– Я думал, мы встретим яхту еще на пути сюда, – сказал Гест. – Когда ее видели, она шла в эту сторону.
– Может, завтра встретите. Если да, идите за ней.
– А если на борту сеньорита Хельга? – спросил Патчи, отсалютовав бутылкой.
– Трахни ее за меня. – Хемингуэй осекся и смущенно посмотрел на Марию, но основной термин ее профессии, как видно, не входил в ее английский словарь. – Мы с Лукасом тем временем поведем милашку Шевлина за Кайо-Сабиналь мимо Пуэрто-де Нуэвитас. Обследуем тамошние речки и бухточки, обновим карту, посмотрим, нет ли там заправочных баз.
– Удивляюсь, как это сеньор Шевлин дал вам свою красивую лодку для таких дел, – сказал Фуэнтес.
– Том состоит в Хулиганском Флоте[51] и хочет внести свой вклад. Вулфер, оставь мальчикам с Марией остроги и всё, что им может понадобиться.
– «Жестянку» тоже оставлю. Лейтенант обещал присмотреть за ними до нашего возвращения.
– А мы с Лукасом разобьем лагерь около Пуэрто-Тарафа. Увидимся в пятницу утром. Не ходите в патруль, пока не дождетесь нас.
Хорошо, если дождетесь, добавил я мысленно.
Мы отчалили еще до рассвета. Хемингуэй заглянул в палатку, где спали его мальчики, и мы пошли на «Жестянке» к большим катерам. Задул ветер, стало не по-летнему холодно. «Пилар» Фуэнтес накануне поставил на два кормовых якоря и один носовой, чтобы она могла выдержать любой шквал, но «Лоррейн» дергала свой единственный якорь, как собака на привязи.
Хемингуэй, сев за руль в той же рубашке сафари и фуражке с длинным козырьком, повел ее на низких оборотах, чтобы не разбудить мальчиков. Фуэнтес вышел на палубу «Пилар» и отдал нам честь. Хемингуэй козырнул в ответ. За рифом мотор завыл уже громче.
Писатель поставил курс на 100 градусов и спросил:
– Как у нас, всё в комплекте?
– Да. – Я побывал на «Лоррейн» вчера вечером, когда остальные заканчивали ужинать, и всё проверил по списку.
– А вот и нет.
– Как это нет?
Он достал из кармана полотняной куртки две большие пробки и кинул одну мне, пояснив:
– Затычки для задницы.
Солнце всходило к северу от нашего курса.
Мы прошли восточнее Камагуэйского архипелага, держась на краю Гольфстрима в виду земли. Ветер и волны оставались довольно сильными, но солнце пробилось сквозь облака, и дневная жара вернулась в полном объеме. Перед поворотом на юго-восток к бухте Манати и мысу Рома я достал из футляра бинокль и оглядел северный горизонт.
– Что ты там ищешь, Лукас?
– Остров Пропавшей Свиньи.
– Азимут ты рассчитал правильно, а время нет, – хмыкнул Хемингуэй. – Сейчас прилив, островок под водой. Коварный такой маленький риф.
– В этом я и хотел убедиться.
Хемингуэй изменил курс на 160. Попутная волна била нам в левый борт и в корму. Он держал как раз нужную скорость, чтобы и от качки не страдать, и горючее экономить.
Выйдя из синих вод Гольфстрима, я опять посмотрел на север. Где-то там, ниже перископной глубины, десятки людей заключены в длинном плавучем гробу, пахнущем потом, дизельным топливом, капустой и грязными носками. Они там уже несколько недель. Их кости и черепа пульсируют от несмолкающей работы двигателей, кожа чешется без бритья и душа, уши ловят потрескивания стального корпуса. Только ночью они всплывают, чтобы подзарядить батареи и набрать воздуха. Смотреть в перископ, чтобы сориентироваться или наметить цель, позволено только капитану и, может быть, старшему помощнику; остальные ждут приказа занять места согласно боевому распорядку и приготовить торпеды к пуску. Слышатся взрывы, торговый корабль с пробитым бортом идет ко дну, и экипаж подлодки ждет, когда на них начнут бросать глубинные бомбы.
Не жизнь, а мечта.
Двое из них, если верить перехваченной шифровке, сейчас готовятся к высадке. Нервничают? Перепроверяют в сотый раз карты и пароли, в сотый раз смазывают свои пистолеты? Конечно – каждый бы нервничал на их месте. При этом им, вероятно, не терпится выбраться из вонючего подводного плена и выполнить то, к чему их готовили.
Что же им, собственно, поручили? Тедди Шлегель, похоже, не знал об этом. Мне все еще не верилось, что они должны встретиться с ФБР.
– Вон он, мыс, – сказал Хемингуэй. – Доставай ниньос.
Мы договорились провести разведку на местности, прежде чем устроить засаду – то есть зайти в саму бухту. Если это ловушка, она захлопнется прямо сейчас. Я достал из тайника маслянистые от смазки автоматы и холщовую сумку с запасными рожками.
– Гранаты тоже возьми.
Я достал из ящика четыре штуки, тяжелые, холодные, и положил их в сумку.
– Смотри, чтоб брызги не попали на ниньос.
Я положил автоматы под сиденья – там, за перегородкой из хрома, тика и красного дерева, брызги точно им не грозили – и осмотрел берег в двенадцатикратный бинокль. Если долго смотришь на карту, то кажется, что ты уже побывал в этом месте. Воочию я эту бухту видел впервые – раньше мы проходили слишком далеко, чтобы ее разглядеть, – но всё действительно было похоже на карту.
Вход в бухту был шире, чем я полагал, – примерно сорок ярдов от мыса до мыса. Восточный мыс Хесус выступал в море дальше, чем Рома на западе, но я понимал, почему маяк поставили на западном: скалы там поднимались футов на тридцать над уровнем моря, а на Хесусе – всего на десять-двенадцать. Западнее Рома виднелась соседняя бухта Энсеньяда-Эррадура, уходящая в мангровые болота. На восток от Хесуса тянулись сплошные скалы и рифы, на запад от Энсеньяды – мели и валуны, почти без пляжей. Один песчаный пляжик находился прямо под маяком.
Обшивка маяка проржавела, но главная проблема заключалась в том, что украли линзы. Похоже, маяк давно уже не работал. За ним, до самого западного и восточного горизонтов, лежали тростниковые поля. Они сильно заросли, но это были еще не настоящие джунгли. Кое-где над мангровыми зарослями торчали верхушки пальм. Единственным признаком цивилизации, кроме маяка, была стоящая высоко над тростником в западной части бухты заводская труба.
– Пройдемся вокруг бухты, – сказал Хемингуэй. – Приготовься встать с шестом на носу, если каналы окажутся неразмеченными. И ниньо возьми.
Я повесил бинокль на шею и положил автомат на колени, чувствуя себя несколько глупо. Меня, конечно, учили стрелять из него, и в Квантико, и в лагере Икс, но так называемые томми никогда мне не нравились. Дальность у них маленькая, точность и того меньше. Что-то вроде скорострельных пистолетов, полезных только вблизи. Они хорошо смотрятся в кино, но на практике хорошая винтовка гораздо лучше подходит для дальней стрельбы, а проверенный пистолет – для ближней.
Мы потихоньку двинулись через центральный канал, между прибоем у восточных скал и у западного рифа. В иле торчали вешки, в основном просто сухие ветки. Некоторых явно недоставало, другие покосились и еле выступали из-под воды.
Хемингуэй перешел на самый малый ход, держась строго посередине, я смотрел на поля и утесы. Не шевельнется ли что-нибудь, не блеснет ли солнце на металле или стекле? Ничто не обеспечивает такого хорошего укрытия, как тростниковое поле.
Немного отклонившись влево, мы снова повернули на юг. Мы планировали прийти сюда именно в это время, сразу после прилива – следующий будет в одиннадцать вечера, – но долго бездействовавший канал сильно заилился. До шеста и промеров глубины пока не дошло, однако вода за кормой приобретала цвет кофе с избытком сливок.
– Мы зарываемся в ил? – спросил Хемингуэй с тревогой.
– Только с правого борта. Здесь, думаю, лучше держать левее.
Он постучал по карте, разложенной на приборной доске.
– Тут показано восемь морских саженей, дальше шесть, за поворотом пять. А по-моему, тут и двух не будет, и ширина всего десять футов. Дальше и вовсе иловая банка.
– Угу. – На мысу слева от нас показались Двенадцать Апостолов и с полдюжины заглушенных сорняками хижин под ними. Справа тростник и мангры подступали к самой воде. К берегу вела целая сеть тропинок, но по ним давно уже никто не ходил.
Всматриваясь в черные окна хижин, я снял «томпсон» с предохранителя.
– Труба и рельсы на месте, – тихо заметил Хемингуэй.
Бухта разворачивалась перед нами. Она кончалась примерно в миле к юго-западу, а юго-восточнее Двенадцати Апостолов пролегала глубокая протока. В центре, впереди нас, был одинокий лесистый островок. Справа в тростники врезались две ржавых рельсовых колеи, ведущие к бывшей пристани Пуэрто-Манати. У южной ветки стояла кирпичная труба высотой футов тридцать – сорок. Стекла в складских корпусах были выбиты, один причал обвалился, под другим воды не было и на фут, грунтовая дорога вдоль берега заросла.
– Черт, – сказал Хемингуэй. – На карте пять саженей, а тут меньше одной. Бери шест.
Я повесил автомат на плечо и вышел на нос.
– Мы уже прошли банку. Дальше будет целая сажень.
Мотор заурчал, взбаламучивая ил. Мы приближались к островку, обозначенному на карте как Кайо-Ларго. Справа вырос холм вдвое выше Двенадцати Апостолов, на юго-восточном краю бухты стали видны еще какие-то развалины.
– Цеха завода «Манати», – пояснил Хемингуэй.
На островке тоже имелись хижины, безнадежно заросшие. Я вертел головой, как пилот истребителя, пытаясь охватить взглядом склады, цеха, трубу и остров. С песчаной косы у протоки шумно, в вихре красок, взлетела стая фламинго, и я схватился за «томпсон». Птицы, облетев бухту, сели на другую полоску песка, обозначенную на карте как Эстеро Сан-Хоакин.
– Коко. – Хемингуэй показал на холм, откуда перелетели к пристани около десяти лесных аистов. Он выключил мотор, и только слабое течение несло нас вдоль бухты. Пара розовых колпиц бродила по не покрытой приливом илистой отмели.
Почти вся бухта выглядела труднопроходимой даже для катера с низкой, как у «Лоррейн», осадкой.
– Спорю, там и десяти дюймов не наберется. – Хемингуэй обвел рукой полукружие берега.
– Да, – согласился я. – Но резиновый плот пройти может.