– Похоже, копы туда еще не наведывались. Может, и вообще не придут.
– Почему?
– Раз убил Caballo Loco, он и его друзья особо стараться не будут.
– Но блокнот-то он не нашел. – Я хлопнул по карману, где он лежал, – Хемингуэй отдал его мне, когда мы ехали в город.
– Думаешь, Мальдонадо его искал?
– Понятия не имею. – Матросы на яхте драили палубу. Поздновато: на флоте это обычно делают еще до восхода. Но это не военный корабль – возможно, блондинкины купания нагишом входят в их распорядок дня, когда яхта стоит на якоре.
– Надо поискать в каюте Кохлера и в радиорубке, – сказал Хемингуэй. – Посмотрим, сможет ли Хитрая Контора провернуть этот номер. Если книга найдется, что с ней делать? Украсть?
– Это ни к чему. Надо просто посмотреть, что у него там есть. Книжка, скорей всего, самая обычная.
– Если я сумею внедрить туда своего человечка, пойдешь? Ты должен смыслить в таких делах.
Я медлил. Нарываться на арест или хуже того было бы глупо – это не соседскую ферму вишневыми бомбами закидать. Чем бы ни занимался «Южный Крест», команда у него справная и всё там поставлено по-военному. Могу себе представить лицо мистера Гувера, если гаванское ФБР доложит ему, что его спецагента пришлось вызволять из кубинской тюрьмы… или что в гавани выловили его объеденное крабами тело.
С другой стороны, это обычный тайный обыск, и я в разношерстной хемингуэевской банде наверняка единственный, кого этому обучали.
– Пойду, если будет разумный план, как доставить меня туда и обратно. И как пулю при этом не схлопотать.
Хемингуэй, бросив бинокль на заднее сиденье, сел за руль, я рядом. Солнце полчаса как взошло, а машина уже раскалилась.
– План я тебе изложу, пока будем завтракать у Кайзера Вильгельма. Раздадим всем задания, вернемся на финку, найдем Ксенофобии другое жилье, где сможем за ней присматривать. Вечером, как стемнеет, поглядим, какие книжки герр Кохлер любил читать.
По утренней Гаване, благоухающей вчерашним мусором, мы ехали под песню, которой, по словам Хемингуэя, научил его друг, священник дон Андрес. Он сказал, что посвящает ее яхте и всем, кто есть на борту:
No me gusta tu barriо
Ni me gustas tú
Ni me gusta
Tu puta madre.
Не нравится мне твой район,
Не нравишься ты,
И мать твоя шлюха
Не нравится.
11
Я думал, что не успею к пяти на встречу с Дельгадо, но оказался в Гаване по делам Конторы около этого времени и двадцать минут, крайне познавательных, смог урвать.
Когда мы вернулись на финку после сытного завтрака у Кайзера Гильермо, Мария сидела у бассейна в шортах и майке, которые ей наверняка одолжила Геллхорн, читала «Лайф» и жевала резинку.
Сама хозяйка, перехватив нас у задней двери большого дома, спросила мягко:
– Сеньорита Путита тоже будет гостить у нас постоянно, Эрнесто?
– Думаю, мы предложим ей другой гостевой дом, – ухмыльнулся ее муж.
– Это какой же?
– Вихия А-класс. Думаю, герр Лукас тоже поживет там какое-то время.
Вихия А-класс оказалась молочной фермой через дорогу от финки. Хемингуэй сводил меня туда и рассказал, что, когда он только сюда приехал, она работала; молоко продавалось в бутылках с наклейками «Вихия А-класс», но год назад ее хозяин, Хулиан Родригес, продал ферму ему. Молочное хозяйство, объяснил Хемингуэй, его не интересовало – он просто хотел, чтобы вся верхушка холма принадлежала ему; остается, правда, еще дом Стейнхарта, но его он намерен спалить дотла в одном из ракетных рейдов.
– Кроме того, – добавил он, – у нас с Херардо Дуэнасом за полем gallera, и лишние соседи мне ни к чему.
Gallera – это арена для петушиных боев. Вполне понятно, что Хемингуэй увлекся разведением бойцовых петухов; я легко мог представить, как кровожадно он ухмыляется в толпе орущих болельщиков.
В домике, предназначенном для Марии, раньше жил сторож. На покинутой ферме до сих пор воняло навозом. Маленькая побеленная хижина, две голых комнаты, камин, сортир во дворе, там же водяная колонка, дровяная плита, электричества нет. Стены и полы относительно чистые, но в углах паутина, а в камине, похоже, крыса жила. Одно окно выбито, на потолке и западной стене большой комнаты дождевые потеки.
– Пошлю Рене, Хуана и еще пару ребят, чтоб прибрались здесь. – Хемингуэй открывал и закрывал осевшую скрипучую дверь. – Принесем сюда кое-какую мебель, ящик со льдом, пару стульев, две койки.
– Почему две?
– Понимаешь, Ксенофобия в общем не привирает, говоря, что все хотят ее убить. Если Мальдонадо ее найдет, носом и ушами она не отделается. Знаешь, почему его прозвали Бешеным Конем?
– Может, потому, что он чокнутый? – устало предположил я.
– Инструмент у него как у жеребца, и орудует он им как бешеный, особенно с молоденькими девчонками. Давай постараемся, чтобы он не нашел Марию.
Я смотрел в запакощенный камин и думал о своих планах на вечер.
– Разве девушки из борделя не скажут ему? – Шлюх, способных хранить секреты, я еще не встречал.
– Нет. Леопольдину недаром прозвали Честной. Она поклялась мне, что все они скажут, будто Мария сбежала никто не знает куда. Девушки боятся ее больше, чем Национальной полиции: гарантирую, что они ни слова про нас не пикнут.
Я фыркнул.
– Лейтенант Мальдонадо, судя по вашему описанию, разговорит любую из них за тридцать секунд.
– Это да, но Леопольдина, как только мы с Марией ушли, закрыла заведение и отправила всех, кто хоть что-то знает, в родные деревни. Лицензий им не выдают, знаешь ли, – трудновато будет их выследить, да копы, думаю, и пытаться не станут. Убийцу они уже знают – разве что захотят выведать, куда девалась Мария. Но если Бешеный Конь или его босс, Хуанито Свидетель Иеговы, заявятся к нам на финку, то увидят, что здесь ее нет.
– Угу. Она будет на вонючей ферме в ста ярдах от финки.
– Контрразведчик, владеющий навыками рукопашного боя, будет охранять ее день и ночь.
– Мать твою, – сказал я.
– Твою тоже, – дружелюбно ответил он.
В послеобеденные часы на финку стали прибывать оперативники Хитрой Конторы. Марию отвели в дом класса А, мы с Хемингуэем очистили стол в гостиной настоящего гостевого дома. Разнообразные члены его банды докладывали, получали указания, снова докладывали, спорили, пили, высказывали предположения. Одни исчезали, другие являлись.
Уинстон Гест, он же Вулфер, пробыл с нами весь день, иногда уезжая с каким-нибудь поручением. Тут же сидели Хуан Дунабейтиа, Синмор; первый помощник Фуэнтес; Патчи Ибарлусиа; дон Андрес Унцаин, автор замечательной песни; Феликс Эрмуа El Canguro, Кенгуру, джай-алаист и друг Патчи; хорькообразный Хосе Рехидор, на словах заядлый боец – я подозревал, что в настоящей драке он сложится как аккордеон. Присутствовали также доктор Эррера и его брат Роберто; садовник Хемингуэя Пичило, которого больше занимал тренируемый им петух-хересано, чем предстоящая операция, и еще дюжина человек – с одними я успел познакомиться в Гаване, других видел впервые.
К половине пятого мы сидели по колено в пивных банках и переполненных пепельницах, не ближе к выполнению нашей задачи, чем в восемь утра.
– У нас до сих пор нет плана яхты, – сказал я. – Мы можем дрочить так до бесконечности, не зная точно, где находится каюта Кохлера и радиорубка.
– Не выражайся, Лукас, – с укором молвил Хемингуэй, оглядывая десяток докеров, матросов, забулдыг и отпавших от веры священников. – Тут дети.
– Не могу не согласиться, – вздохнул я. Сердце у меня ныло.
– Есть одно неотложное дело, Лукас. – Вокруг стоял синий сигарный дым: сам Хемингуэй не курил, но не возражал, когда дымили все остальные.
– Какое?
– Марта хочет съездить в город на пару часов, а к шести «линкольн» будет нужен мне здесь для отправки окончательных распоряжений. Можешь отвезти ее, высадить и пригнать машину обратно? Хуан убирает А-класс для Ксенофобии.
Я посмотрел на часы. Позвонить Дельгадо и отменить встречу не получилось, но я еще мог успеть.
– Отвезу, конечно, – сказал я.
Дельгадо ждал меня в том же полотняном костюме и майке. Он встретил меня своей издевательской улыбкой, когда я вошел.
– Занятой ты человек, Лукас.
– Ага, и времени у меня в обрез. Принес заказанное? – Я в это не верил: за последние сутки мой скептицизм насчет быстрой доставки сверхсекретных материалов на Кубу перерос в уверенность. Дельгадо просто морочит меня, показывая, какой он влиятельный.
Он достал из-под стола потертый атташе-кейс и вынул розовую папку толщиной с чикагскую телефонную книгу, с зелеными штампами конфиденциального архива.
– Господи. – Я так и сел. Подзаголовки досье показывали, что за двадцать минут я это не прочту: «Южный Крест» – Говард Хьюз – Фонд «Викинг» – Пол Фейос – Инга Арвад (Авард): контакты с Германом Герингом – Адольф Гитлер и Аксель Веннер-Грен (он же Шведский Сфинкс) – Степень угрозы: СКИ-Донован, Мэрфи, Данн/Арвад: записи слежения, сексуальная связь с мичманом Джоном Ф. Кеннеди (ВМР США, иностранный отдел). – Господи, – повторил я.
– Будь осторожен в желаниях своих, Лукас.
– Я возьму папку с собой. Потом почитаю.
– Как скажешь. К полуночи ее надо вернуть в Вашингтон.
Я посмотрел на часы. Через двадцать минут надо ехать обратно на финку. Черт. Я стал просматривать папку.
«Южный Крест». 320 футов в длину, самое большое в мире частное судно. Числится в реестре США. Приобретено и модифицировано Говардом Хьюзом (см. его личное досье).
У Хьюза не досье, а чистая энциклопедия: я с ним уже ознакомился. Миллионер, изобретатель, авиатор – его знают все. Личность, сводящая с ума директора Гувера: богат, задействован в полудюжине сверхсекретных военных проектов США, эксцентричный, рисковый. Правительство доверяет ему все более важные задачи, удваивая и утраивая одновременно слежку за ним. Не удивлюсь, если Гуверу хоть раз в неделю снятся кошмары с участием Говарда Хьюза.