Михал Ольшевский в отчаянии схватился за голову, потом за завещание, нашел нужный фрагмент и еще раз, громко и членораздельно зачитал его. Второй раз выслушали мы информацию о большом деревянном сундуке, окованном железом, который завещательница поручила попечениям присяжного нотариуса пана Варфоломея Лагевки. Сундук, содержащий сокровища рода Больницких!
— И что сталось с этим сундуком? — поинтересовалась мамуля.
Вместо Ольшевского ответила Люцина:
— Черти взяли! Ведь с тех пор две войны прошумели…
— …и одна революция, — дополнила я.
— Две революции! — поправил меня Михал. — Но какое это имеет значение…
— Сынок, опомнись! — снисходительно бросила молодому человеку Люцина. — Разве найдется такая вещь, которая может вынести две войны и две революции? Наверняка и следа не осталось!
Ольшевский так разволновался, что уже не мог говорить членораздельно, и принялся выкрикивать отрывочные фразы:
— Во-первых, бумага… от тридцать девятого года… все лежало без изменений… в соответствии с волей! Такие сокровища… а вы! Ни в одном музее… а вы! Ни одной из вещей..
Тереса встревожилась:
— Дайте парню воды выпить! Глядите, что с человеком!
Тетя Ядя упрекнула нас:
— Ну зачем вы ссоритесь с этим паном! Он же вам только хорошего желает! И слова не даете ему сказать!
— Да пусть говорит, все равно я ему не поверю! — стояла на своем Люцина. — Разве могут сохраниться сокровища у нас в стране, когда прошло столько лет и столько событий? Кто поверит этому?
Трясущимися руками Михал Ольшевский доставал из шкатулки какие-то документы, но говорить все еще не был в состоянии. Схватив стоящий на столе стакан Тересы с остатками чая, он одним глотком его осушил и захлебнулся. Прокашлявшись, парень собрался с силами, заставил себя успокоиться, сложил бумаги в нужном порядке и вновь стал зачитывать вслух, стараясь делать это по возможности спокойно и доходчиво.
Документы неопровержимо свидетельствовали: сундук с сокровищами уцелел в двух войнах и двух революциях. Точнее, в одной войне, вторая оставалась под вопросом. Документальных доказательств на сей счет не оказалось, но Михал с пеной у рта доказывал, что сокровища где-то лежат не востребованные, иначе хоть что-то из них обязательно появилось бы на свет Божий, всплыло или в музеях, или в частных коллекциях. А тут — ни одного упоминания о них! Так что эти предметы наверняка до сих пор еще пребывают в тайнике.
— Да какие предметы-то? — с раздражением спросила Тереса.
— Ну наконец-то! — обрадовался Михал, — сейчас я вам зачитаю.
И он схватил очередной документ. Это был лист бумаги большого формата, в очень плохом состоянии, как-будто его кто-то жевал и немного моль поела.
«Рублей золотых и серебряных разных две тысячи штук, в том числе бизанты давно вышедшие из употребления», — с удовлетворением зачитал он и пояснил: — Имеется в виду нумизматическая коллекция невероятной ценности. И дальше… ага, вот оно: «Светильник литого золота семисвечный старинной работы, весом в пуд с четвертью, дорогими каменьями украшенный и зеленым перлом в форме груши, вделанном в подставку, приобретенный триста лет назад у наследников рода Ожинов, а предками того рода добытый во время крестовых походов, одна штука». Обратите внимание, дамы и господа, на зеленую жемчужину! В принципе такие семисвечники известны, но с зеленой жемчужиной ни одного не было! Идем дальше: «Кубков серебряных по заказу графа Jleпежинского изготовленных придворным мастером короля Батория с оленями на ножке в форме охотничьего рога, штук три». И вот еще: «Серебряный сервиз столовый из пятидесяти восьми предметов состоящий, работы известного золотых дел мастера из города Кракова, изготовленный упомянутым мастером в году 1398 от Рождества Христова, сценами королевской охоты богато изукрашенный». Слушайте, слушайте: «Шкатулка для драгоценностей дивной итальянской работы из чистого золота»…
— Сынок, ты, часом, не спятил? — прервала чтение Люцина. — Что это ты нам зачитываешь?
— …по заказу короля Зигмунта Августа изготовленная, — Михал разогнался, и теперь его уже ничто не могло остановить, — кораллами изукрашенная, от князей Радзивиллов за большие деньги откупленная. Старинный венец жемчужный, а число тех жемчужин триста штук…
— Что вы такое читаете? — с недоумением перебила Тереса. — Неужели это те самые предметы из сундука?
— Не может быть! — сказала тетя Ядя. — Наверняка какие-нибудь сокровища из старинного клада.
Михал Ольшевский, перестав читать, поднял голову:
— Да нет же! Я перечисляю предметы, которые вы наследуете, уважаемые пани. Наследство, оставленное Зофьей Больницкой своей внучке. Предметы из того самого сундука!
— Не может этого быть! — фыркнула Люцина. — Вы хоть отдаете себе отчет, что говорите? Старинный венец из трехсот жемчужин! Да в нашей семье никогда ничего подобного не было!
— Вы не можете этого знать, уважаемая пани, ведь драгоценности находились в тайнике.
— Да нет же! — поддержала сестру мамуля. — Наша семья никогда особым богатством не отличалась.
А мне очень понравился такой оборот дела. Многое прояснилось, в том числе и волнение музейного работника. Я сама пришла в волнение, узнав о таких старинных ценностях, что же говорить о профессиональном искусствоведе!
— Да помолчите вы! — прикрикнула я на старшее поколение. — Правда, пользы мне от этого наследства никакой, разве что я вас всех троих поубиваю, но меня очень интересуют старинные предметы искусства. Проше пана, позвольте и мне ознакомиться с документами.
— Ну, наконец-то! — облегченно вздохнул Ольшевский.
Прочитав с его помощью все документы из шкатулки, я поверила в реальность клада. Из документов стало ясно, что прапрабабушка разбогатела внезапно, до этого наши предки и в самом деле особым богатством не отличались. А она сразу получила и громадное состояние сестры-графини, ей завещал свое состояние еще один родственник, ею было накоплено и не растрачено приданое дочери, нашей прабабушки. И все драгоценности она очень предусмотрительно спрятала в сундук, а не растранжирила.
— Ну и глупые же вы все! — сказала я представительницам старшего поколения без всякого почтения. — Правильно, небогаты были наши предки. Вот и прапрабабушка оставила одно лишь барахло…
— А Баюсиарелли! — возмущенно воскликнул искусствовед.
— Разве что один Баюсиарелли. А все остальное не ею нажито, просто повезло — досталось от других родичей. О хуторах же и мельницах даже Франек знал. А вас никогда не удивляло, что прабабушка жила в такой бедности, что от родительского богатства ей ничего не перепало?
— Потому и не перепало, что родители сами не были богаты, — с достоинством ответила мамуля.
— А хутора и мельницы Франек выдумал? Я всегда ломала голову над каретой…
— Какой каретой? — спросила Тереса.
— Известно, что прабабушка сбежала от прадедушки к своим родителям, а потом ее доставили в Тоньчу на богатой карете, запряженной четверкой лошадей. Откуда взялась карета? Выходит, у прабабушкиной мамочки были карета и четверка коней, а у прабабушки — только жалкая хата в Тоньче?
— Должно быть, прабабушку лишили наследства, — предположила мамуля.
— Да, по всему видно — так и было. Тогда другой вопрос: а что стало с богатством ее родителей? Что стало с ее приданым? Карета была, а приданого не было?
Теперь меня слушали не перебивая. Польщенная вниманием присутствующих, я вдохновенно продолжала:
— Нет худа без добра, мои милые! Ну произошла некогда в нашей семье драма, зато прапрабабушка только благодаря этому и набила свой сундук. Ведь как все могло обернуться, если бы прабабушка в свое время получила свое приданое? Ее муж прикупил бы землицы, выстроил новый, хороший дом, может, даже и карету бы завел, но ведь потом от его богатства ничего бы не осталось, вспомните о девятерых его детках… Уже к первой мировой войне все бы расползлось.
Наверное, я рассуждала убедительно, во всяком случае Михал Ольшевский вдохновенно подтверждал каждое мое слово. Мамулю и Тересу я, похоже, убедила, но Люцина агитации не поддавалась.
— Триста жемчужин! — ворчала она. — И вы этому верите?
— Что ты привязалась к несчастным жемчужинам? — рассердилась Тереса. — Больше ничего не запомнила?
— Запомнила, а как же! «Шкатулка с драгоценностями дивной итальянской работы из чистого золота!» — с презрением бросила Люцина.
— А византийский подсвечник не хочешь? — в тон ей подсказала я.
— «Кубок из венецианского стекла искусно резанный, в золотой оправе, усыпанный густо-оранжевыми топазами, темно-лиловыми аметистами и голубой бирюзой», — подлил масла в огонь Михал, процитировав фрагмент описи.
— Ох, хоть одним глазком увидеть бы такое! — мечтательно вздохнула я.
— Увидишь! Ухо от селедки! — фыркнула Люцина.
Тетя Ядя остановила нашу перепалку, задав Михалу очень важный вопрос:
— Вы так и не сказали толком, почему считаете, что сокровищ до сих пор не обнаружили?
Бросив на нее благодарный взгляд, Михал подождал, пока наша перепалка немного утихнет. Поскольку конца ей не предвиделось, решил перекричать нас и громко начал:
— Сейчас все объясню! Вы знаете, я искусствовед. Уже десять лет… да нет, что я говорю — пятнадцать лет я занимаюсь старинными памятниками прикладного искусства…
Постепенно мы все замолчали, и Михал мог продолжать уже нормальным голосом:
— Еще в старших классах школы я принялся много читать по этому предмету, много ездил по стране, изучал, собирал. А студентом все каникулы проводил за границей, все деньги тратил на поездки, но зато осмотрел все музеи мира и многие частные коллекции. А сколько читал! И специальные труды, и популярные журналы, все объявления, побывал на всех аукционах, распродажах. Могу вам дать любую справку по любому мало-мальски интересному произведению искусства — где оно в данный момент находится, что собой представляет. Конечно, самые полные сведения у меня по польско