– Хорошо, продолжайте. Что было дальше?
Я потеребил поля шляпы у себя на коленях.
– Все произошло очень быстро, сэр. Я был уже у двери, когда сообразил, что собака не лает, и все же решил зайти. Они меня так рано не ждали и не успели занять удобные позиции для стрельбы. Я вошел, они открыли огонь, но в темноте промахнулись. Я начал стрелять в ответ.
Гувер сложил руки, как на молитве.
– Баллистики сообщают, что они выпустили больше сорока пуль. Девятимиллиметровых. «Люгеры»?
– У Лопеса, наемного убийцы, был «люгер», у Шиллера – «шмайссер».
– Автомат, должно быть, в такой маленькой комнате грохотал оглушительно.
Я кивнул.
– Но ваш «магнум-357» выстрелил только четыре раза.
– Да, сэр.
– Два попадания в голову, одно в грудь. В темноте. Из положения лежа. Несмотря на грохот и огонь с двух сторон.
– Как раз выстрелы их и выдали, сэр. Я просто стрелял выше вспышек. В темноте обычно целишь выше, чем надо. А грохот, думаю, в основном самого Шиллера оглушал. Лопес был профессионал, а Шиллер любитель и к тому же дурак.
– Теперь он мертвый дурак.
– Да, сэр.
– Вы все еще пользуетесь «магнумом-357», агент Лукас?
– Нет, сэр. Тридцать восьмым, как положено по уставу.
Гувер опять заглянул в досье и тихо, будто про себя, произнес:
– Кривицкий.
Я промолчал. Если я здесь из-за него, делать нечего.
Генерал Вальтер Германович Кривицкий был шефом разведки НКВД в Западной Европе. В конце 1937-го он попросил политического убежища, заявив, что порвал со Сталиным. Те, кто рвет со Сталиным, не остаются в живых. Кривицкий был сторонником Троцкого, наглядно подтвердившего эту сентенцию.
Абвер, военная разведка Германии, заинтересовался Кривицким. Матерый агент абвера, коммандер Трауготт Андрес Рихард Протце, служивший ранее в военно-морской разведке, поручил своим людям завербовать перебежчика. Кривицкий полагал, что в Париже ему ничего не грозит, но безопасных мест в мире нет. С одной стороны – убийцы из НКВД, с другой – агенты абвера: один из них притворялся еврейским беженцем, за которым охотятся и нацисты, и коммунисты; жизнь Кривицкого дешевела ежеминутно.
Из Парижа Кривицкий переместился в США, где ФБР и Военно-морская разведка США вскоре примкнули к НКВД и абверу в охоте за тщедушным советским шпионом. Полагая, что гласность послужит ему защитой, Кривицкий написал книгу «Я был агентом Сталина», публиковал статьи в «Сатердей Ивнинг Пост» и даже дал показания Комиссии Дайса по расследованию антиамериканской деятельности. Во время всех своих выступлений он заявлял, что НКВД замышляет его убить.
Так оно, конечно, и было. Самым известным из убийц был «Красный Иуда Ганс», только что прибывший из Европы после ликвидации Игнатия Рейсса, старый друг Кривицкого, тоже дезертировавший из советских спецслужб. К началу войны в 1939 году Кривицкий не мог купить в газетном киоске «Лук» без того, чтоб через плечо ему не заглядывало с полдюжины американских и иностранных разведок.
Моей работой было следить не за Кривицким – для этого мне потребовалось бы взять талон и встать в очередь, – а за агентом абвера Красным Иудой, преследовавшим его. По-настоящему мой объект звали доктор Ганс Веземанн. Бывший марксист, завсегдатай светских салонов, специалист по похищениям и убийствам бывших товарищей. В США он числился журналистом, но ФБР, знавшее о нем чуть ли не с момента его въезда в страну, игнорировало Веземанна, пока он не начал приближаться к Кривицкому.
В сентябре 1939 года меня отозвали обратно в Штаты для участия в совместной операции ФБР и Британской службы по координации безопасности, имевшей целью обратить ситуацию «Кривицкий – Веземанн» в нашу пользу. Веземанн, чувствуя, должно быть, что вокруг становится людно, запросил у своего начальника коммандера Протце разрешение выехать из страны и затаиться на время. Мы узнали об этом позже, когда британцы, взломав немецкий код, уделили нам кое-какие крохи. Протце посоветовался с главой абвера адмиралом Канарисом, и в конце сентября 1940 года Веземанн отплыл на японском корабле в Токио. Мы за ним туда последовать не могли, но британские ВМР и БСКБ могли и последовали. Прибыв в Токио – о чем британцы нам незамедлительно сообщили, – Веземанн тут же получил телеграмму от Протце с приказом вернуться в США.
На этом месте я и вступил в игру. Мы надеялись, что Веземанн заляжет на дно в Мексике, бывшей центром большинства операций абвера в западном полушарии. Но немец перед возвращением в Штаты застрял на октябрь и ноябрь 1940 года в Никарагуа. Абверовцев там было кот наплакал, и Веземанн начинал опасаться за свою безопасность не меньше Кривицкого. Как-то вечером на него напали трое бандитов, и уцелел он лишь благодаря вмешательству американского торгового моряка. Тот вступил в драку и обратил грабителей в бегство, получив за труды сломанный нос и нож под ребро. Бандитов наняли БСКБ и СРС, положившись на мои навыки рукопашного боя. Эти идиоты чуть меня не убили.
Легенда у меня была проще некуда. Недалекий матросик, бывший боксер, списанный на берег за то, что ударил боцмана, потерявший американский паспорт, разыскиваемый полицией Манагуа. На все готовый, чтобы уехать в Штаты из этой дыры. Следующие два месяца я эту готовность и демонстрировал: то ездил курьером к абверовцам, уже два года сидевшим на Панамском канале, то снова защищал Веземанна – на этот раз от здоровенного советского агента, самого настоящего. Постепенно Веземанн стал зависеть от меня и разговаривал при мне со всеми открытым текстом. Злополучный Джо и на английском-то с трудом говорил, но спецагент Лукас понимал немецкий, испанский и португальский.
В декабре 1940 года Веземанн, получив долгожданный зеленый свет, уехал в Штаты и меня с собой взял. Абвер любезно изготовил мне новый паспорт.
Гувер перелистывал последние страницы моего конфиденциального рапорта. Он-то и учредил в 1940 году СРС, Специальную разведслужбу, в качестве отдельного подразделения ФБР для контрразведывательных действий в Латинской Америке в сотрудничестве с БСКБ. Но методы СРС были ближе к британской военной разведке, чем к ФБР, и я бы удивился, если б Гувера это не настораживало. Агенты ФБР, к примеру, находились на службе круглые сутки: Тома Диллона уволили бы, если б не смогли до него дозвониться в течение пары часов. Я, работая по Веземанну в Никарагуа, Нью-Йорке и Вашингтоне, иногда неделями не мог связаться со своим руководством – таковы особенности операции под прикрытием.
Новый, 1941 год я встречал в Нью-Йорке с доктором Веземанном и еще тремя агентами абвера. Доктор с друзьями обошли с полдюжины знаменитых ночных клубов – серьезные разведчики, скрытно себя вели, сказать нечего, – а старина Джо стоял в снегу у машины, слышал веселые крики с Таймс-сквер и надеялся, что задница у него не отмерзнет, пока немцы празднуют. Бедный Кривицкий к этому времени стал бельмом на глазу не только у Сталина с НКВД, но и у абвера с ФБР. Его информация насчет советской разведки в Европе устарела уже на пять лет, и он перекинулся на немецкую сеть, которой одно время занимался. Убийцы из советских спецслужб продолжали за ним охотиться, а Канарис через Протце передал Веземанну, что Кривицкий больше не является объектом для похищения: его следует уничтожить.
Веземанн поручил эту работу самому доверенному и наивному из своих людей, то есть мне.
В конце января Кривицкий сбежал из Нью-Йорка. Я последовал за ним в Виргинию, вступил с ним в контакт и представился агентом ФБР и СРС, способным защитить его от НКВД и абвера. Мы вместе приехали в Вашингтон, где он вечером воскресенья, 9 февраля 1941, поселился в отеле «Беллвью» у вокзала Юнион. Ночь была холодная. Я принес из соседнего кафе пакет с сэндвичами, два стакана паршивого кофе, и мы с ним поужинали в его номере на пятом этаже.
Утром горничная нашла Кривицкого мертвым в постели. Рядом лежал пистолет – не его, чужой. Дверь в номер была заперта, пожарной лестницы за окном не имелось. Вашингтонская полиция сочла это самоубийством.
Доктор Веземанн сдержал слово: сказал, что поможет мне уехать из страны, и помог. На поезде, на машине и пешком я добрался до Мексики, где мне надлежало явиться к некоему Францу Шиллеру для дальнейшего прохождения службы. Так я и сделал. В следующие десять месяцев БСКБ и постоянный офис ФБР с моей помощью выловили пятьдесят семь агентов абвера, успешно ликвидировав их мексиканскую сеть.
– Кривицкий, – повторил Гувер. Солнце снова зашло за тучи, и я увидел, что его темные глаза прямо-таки ввинчиваются в меня. В рапорте говорилось, что путем трехдневных бесед я убедил Кривицкого в безнадежности его положения. Пистолет, найденный рядом с его телом, был, конечно, моим. «Это вы убили его? – читалось в глазах директора. – Или просто вручили ему заряженный пистолет, не зная, в себя он выстрелит или в вас, и сидели с ним рядом, пока он не вышиб себе мозги?»
Молчание затягивалось. Директор откашлялся и сказал:
– Вы проходили обучение в лагере Икс.
– Да, – ответил я, хотя это был не вопрос.
– И что вы о нем думаете?
Лагерь Икс был оперативным центром в Канаде, на северном берегу озера Онтарио – у Ошавы, недалеко от Торонто. Несмотря на мелодраматическое киношное название, дело там было поставлено очень серьезно. В лагере готовили британских партизан и контрразведчиков для работы по всему миру. Обучались там и агенты ФБР, впервые столкнувшиеся со столь жестким и аморальным шпионажем. Тренировки включали в себя просмотр и фотографирование почты, которая затем доставлялась адресату обычным образом; навыки скрытного обыска; физические, фото– и электронные методы наблюдения; смертоносные боевые искусства; высокого уровня дешифровку, экзотические виды оружия, радиосвязь и много еще всего.
– Думаю, что у них очень эффективные методики, сэр, – сказал я.
– Лучше, чем в Квантико?
– Иначе.
– Стивенсона вы знаете лично.
– Встречал несколько раз, сэр. – Уильям Стивенсон, канадский миллионер, возглавлял все операции БСКБ. Уинстон Черчилль лично отправил его в США в 1940 году с двумя целями: явной – развернуть в Штатах операцию МI6 по борьбе с абвером, и тайной – втянуть Америку в войну любыми средствами.