Я промолчал.
Он достал из кармана пиджака два сложенных листка бумаги и дал мне. Подошедшая стюардесса объявила, что мы скоро приземлимся в аэропорту Хосе Марти и попросила пристегнуть ремни – она поможет, если мы не умеем.
Флеминг отделался от нее шуткой, и я развернул листки, фотокопии увеличенного микроснимка. Один – оригинал на немецком, другой – перевод. Японским союзникам в августе должно было помочь следующее:
Точные детали и чертежи государственной верфи, ее энергетических установок, цехов, заправочных пунктов, сухого дока № 1 и нового сухого дока, строящегося в Перл-Харборе на Гавайях.
План стоянки подводных лодок в Перл-Харборе. Имеющиеся наземные сооружения.
Местонахождение миноискательных подразделений. Насколько продвинулись дноуглубительные работы у входа, в восточном и юго-восточном шлюзах? Глубина воды?
Число якорных стоянок.
Имеется ли в Перл-Харборе плавучий док? Планируется ли транспортировка такого дока туда?
Особое задание: сведения о противоторпедных сетях, недавно введенных на флотах Британии и США. Насколько широко они применяются в торговом и военном флотах?
Я сунул листки обратно Флемингу, точно они жгли мне пальцы. Вот какую информацию запрашивал нацистский агент в августе 1941 года, чтобы помочь японцам. Может, этот факт и не предотвратил бы нападение на Перл-Харбор, но я знал достоверно, что команда аналитиков Билла Донована летом и осенью прошлого года пыталась разгадать планы японцев. 7 декабря разгадку узнали все. Может, аналитики лучше бы справились, если бы мистер Гувер передал микроснимок им?
Этого я не знал, зато знал, что вопросник, показанный мне Флемингом, – не фальшивка: на нем стояли знакомые штампы и подписи ФБР. Этот документ мог стоить Эдгару Гуверу должности, будь он опубликован прошлой зимой, во время перл-харборской истерии и взаимных обвинений.
Самолет нырял и кренился, заходя на посадку. В окнах через проход мелькали зеленые холмы, пальмы, голубая вода, но я смотрел только на Флеминга.
– К чему вы мне все это рассказали, Йен?
Он потушил сигарету и плавным движением вернул мундштук в тот же карман, куда положил фотокопии.
– Хотел наглядно вам показать, что бывает, когда одно из агентств… скажем так… слишком заботится о своем главенстве и не желает ни с кем делиться.
Я смотрел на него, не понимая, при чем тут я.
Он коснулся своими длинными пальцами моего рукава.
– Джозеф, если вы случайно летите в Гавану из-за этого писателя, не задумывались ли вы, почему Эдгар выбрал для этой цели именно вас?
– Не понимаю, о чем вы.
– Конечно, дорогой мой. Конечно. Есть у вас, правда, один талант, могущий иметь непосредственное отношение к гаванским прожектам нашего литератора. Если он, скажем, сунет нос куда не следует. Талант, отличающий вас от других подчиненных Эдгара.
Я совершенно честно не понимал, о чем он толкует. Колеса коснулись посадочной полосы, взревели пропеллеры, в салон хлынул воздух.
Среди всего этого шума Йен Флеминг тихо, чуть слышно сказал:
– Вы убиваете людей по приказу, Джозеф.
5
Мы познакомились в пятницу утром, в комфортабельном кабинете посла. Я пришел пораньше, чтобы обсудить ситуацию со Спруиллом Брейденом, знавшим меня по Колумбии. Там я все время создавал Госдепартаменту проблемы, как агент СРС – так посол и собирался представить меня Хемингуэю. Потом к нам присоединились Роберт П. Джойс и Эллис О. Бриггс. Джойс, один из первых секретарей посольства, человек светский и хорошо одетый, руку жал твердо, а говорил мягко. Бриггс был в посольстве старшим по рангу до назначения Брейдена, но не возмущался, что его обошли, никакой напряженности между ними не чувствовалось. В назначенное для встречи время, десять утра, Хемингуэй не пришел. Прошло еще десять минут – его не было.
В ожидании мы беседовали. Бриггс и Джойс безоговорочно принимали легенду, согласно которой я был экспертом Госдепартамента по контрразведке, прикомандированным к СРС. Моя фамилия, вероятно, встречалась им в меморандумах из Колумбии или Мексики, где должность всегда указывается туманно. Разговор перешел на опаздывающего писателя: они с Бриггсом оба увлекались стрельбой по тарелочкам и по живым голубям, как в местном клубе, так и на болотах близ Сьенфуэгоса. Пока я, вызывая в уме карту Кубы, вспоминал, где находится Сьенфуэгос, Бриггс начал говорить об охоте на yaguasas[8] в провинции Пинар-дель-Рио. Да, конечно: Сьенфуэгос – это залив, портовый город и провинция на южном побережье.
Я украдкой взглянул на часы: двенадцать минут одиннадцатого. Меня удивляло, как посол это терпит. Большинство известных мне послов отменили бы встречу, если бы тот, кому назначено, задержался хоть на минуту.
Но тут дверь распахнулась, и в комнату ворвался Эрнест Хемингуэй, покачиваясь на пятках, точно боксер на ринге. Голос его звучал очень громко по сравнению с нашими приглушенными.
– Спруилл, извините меня, бога ради. В клятом «линкольне» бензин кончился, пришлось пилить черт знает куда, за университет, чтоб открытую заправку найти. Боб, Эллис, прошу прощения. – Он пожал руку послу, стиснул ладонь Джойса сразу двумя руками, хлопнул по спине Бриггса и вопросительно, с улыбкой, посмотрел на меня.
– Знакомьтесь, Эрнест, это Джо Лукас. Госдепартамент прислал его в помощь вашей криминальной лавочке.
– Очень приятно, Джо. – Руку он жал крепко, но не сдавливал, улыбался непритворно, однако я уловил и легкую настороженность: что ты, мол, за фрукт в самом деле?
Брейден жестом пригласил всех сесть снова, но Хемингуэя я успел рассмотреть. Рост шесть футов, если не выше, вес примерно 195 фунтов, но большая его часть приходится на верхнюю половину тела. Мы все в костюмах, а он в порядком запачканных чино, старых мокасинах и легкой рубашке навыпуск, гуайябере по-местному. Широкие плечи – из-за них он и кажется таким мощным, – длинные мускулистые руки. Левая немного искривлена в локте, на том месте зубчатый шрам. Выпуклая грудь, намек на брюшко, но бедра узкие – это видно, несмотря на просторную рубашку и брюки. Всё ушло в торс.
Мы сели, и я продолжил осмотр. Прямые темно-каштановые, почти черные волосы, аккуратно подстриженные усы. Седина нигде не проглядывает. Глаза карие. На Карибах он загорел дочерна, но краснота от солнечных ожогов и крепких напитков все же проглядывает. В уголках глаз мелкие морщинки-смешинки. Приоткрытые в улыбке зубы белые, на щеках ямочки. Подбородок четкий, ничуть не тронутый возрастом. Определенно нравится дамам, когда хочет того.
Я, как всегда, оценил его как воображаемого противника в драке. Стойка у него, я заметил, боксерская, даже когда он спокоен. И головой он вертит туда-сюда – и когда сам говорит, и когда слушает. Создается впечатление, что слушает он очень внимательно. Пока они с Брейденом обменивались любезностями, я заметил, что акцент у него, несмотря на долгие годы в Европе и Канаде, так и остался среднезападным, как у истинного чикагца. И есть легкий дефект речи: «л» и «р» немного похожи на «в».
Хемингуэй был выше, тяжелее и мускулистей меня, но намек на брюшко под гуайяберой показывал, что бойцовскую форму он поддерживает не слишком старательно. Старая, по-видимому, рана на левой руке ослабит его джеб и позволит противнику обойти его слева. Я помнил, что на Первую мировую его не взяли из-за слабого зрения. Предпочитает, скорей всего, ближний бой, несмотря на длинные руки: тузит противника и стремится отправить его в нокаут, пока не выдохся сам. Его надо держать в движении, заходить слева, мельтешить у него перед глазами, не давать ему подойти – а когда он устанет, подойти самому и врезать ему по пузу и ребрам…
Я выбросил эти мысли из головы. Джойс и Бриггс смеялись над шуткой Хемингуэя: у посольских, мол, просто мания проигрывать деньги на джай-алай. Он прямо-таки излучал юмор и чувство благополучия. Никакие досье и фотографии не могли передать, каков он вживую – он принадлежал к тем редким людям, которые доминируют в любом помещении, куда входят.
– Хорошо, Эрнест, – сказал посол, когда все отсмеялись, – а теперь поговорим о криминальной лавочке.
– Я поменял название.
– Простите?
– Да. На Хитрую Контору. «Криминальная лавочка» слишком претенциозна.
– Хорошо, пусть будет Хитрая Контора, – улыбнулся Брейден. – Эллис и Боб изложили мне ваше предложение в общих чертах, но вы, может быть, хотите что-то добавить.
– Конечно. – Хемингуэй встал. Он все так же вертел головой, когда говорил, и делал плавные жесты. – Господин посол, этот остров, расположенный в девяноста милях от побережья США, заполоняется нацистской пятой колонной. Паспортный контроль на Кубе анекдотичен. Агенты ФБР малочисленны и у всех на виду, как гробовщики на уличном карнавале. Мы с Бобом полагаем, что в Гаване больше трех тысяч жителей сочувствует фалангистам, и многие из них занимают должности, позволяющие ввозить на Кубу немецких шпионов и помогать им внедриться. – Он стал расхаживать туда-сюда, не отрывая глаз от посла. – Черт возьми, Спруилл. Большинство испанских клубов на острове не скрывает своих антиамериканских настроений, а здешние газетенки при каждом удобном случае превозносят успехи Оси. Не читали еще сегодняшнюю?
– «Диарио де ла Марина»? Да, просмотрел. Редакция, похоже, не слишком сочувствует США.
– Редактор, он же владелец, будет плясать на улицах, если наци войдут в Нью-Йорк. – Хемингуэй выставил вперед мозолистую ладонь. – Это было бы еще не так страшно, если б Карибы не кишели волчьими стаями субмарин. Союзные танкеры тонут чуть ли не каждый день. Удочку на марлина нельзя закинуть, не задев рубку немецкой подлодки.
Посол потер щеку.
– И как же ваша криминальная лавочка… Хитрая Контора… намерена бороться с немецкими подлодками, Эрнест?
– Не хочу навязываться, но у меня, знаете ли, есть лодка. Дизельный катер тридцати восьми футов в длину, купленный в тридцать четвертом. Два винта, запасной мотор. И команда хорошая. Если появится какая-то информация насчет субмарин, могу сходить и проверить.