, но прикрыли их полами плащей. Не мешало предупредить встречных о своей готовности к защите, но колоть им глаза чересчур воинственным видом было излишним. Оправляя кольчугу, Явор кивком подозвал к себе Изрочена — одолженного тысяцким кметя, который понимал по-печенежски и мог объясняться с хазарами. Изрочен подъехал и встал рядом с Явором, чуть позади его правого плеча.
Из-за оконечности лощины показался первый всадник. Наткнувшись взглядом на вооруженный русский отряд, он тут же повернул коня и снова скрылся. Явор ждал. Три повозки мешали хазарам ехать по лощине, убежать с товаром они тоже не могли, так что деваться им было некуда.
Вскоре после первого показалось еще три всадника. Выехав из-за деревьев, они придержали коней, разглядывая Явора и его гридей, поджидая своих отставших. Спорыш не ошибся — это были хазары. Все на Киевщине знали эти скуластые смуглые лица, округлые, как спелые тыквы, безбородые, с редкими черными усами. У всех троих головы были обриты, а с затылка свешивался клок волос, у одного заплетенный в косу. Этот хазарский обычай когда-то был перенят частью Святославовой дружины и даже им самим, но теперь на Руси забылся.
Хазары тоже были встревожены нежданной встречей — все трое держали луки, колчаны на правом бедре у них были открыты.
Явор ждал, обеими руками взяв поводья, показывая, что не держится за оружие. Кто бы это ни был, Явор не собирался завязывать ненужную схватку. А из-за деревьев лощины выскакивали все новые и новые всадники, их уже набралось полтора, два десятка, выехали со скрипом три крытые повозки на огромных деревянных колесах. Перед повозками скакал на хорошем коне человек, в котором Явор определил хозяина. Купцу было лет сорок с лишним, его круглое толстое лицо блестело от жира и пота, как начищенное медное блюдо, а желтый халат с зеленой полосой вдоль полы придавал ему полное сходство с тыквой. Явор разглядел крупный нос, толстые губы с жидкими черными усами — то ли хазарин, то ли хазарский иудей.
Махнув рукой своим людям, чтобы они оставались на месте, купец направил коня к Явору, тоже отличив в нем старшего. Солнце смотрело ему прямо в лицо, и от этого хазарин еще больше щурил свои узкие глаза без ресниц, — странно, как он вообще умудрялся что-то видеть. Приблизившись шага на три, хазарин поклонился, не сходя с коня.
— Пусть бог всемогущий даст тебе здоровья и удачи во всех твоих делах! — по-русски заговорил хазарин, и слова легко слетали с его языка — видно, он торговал в русской земле много лет.
— Помогай твой бог и тебе, человече! — ответил Явор. — Откуда? Кто такой?
— Мое имя — Соломон, я торговал в Киеве и Любече, а теперь путь мой лежит к морю Черному, — с готовностью ответил хазарин. Его узкие глаза скользили то по лицу Явора, то по его оружию, воровато, но споро пересчитали гридей у него за спиной.
— Не заблудились ли? — спросил Явор. Он смотрел только на купца, будто не замечая его дружины, — знал, что за хазарами присмотрит Изрочен. — К морю-то честные гости правят по дорогам, через Треполь. Как же тебя Попутник в чисто поле завел?
Хазарин тихо засмеялся, замялся, заерзал в седле. Явор уже знал его ответ. При проезде через княжеские города приходилось платить мыто, и редкий купец, особенно из хитроумных хазарских иудеев, не искал способа избежать расхода. Одним из этих способов был проезд в обход княжеских городов. «Знают, Кощеевы дети, про Мал Новгород! — мелькнула у Явора досадливая мысль. — Открыта им дорога безо всякого мыта! Как крысы, так и шныряют! »
— О, бог дал тебе глаза орла — они видят и вдаль, и вглубь! — с хитроватым почтением сказал хазарин. — Ты понимаешь мою беду: каган Владимир берет так много мыта с бедных торговых гостей!
Хазарин горестно вздохнул и развел руками. Почти на каждом из жирных пальцев сидело, как вросло, по золотому перстню, иные с самоцветными камнями.
— Аи, беден ты воистину, Соломоне, плохи твои дела! — насмешливо сказал Явор. — То-то у тебя товару всего ничего, а людей много ведешь!
— У меня немного товара, но это дорогой товар! — доверительно склонясь в сторону Явора, ответил хазарин. — Ежели бог привел тебя на мою дорогу, значит, мне придется уплатить мыто. Я заплачу тебе как положено, ты отдашь мытникам кагана… — Купец многозначительно помолчал, имея в виду, что с его серебром Явор волен поступить как угодно, и добавил: — А чтобы ты знал мою дружбу, я подарю тебе перстень. Только не будь строг к бедному Соломону, не говори про него худа мытникам!
Он принялся стаскивать с пальца один из перстней, но это было явно безнадежное дело — перстень зарылся в складки жира и не двигался.
— Уймись, палец оторвешь! — Явор движением руки остановил его. — Показывай товар-то.
Мигом перестав терзать палец, Соломон повернул коня к повозкам и с поклонами стал приглашать Явора за собой. Явор поехал за ним, Изрочен держался за его плечом, не отставая.
— Погляди, я торгую честно! — приговаривал Соломон, приподнимая рогожу крытой повозки. — Меня знают в Киеве, в Любече, в Чернигове, в Вышгороде, в Переяславле, — все знают, что Соломон честный гость!
В его товарах Явор не увидел ничего особенного — те же бочонки меда, круги воска, которые все торговые гости возили из Руси на юг. Внимание его привлек только конь одного из хазар — гнедой красавец, сильный и неутомимый в беге.
— Смотри, — Явор кивнул Изрочену, — за такого коня весь товар этот купить можно, и тот не под хозяином, а под кметем. Видно, не скуп Соломон к своей дружине!
Услышав его слова, Соломон перестал хвалить свой товар и свою честность, глаза его сузились еще больше, он на миг замолчал, а потом громко заговорил что-то снова. Но Явор его больше не слушал. Подняв глаза от коня к всаднику, он увидел смуглое лицо человека лет тридцати с небольшим, наткнулся на взгляд темных глаз, не узких, а почти славянского открытого разреза, смотревших на него твердо и настороженно. Войлочный колпак с меховой оторочкой и бронзовыми бляшками был надвинут низко на лоб, но в лице с негустой темно-русой бородой были заметны черты славянского племени. Видно, по крови это был болдырь — полуславянин-полухазарин. Или полупеченег. Немало таких рождалось от пленных славянок в ордах, от пленных печенежек в русских городах или у женщин в поселениях, переживших набеги. Но это лицо чем-то задержало взгляд Явора, не пускало от себя, словно стрела, внезапно воткнувшаяся в землю под ногами идущего с суровым приказом: стой! Лицо казалось Явору смутно знакомым, какое-то очень волнующее воспоминание поднималось из глубин памяти, уже было близко…
И вдруг огнем загорелся прошлогодний шрам на бедре: Явор вспомнил, и так ясно вспомнил, что стало жарко. Как наяву Явор видел перед собой это же лицо, только без колпака, с темно-русой косой, болтающейся позади, — признак печенежского воинского рода. Вспыхнул блеск посеребренного оружия, в ушах взметнулся звон сабли о его меч, руки ощутили тяжесть щита, принимающего сильный удар. Только что Явор вспоминал прошлогоднюю битву за малоновгородский полон — и вот перед ним было лицо из этой битвы.
И так осознанно страшен стал взгляд Явора, что болдырь понял: он узнан. Он не помнил Явора, но сообразил мгновенно и быстрее молнии рванулся с места. Явор бросился ему наперерез, выхватив меч.
— Врешь! — хрипло выкрикнул он. — Раз ушел — больше не пущу!
Волдырь тоже выхватил саблю и встретил первый удар — раз от битвы не уйти, трусить было не в его обычае. Словно дождавшись знака, белгородцы и хазары кинулись друг на друга. В воздухе стремительно свистнули стрелы, вспыхнули под солнцем клинки. Белгородцы дали хазарам выстрелить только по одному разу, и вот уже их мечи взлетели над головами, над круглыми щитами, гулко ударились о железные умбоны. Битва, к которой оба отряда были готовы, вспыхнула мгновенно и загорелась, как охапка соломы. На каждого из белгородцев пришлось по два-три противника, но им было не привыкать к этому. Испокон века степняки, превосходя славян числом, вынуждали их воевать уменьем. Славянского отрока учили биться одному против многих, когда даже спину тебе прикрыть некому, — биться по кругу, чтобы враги вообще не видели твоей спины, чтобы ни один их удар не успевал тебя достать и проваливался в пустоту. Неустрашимого воина, которого позже стали звать богатырем, тогда звали хоробром — «хоро бор» означает «бьющийся по кругу».
Только у Явора был один противник, но этот один стоил многих. По силе первого же его удара Явор уверился, что не ошибся. Это был тот самый печенежский батыр, воевода в дружине Родоманова сына, разорившего Мал Новгород. Явор даже не успел обдумать, что означает эта встреча, у него было такое чувство, словно он в собачьей стае вдруг наткнулся на волка. Думать было некогда — его переполняла ярость и решимость не дать печенегу уйти. Печенег был сильным и опытным воином, но и Явор был непрост, — недаром его с отрочества учил Бранеяр, старый кметь самого князя Святослава.
А Медвянка наблюдала из перелеска за всем происходящим, закусив палец, чтобы не кричать от страха. Только что все было так мирно, даже любопытно, и вдруг полыхнуло пламенем! Она даже не успела заметить, с чего все началось, — так стремительно мирный разговор обратился в звон мечей. Ничего не понимая, она огромными от ужаса глазами смотрела, как Явор и один из хазар сшибаются в схватке, словно два сокола, слышала звон клинков, короткие яростные вскрики. Со всей остротой и ясностью своего впечатлительного ума она мигом осознала, что это не шутки, что перед ними враги, жестокие и непримиримые, с которыми можно разойтись только через смерть. Это чувство было так непохоже на прежнюю ее беспечальную жизнь, что само небо, казалось, рушилось над ее головой. Она не отличала степные племена друг от друга, но знала, что все они — страшные враги, дети З