– О выдуманных людях и событиях?
– Твою ж мать, – сказал он – по-испански, мягко, с улыбкой. – Нет, Лукас. Я пишу о реальных людях, реальных местах, о жизни и смерти, о чести, о том, как люди себя ведут. И ценю мнение Немчуры, потому что она во всем этом разбирается. В любви тоже. Она знает о любви больше, чем все, кого ты встречал в своей жизни.
– Ага. – Я взял пустой бокал с широкого подлокотника кресла, провел пальцем по ободку. – Хочешь блокнот посмотреть?
Он навел глаза на резкость.
– Так ты сделал это? Расшифровал?
– Да.
– Черт. Чего же мы ждем? Марти будет трепаться с Марлен еще полчаса, не меньше. Пошли в старую кухню, посмотрим, о чем нацисты беседуют на море по ночам.
Мы почти уже дошли, и тут в парадную дверь постучали. Я сунул блокнот в карман пиджака, Хемингуэй открыл.
За дверью стояли два полицейских, держа за руки вырывающуюся, протестующую, рыдающую Марию Маркес.
15
Хемингуэй мгновенно оценил ситуацию.
– Ты где была? Мы тебя обыскались! – крикнул он по-испански, забирая девушку у опешивших стражей порядка.
Полиция была не национальная, даже не гаванская – провинциальная. Форма грязная, один без фуражки, сальные волосы падают на глаза, и оба точно с пантерой дрались.
– Сеньор Хемингуэй, – сказал тот, что повыше и постарше, – извините, что вторгаемся к вам в столь поздний час, но…
– Все в порядке, – ответил он, – мы только что отужинали. Войдите, пожалуйста.
Они вошли, раздумывая, похоже, не сцапать ли Марию снова. Но Хемингуэй взял ее под руку и держал крепко, словно испуганную лошадку. Она все еще содрогалась от рыданий, занавесив лицо волосами.
– Сеньор Хемингуэй, – опять начал старший, – эта женщина говорит, что ее зовут Селия. Жители Сан-Франсиско-де-Паула сообщили, что она бродит по деревне – мы нашли ее спящей в амбаре сеньориты Санчес.
– Разве закон запрещает спать в чьем-то амбаре, офицер? – с улыбкой, но довольно жестко осведомился писатель.
Старший запоздало сдернул с себя фуражку. Хемингуэй, может, и янки, но человек видный, знаменитый писатель, друг многих высших кубинских чинов.
– Нет, сеньор. Это можно расценить как нарушение частного владения, но эту девушку мы арестовали по распоряжению Национальной полиции. Некая Мария, гаванская jinetera, – «проститутка» по-испански, он выражался вежливо, – разыскивается за убийство, но она говорит, что служит в вашем доме, сеньор…
– Да, – подтвердил Хемингуэй, – уже несколько месяцев – хотя «служит» пожалуй, громко сказано. Ее мать уверяла, что она будет работать не покладая рук, но девушка только и делает, что тоскует по дому. Селия, ты опять убежала домой?
Мария кивнула и шмыгнула носом. Хемингуэй потрепал ее по голове.
– Трудно в наше время с прислугой, офицеры. Спасибо, что привели ее. Выпьете на дорожку?
Полицейские переглянулись, чувствуя, что теряют контроль.
– Сеньор Хемингуэй, – сказал старший, – надо бы ее все-таки в Гавану представить… В циркуляре Национальной полиции сказано, что…
– Нет необходимости. Если повезете ее туда, придется потом ночью обратно везти. Вы исполнили свой долг, офицеры, – может, по стаканчику все-таки?
– Нет-нет, сеньор, благодарствуем. – Старший надел фуражку, и Хемингуэй проводил их на террасу.
– Приходите тогда на воскресное барбекю. В это воскресенье у нас будет майор Менокаль, окажите честь и вы…
– Да-да, спасибо, – ответили они хором, пятясь к воротам. Хемингуэй помахал им левой рукой, держа правой Марию. Как только их древняя машина с грохотом удалилась, он втащил девушку в дом.
– Иди в новую кухню и сиди там, пока я не позову.
Она молча повиновалась.
– Мальдонадо узнает об этом и приедет, чтобы проверить, – заметил я.
– Значит, придется его пристрелить, – пожал плечами Хемингуэй, продолжая говорить по-испански. – Давно уж пора.
Я открыл блокнот на столе в старой кухне. В доме никого не было, кроме Марии, а она ничего не могла услышать через стены и двери.
Решетки Кохлера оставались пока не заполненными. Я написал над первой слово Brazilians и зачернил нужные клетки.
– Откуда ты взял это слово? – спросил Хемингуэй. – И откуда знаешь, какие клетки лишние?
– Это первое слово на 119-й странице «Геополитики».
– А страницу как определил?
– Во вступлении к передаче указана 9-я страница. Передача состоялась 29 апреля, а их точка отсчета – 20-е.
– Почему?
– Не важно. 20 апреля принимаем за ноль. 29 апреля – 110-й день года, значит, 9-я страница на самом деле 119-я. И первое слово на ней – Brazilians.
– Ясно. А какие клетки надо замазать?
– Цифры располагаются согласно ключевому слову Brazilians. Первая буква B, вторая по алфавиту – значит, вторую клетку вычеркиваем. В этом случае они используют обычную подстановку: k – 0, x – пустышка. Вступление, x-k-k-i-x, переводится как «009». Отсчитываем страницы от 20 апреля и получаем 119.
Хемингуэй кивнул.
– Вторая буква в Brazilians – r. Пропускаем k, поскольку это 0, и получаем № 17. Отсчитываем 17 клеток от зачерненной второй и замазываем этот квадрат. Затем идет буква а, первая в алфавите…
– Понял, понял. А где же сама шифровка?
Я показал ему запись Кохлера на первой странице блокнота.
– Убираем первые две пятерки – это пустышки. Убираем код страницы x-k-k-i-x и получаем радиограмму от 29 апреля:
h-r-l-s-l / r-i-a-l-u / i-v-g-a-m / v-e-e-l-b / e-r-s-e-d / e-a-f-r-d / d-l-r-t-e / m-l-e-o-e / w-d-a-s-e / o-x-x-x-x
– Вот тут я что-то не понимаю…
Я начал обводить буквы.
– А-а! По вертикали надо читать?
– Да. Столбиками из пяти букв.
Я быстро заполнил все остальные клетки.
– Дай посмотрю. – Он тихо прочел вслух: «Умберто прибыл, сообщения получены, все хорошо, Альфредо». Кто такой Альфредо?
– Это псевдоним радиста. – Альбрехта Густава Энгельса, добавил я про себя. Раньше работал на подпольной радиостанции «Боливар», теперь отдыхает за государственный счет.
– Кохлера? – спросил Хемингуэй голосом взволнованного мальчишки.
– Возможно – но этот, скорее всего, работал на суше.
Хемингуэй держал блокнот, как Том Сойер – карту с зарытым кладом.
– А Умберто, по-твоему, кто?
Из последнего досье, которое принес мне Дельгадо, я знал, что Умберто – абверовская кличка Герберта фон Гейера, сорокаоднолетнего гражданина Бразилии. Родился он в Сантосе, но учился в Германии и там же прошел шпионскую подготовку. Был посредником между Энгельсом и нашим вечерним гостем Теодором Шлегелем. Его арестовали через два дня после того, как Шлегель отправился в свою экспедицию. Но Хемингуэю я этого не сказал.
– А что там дальше в шифровке? – спросил он.
– Следующая передача отсылает нас к странице 75.
– Снова «Геополитика»?
– Нет, теперь это толстая немецкая антология. Во вступлении ссылка на первые двадцать шесть букв. – Я выписал их: «it took years for him to realize».
– Так это же по-английски!
– Верно подмечено. Их последний выверт: сначала перевели с немецкого, а после зашифровали.
– Вот же сукины дети.
Я не сдержал улыбки. Это простейший прием немецких радистов – в основном для удобства операторов в тех районах, где их, как они думают, не могут засечь.
– Другой шифр, вероятно, использован потому, что это передавал Кохлер – с моря, 7 мая. Каждой из двадцати шести букв Кохлер присвоил свой номер: a – 1, e – 2, f – 3…
– Минутку! Куда же делись… а, понял. В этой фразе нет ни b, ни c, ни d.
– Верно. В цифровом варианте она выглядит так: 5–12–12–9–9–6–13–2–1–10–11–3–9–10–4–5–8–12–9–10–2–1–7–5–14–2.
– Гм-м.
– Дальше уже не так просто. Кохлер тоже передает пятизначными группами, но начинает не с первого столбика, а с первой «а». В данном случае с «а» в «years».
Я обвел вторую радиограмму, написанную Кохлером от руки:
o-t-o-d-o / v-y-l-s-o / c-s-n-e-m / o-d-b-u-m / e-e-d-t-w / o-y-r-t-d / e-s-i-a-a / b-l-r-e-r / n-i-f-t-i / s-s-t-b-r / s-d-o-i-a / e-e-e-t-r / c-g-e-i-l / t-n-y-r-i / i-e-n-m-d / y-e-e-i-e / r-t-n-n-t / n-r-f-e-r / t-r-c-n-t / g-e-a-m-o / v-o-f-s-e / r-s-d-t-i / i-o-a-e-n / r-t-n-n-t / h-e-o-n-d / s-t-o-e-o
– Ага. – Хемингуэй взял карандаш и вписал первые пять букв, o-t-o-d-o, под «a» в слове «years». – Вторую пятерку пишем под следующей «а»?
– Точно.
Он написал v-y-l-s-o под «a» в слове «realize».
– А третью – под первой «e», она следующая по порядку.
– Правильно понимаешь.
Он быстро заполнил решетку и прочитал, вписывая недостающие слова по смыслу: «British convoy of ten cargo vessels and one destroyer sighted yesterday at noon off Recife. We were unable to determine its destination but it must be Trinidad. More details tomorrow».
«Британский конвой, 10 грузовых судов и один эсминец, замечен вчера в полдень у Ресифи. Пункт назначения не определили, должно быть Тринидад. Подробности завтра».
– Господи, Лукас. Всё так, как мы думали. Эти подонки помогают топить корабли.
– Да, но мы только предполагаем, что это отправил Кохлер. Может, он перехватил радиограмму из Бразилии или с Кубы. Даже с подлодки, которую мы видели.
– А что там дальше?
– Самое интересное. Это Кохлер зашифровал либо в тот день, когда был убит, либо накануне. – Я взял карандаш, зачернил клетки следующей решетки, определил нужные двадцать шесть букв и молниеносно вписал:
«15 мая три агента благополучно высажены с U-176 на 23o 21' сев. широты, 80o 18' зап. долготы».
– Me cago en Dios! – крикнул Хемингуэй. – Estamos copados!
Первая, вульгарная, часть его комментария означала «срал я на господа бога», вторая – «нас окружили».
Он побежал в кабинет за морскими картами, я зашел в новую кухню посмотреть, как там Мария. Она сидела за столом со стаканом воды, глаза красные. Я кивнул ей, закрыл дверь и вернулся обратно.