– И что же в ней сказано? – ровным голосом спросил Хемингуэй.
– Не знаю. Это цифровой шифр, незнакомый мне. Видимо, нам не полагалось ее расшифровывать.
– А ту первую, про двух агентов, полагалось, выходит?
– Видимо, так.
– Почему?
– Не знаю.
– Они все кружили вокруг… ФБР, ВМР, британцы твои… как их там?
– БСКБ.
– УСС. Немецкая разведка.
– Обе службы, – подтвердил я. – Абвер и РСХА IV.
– Понятия не имел, что у них там аж две шарашки.
– Да ты вообще ни хрена не знаешь.
– А ты, выходит, знаешь.
– Я знаю.
– А мне почему рассказываешь? И с какого… я должен тебе верить, раз до сих пор ты мне врал?
Я ответил только на первый вопрос:
– Рассказываю, потому что мальчик убит. И потому что нас подставляют с неясной мне целью.
– Так кто убил мальчика?
– Возможно, и Мальдонадо. Если лейтенант обнаружил слежку, он мог дождаться, когда нас не будет, настигнуть мальчика на пустой дороге и убить.
– Кто еще мог?
– Возможно, Дельгадо.
– Фэбээровец? Я думал, что вы, уклонисты долбаные, только других уклонистов отстреливаете.
– Дельгадо – особый случай. Если он тот, кто я думаю, убивать ему не впервой. И я уже не уверен, на кого он работает.
– Думаешь, к немцам переметнулся?
– Возможно. Их разведка в этом полушарии дерьмово работает, но денег у них полно. Наемника вроде Дельгадо вполне могут перекупить.
– Кто еще, Лукас?
Я пожал плечами.
– Шлегель, пожалуй, не тот тип, но он мог заплатить кому-то из немцев или сочувствующих. Хельга Зоннеманн…
– Хельга?
Я более подробно рассказал о том, что почерпнул из ее досье.
– Мать твою Исусову. Они что, все с Гитлером лично знакомы?
– Твои гости в том числе.
– Мои гости?
– Ингрид Бергман – забыл? И Дитрих тоже пытались завербовать в их разведку.
– А она их послала.
– Как она говорит.
– Не нравишься ты мне, Лукас, – осклабился он. – Очень не нравишься. – И добавил после короткой паузы – дождь и тот перестал: – Скажи-ка: почему бы мне не вышибить твою брехливую задницу из машины и не пристрелить тебя, если снова сунешься ко мне или к детям?
– Потому что мне непонятно, что тут творится. Кто-то хочет, чтобы ты взял этих двух агентов тринадцатого числа.
– Зачем?
– Не знаю. Тут какая-то сложная игра, и твою сраную Хитрую Контору используют в ней как пешку. Думаю, тебе нужна моя помощь.
– Чтобы ты мог доложить об этом Эдгару Гуверу?
– С ним покончено. Я продолжу ему докладывать, но ничего важного Бюро от меня не узнает, пока мы не разберемся во всем.
– По-твоему, это опасно?
– Да.
– Для Гиги и Мышки или только для нас с тобой?
Я помедлил.
– Думаю, что риску подвергаются все, кто тебя окружает.
Он потер подбородок.
– Неужели ФБР действительно способно убить американского гражданина? Его семью и друзей?
– Не знаю. Гувер предпочитает убирать людей посредством утечек, намеков, шантажа, налоговой службы. Но вопрос в том, от ФБР ли исходит опасность. Тут замешаны еще британцы, УСС и обе немецкие разведслужбы.
– Estamos copados, – сказал Хемингуэй. – Нас окружили. – Он любил это выражение, но теперь говорил серьезно.
– Да, – сказал я.
Он снова вывел машину на шоссе и поехал на финку Вихия.
Прежде чем ехать на встречу с Дельгадо, я зашел в большой дом. Хемингуэй сидел в гостиной, в своем цветастом кресле, у столика, заставленного бутылками и стаканами. На коленях у него лежал большой черный кот, на ковре валялось еще с десяток. Хозяин открыл для них жестянку с лососем и две маленьких банки сардин. В руке он держал стакан с чистым, похоже, джином. Неподвижный взгляд и обрюзгшее лицо показывали, что набрался он крепко.
– Сеньор Лукас, – протянул он. – Я уже знакомил вас со своими дорогими друзьями, los gatos? Вот этот красавец – Буасси д’Англа, – сказал он, поглаживая мурлычащего зверя у себя на коленях. – Одинокого ты знаешь. Рядом, помельче – Брат Одинокого, хотя это сестра. Это Тестер, а это ее котенок, вундеркот. Толстяк на краю ковра – Вулфер, рядом Гудвилл – в честь Нельсона Рокфеллера, посла доброй воли в несчастных занюханных странах к югу от великих и могучих Estados Unidos. Одинокий все утро пил со мной молоко и виски, напился под завязку и ничего тебе не покажет. Кошки вообще никогда фокусов не показывают, знаешь? Они делают только то, что им хочется, но будут пить молоко с виски, если любят тебя и если их это в данный момент устраивает. А это вот Диллинджер, в честь гангстера с большим членом, само собой. Думаю, у него на этой почве мания величия развилась, но держалась она недолго. Марти кастрировала его и других котов, когда мы ушли в свой первый патруль. Знал ты об этом, сеньор Лукас, шпион Лукас, стукач Лукас?
Я слышал, как они орали друг на друга, но промолчал.
– Сука. Нет, детка, это я не тебе. – Он почесал шейку Буасси. – Я ей сегодня каблограмму послал. Не знаю, где она сейчас обретается, и потому разослал повсюду: на Гаити, Пуэрто-Рико, Сен-Тома, Сен-Барт, Антигуа, Бимини – на все остановки ее долбаного маршрута. Знаешь, что в телеграмме? Вопросик: «Ты военный корреспондент или мужняя жена?» – Он удовлетворенно кивнул, осторожно спустил Буасси на ковер и налил еще на три пальца джину. – Выпьешь, спецагент Лукас?
– Нет.
– Сука спесивая. Операция «Одинокий», говорит, чушь, вы все дурью маетесь. Ты, говорит, ни слова путного не написал после «Колокола». А я ей: меня, сука, будут читать, когда тебя черви давно доедят. – Он выпил и прищурился. – Ты что-то хотел, Лукас?
– Я в город еду. Возьму машину.
– Точно выпить не хочешь?
– Нет.
– Если не хочешь пить со мной джин, я попрошу принести тебе холодного чая. А нет, так можешь выдуть ведерко соплей и закусить гноем из уха дохлого ниггера.
– Нет, спасибо, – сказал я и вышел через террасу к стоящему на аллее «линкольну».
На пути в город я думал о Марии, чтобы не репетировать в сотый раз встречу с Дельгадо.
О смерти мальчика я, конечно, ей не сказал, но она что-то почувствовала и поняла, что мне хочется побыть одному. Когда я смотрел в потолок, даже не пытаясь заснуть, она лежала на своей койке, не касаясь меня. Когда собрался идти печатать свой идиотский рапорт Гуверу, она молча принесла мне парусиновые туфли и джинсовую рубашку. Я на миг представил себе, что значит быть нормальным человеком, делить свое горе с кем-то другим, говорить откровенно о том, что тебя гложет. Ночью я утопил эту мысль в виски и машинописных фантазиях и теперь снова выбросил из головы, завидев вдали две дымовые трубы Электрической компании.
Револьвер лежал на сиденье рядом со мной. Было некомфортно не чувствовать его сзади за поясом. Я зарядил патронник под ударником, который оставлял обычно пустым, и положил дюжину запасных патронов в карман пиджака. Это было в общем-то глупо: если у нас с Дельгадо начнется разборка, закончится она до того, как я успею перезарядить револьвер. Но опять-таки, лучше иметь лишние боеприпасы, которые не пригодятся, чем… и т. д.
Я припарковал машину в Старой Гаване и пошел на явку пешком, чтобы прийти точно в срок.
Уоллес Бета Филлипс совершенно правильно вычислил, что произошло на улице Симона Боливара в Веракрусе. Двое агентов абвера пришли на полчаса раньше и устроили мне засаду в передней комнате. К тому времени я уже почти два часа сидел в шкафу, в коридоре. Один из соседей, по словам Филлипса, видел, как мальчик бросил камень в переднюю дверь, и тут началась стрельба. Это был не мальчик, а забулдыга-карлик пятидесяти трех лет по прозвищу Эль Гиганте. Я заплатил ему сто пятьдесят песо, чтобы швырнул камень и сразу же сделал ноги.
Сегодня я приду вовремя.
Револьвер снова давил на поясницу, но Дельгадо не мог о нем знать, не обыскав меня. Пиджак был свободный, и я хорошо напрактиковался выхватывать из-под него ствол. Место было все-таки неудобное, но поясная или плечевая кобура были бы слишком заметны, не говоря уж о моей привычке совать оружие за пояс над левым брючным карманом. Хотелось бы, конечно, взять 357-й вместо 38-го на случай, если придется стрелять через стену или дверь хижины, но такой большой револьвер было бы еще трудней спрятать.
Где бы я ждал на месте Дельгадо, чтобы обезопасить себя от спецагента Джо Лукаса? Скорей всего, снаружи или в соседней хибарке. Но тут всегда остается шанс, что Лукас подойдет к дому со стороны переулка. А если в доме, то где? В смежной с большой комнатой каморке без окон, вот где. Лег бы в темноте на пол, забаррикадировав заднюю дверь, и ждал, когда силуэт Лукаса нарисуется в проеме передней. Может, выждал бы еще пару секунд, чтобы Лукас прошел в комнату, где спрятаться негде, кроме как за столом, а стена примет на себя пули и заглушит выстрелы. Потом просто ушел бы, оставив труп на поживу крысам.
Дверь в хижину была приоткрыта. Я подавил искушение нащупать револьвер, поднялся на гнилое крыльцо и вошел.
Дельгадо, как обычно, сидел за столом верхом на стуле – правая рука на спинке, подбородок опирается на нее. Левой руки не видно – я давно заметил, что он левша. Вместо белого костюма он сегодня надел свежую, просторную гуайяберу. Казалось, что его загар стал еще темней, а волосы еще больше выгорели.
Я, не садясь, положил манильский конверт на стол. Левая рука Дельгадо вынырнула снизу и вскрыла конверт.
– Да ты смеешься, – сказал он, прочитав рапорт.
Я стоял, немного расставив ноги – левая рука в кармане, правая опущена.
– Пещеры, куда водят туристов? Мальчики нашли пивные бутылки? Самоубийство свиньи на затопленной банке – и всё на этом?
– Нас туда ВМР послала.
– ВМР, – фыркнул Дельгадо. Его левая рука опять нырнула под стол, тяжелый взгляд был устремлен на меня. – А «Южный Крест» во время этой хренотни вы не видели?
– Нет, но он уже вернулся в Гавану. У него на «Касабланке» постоянное место.
– И передачи «корабль – корабль» или «корабль – берег» вы оттуда не перехватывали?