ии так хорошо и думают. Здесь не верят людям на слово, здесь любят, когда доказательства им приносят на тарелке, как, допустим, порцию сосисок.
Брюс начинал ощущать себя полицейским-арлекином, которого пинают со всех сторон и грозят раскаленной кочергой. Он отдавал себе отчет в том, что начальство не удовлетворится призраком, преподнесенным ему неким господином, который и сам сидит в тюрьме по подозрению в убийстве, но ему хватило здравого смысла понять, что у Крука гораздо больше шансов поймать беглеца, чем у него самого. К тому же зачем делать работу, которую жаждет сделать за тебя другой?
Как Крук и ожидал, через сорок восемь часов объявился Билл, которому было что рассказать о Лисе.
– Похоже, обычно он работает на пару с неким Чарли, букмекером, хорошо умеющим по-тихому зарабатывать на скачках. Словесный портрет Чарли совпадает с тем, как Феррис описал Фентона. Чарли называет свою контору букмекерским агентством «Мэй-Фэр». Располагается она недалеко от Мраморной арки. Стоило бы наведаться туда и посмотреть, что к чему.
Агентство «Мэй-Фэр» оказалось занюханным помещением, состоявшим из двух комнатушек на верхнем этаже старого дома. Лифт при подъеме скрипел так, что, казалось, в любую минуту канат оборвется, и кабина вместе со всем, что в ней находится, рухнет в шахту; к тому же ползла она так медленно, что быстрее было подняться по лестнице. Так или иначе, в конце концов они добрались до места и оказались перед облупленной дверью с табличкой наверху: «Букмекерское агентство «Мэй-Фэр». Крук громко постучался, но ответа не последовало; он постучал еще сильнее – с тем же результатом. Зато открылась другая, расположенная в конце коридора дверь, из которой вышла средних лет женщина.
– Мистер Фэр в отлучке, – пояснил она. – По крайней мере, уже много дней, как он здесь не появляется.
– А куда он уехал, не в курсе?
– Самой хотелось бы знать. Телефон целыми днями надрывается, а стены здесь – что бумага, каждый звук слышен. Иногда ночью от этого трезвона просыпаюсь. Хоть бы телефонная компания отключила это чертов аппарат.
– У него что, театр одного актера? – поинтересовался Крук. – Партнера нет?
– Дело вроде небольшое. Был клерк, но его тоже не видно.
– Похоже на эпидемию чумы? С клерком-то что случилось?
– Точно не знаю. Уволился вроде. Да и тип-то довольно сомнительный.
– Как это? Жулик, что ли?
– Нет-нет. – Мисс Лэмберт даже испугалась. – Просто вид у него какой-то безумный. Чудной такой долговязый тип с рыжеватыми усами и бородой.
– Ну, бороду отращивают не одни только безумцы, – возразил Крук.
– Это-то понятно. Мой отец носил бороду. Но все же было в нем что-то необычное. Бородатого клерка нечасто увидишь.
– Теперь я понимаю, как наши авторы популярных романов зарабатывают себе на жизнь, – вздохнул Крук. – Интересно, почему он уволился?
– Понятия не имею. Может, просто ему стало невмоготу работать с мистером Фэром. Это такой коротконогий жутковатого вида тип, чистый бандит, право. А мистер Харви, – так зовут клерка, – он, повторяю, странный какой-то. Всегда ходил, обмотав шарф вокруг шеи, будто бороды недостаточно, чтобы согреться. И бормотал что-то все время себе под нос. Точно вам говорю, чокнутый. И место ему – в психиатрической клинике, где он, возможно, сейчас и пребывает.
– Если убрать бороду и усы, вы бы его узнали? – настаивал на своем Крук.
– Так я его никогда без них не видела.
– Взгляните. – Крук протянул ей фотографию мужчины, найденного мертвым в ризнице церкви Святой Этельбурги.
Мисс Лэмберт с минуту молча разглядывала фотографию, потом покачала головой:
– Затрудняюсь сказать.
Крук извлек из кармана еще одну фотографию – ту, к которой он, для удобства Ферриса, пририсовал усы, и начал карандашом рисовать бороду.
– А если так, похоже?
Мисс Лэмберт снова напрягла зрение.
– Он самый. Чудно, я только сейчас заметила, как он похож на пылесос. Наверное, поэтому и отрастил столько волос на лице. Чтобы люди не замечали и шуточек не отпускали.
– Вы бы очень помогли мне, если бы вспомнили, когда видели его в последний раз, – продолжал давить Крук.
Но это было выше ее сил. Какое-то время она глубокомысленно высчитывала что-то про себя, но безрезультатно, пришлось признать, что она просто не помнит.
Крук поблагодарил ее и спустился на первый этаж – пообщаться с привратником. Он представился сотрудником Ярда и попросил проводить его в одно из учреждений, расположенных на верхнем этаже. Сказал, у него есть основания полагать, что там что-то не так. Привратник, невзрачный пожилой мужчина, посмотрел на него с подозрением. Хорошо джентльмену говорить, но он не может позволить себе потерять эту работу. Нет, сэр, не может.
– А вы ее и не потеряете, надо только мозгами пошевелить, – сухо заверил его Крук. – Когда вы в последний раз видели мистера Фэра?
– Мистера Фэра? Так он же за границей.
– Откуда вы знаете?
– Он сам мне сказал в день перед отъездом.
– И что это был за день?
Привратник заколебался.
– Да как сказать, некоторое время назад.
– А поточнее?
Привратник поскреб голову с редеющими волосами. Он всячески старался сохранить иллюзию молодости и красился, но краской пользовался дешевой, отчего на голове тут и там оставались грязно-серые пятна, что, однако, компенсировалось другими участками, пронзительно-рыжими, – там, где краска действовала.
– Он дал мне пять шиллингов, – выдавил из себя, наконец, привратник, – и мы с моей благоверной пошли в кино. Всю пятерку потратили, а фильм был про девицу, которой следовало бы хорошенько надавать по заднице еще до начала картины. Будь она моей дочерью… – Привратник задумался.
– Не вспомните, когда это было, какого числа? – терпеливо спросил Крук.
Произведя в уме некоторые подсчеты, привратник остановился на двадцать втором.
– Двадцать второго прошлого месяца?
– Точно.
Ну что ж, все сходится, заключил Крук. Феррис явился в полицию двадцатого, его заявление было обнародовано на следующий день. Фентон (или Фэр) исчез двадцать второго, а днем или двумя позже в Дэйнтоне появилась сестра Жозефина. Да, все складывается, костюм как влитой сидит, повторил он про себя.
– Кто к нему приходил в последнее время? – Крук продолжал допрашивать пожилого привратника.
– Да мало кто. Он в основном по телефону ставки принимал. Вот тот и звонит, не умолкая, мисс Лэмберт уж жаловалась мне. Но тем, кто появлялся, я говорил, что его нет, и они уходили.
– И часто он таким вот образом исчезает?
– В первый раз, по-моему. Я всегда шутил, что ему бы дешевле вышло просто поставить кровать и ночевать здесь. Работа, работа, сплошная работа. «Не знаете, есть места, где скачки проводят в темноте?» – спросил я его однажды, и ему это не понравилось. – Старик сердито потряс головой. – Да, если обозлится, милягой его не назовешь.
– И часто вы видели, как он злится?
– Он все время повторял, что этот его Харви – неприятный тип. Мне всегда казалось, что он его держит из жалости, вроде как больного. Потому что любой нормальный человек поискал бы себе другую работу.
– И он тоже пропал?
– Просто не появился в один прекрасный день. Насколько я помню, это был понедельник.
– Понедельник перед отъездом мистера Фэра?
– Похоже. – Старик задумался. – Впрочем, нет, предыдущий, неделей раньше. Помню, я листал газету, думал, а вдруг он окажется среди тех, кого в реке находят. Родичей у него нет, это я знаю, мы, случалось, толковали с ним о том о сем.
– И о чем же, например, – кроме родичей?
Привратник снова замкнулся.
– Да так, ничего особенного. Как-то я спросил, нравится ли ему работа, а он ответил: «Кому-то везет, кому-то нет, кто-то ошибается и за ошибки платят другие, а кому-то приходится платить самому». Я понял так, что ему, может, пришлось отсидеть срок или что-нибудь в этом роде, и мистеру Фэру это было известно.
– И с тех пор вы Харви не видели?
– Нет.
– Где он живет, знаете?
– У него есть комната в доме на дороге, ведущей к Майда-Вейл. Это недалеко отсюда, он говорил, можно не тратиться на автобус. Как-то раз, помню, пригласил меня в гости. Когда-то, видно, классный особняк был, богатые люди жили, а сейчас просто многоквартирный дом.
– Адрес?
– Роперс-роу, двести семь, в стороне от шоссе. Я тут подумал было, может, стоит заглянуть, узнать, в чем дело, но жена сказала: «Фредди, если случилась неприятность и ты ничем не можешь помочь, то и вмешиваться не надо».
– И вы ее послушались?
– Ну да, если ничего не можешь сделать, держись подальше – вот мой девиз, – сказал привратник.
– Это не только ваш, это многих девиз, – заверил его Крук. – Да, между прочим, что там насчет писем? Я имею в виду корреспонденцию мистера Фэра.
– Он велел мне пересылать ее по домашнему адресу, там знают, как ею распорядиться.
– А он где живет?
– Знаете, есть такие квартиры, с обслуживанием, как в гостинице, где все к вашим услугам, и вы, я бы сказал, к услугам всех. На первом этаже – сплошные магазины и ребята в форменной одежде, такие услужливые, что душ не примешь без того, чтобы кто-нибудь из них не стоял рядом и мыла не подавал.
– Тут такое дело, – сказал Крук, записывая интересующий его адрес, – у нас, как я сказал, есть основания полагать, что дела идут не совсем так, как бы им следовало, и мне надо осмотреть помещение этого агентства.
– Вы там ничего не найдете. К тому же откуда мне знать, что…
– Просто поверьте мне на слово, – оборвал его Крук. – А заодно возьмите вот это. – И он подтолкнул в сторону привратника нечто настолько убедительное, что тот сразу понял: все эти кухонные разговоры о честности полицейских иногда находят себе оправдание. Не то чтобы он винил их в чем-то: им платят за то, чтобы они производили аресты, а для этого информацию приходится добывать не только у парадного, но и у черного входа. Да и, как ни крути, почти всегда что-то идет не так, а в случае крупных чаевых гораздо меньше не так, чем без всякого прицепа. Так что он сунул свою добычу в карман, вошел вместе с визитерами в скрипучий лифт и открыл ключом, подходящим ко всем помещениям, дверь в агентство «Мэй-Фэр». Одна из двух комнат представляла собой приемную, которую на самом деле вообще нельзя было назвать комнатой: ничем не примечательная обстановка, колченогий стол, один стул, убогий книжный шкаф и картотека с выдвижными ящичками, скрытая за длинной темно-красной занавеской из саржи рядом с дверью, ведущей в кабинет. От приемной его отделяла покрывшаяся пылью стеклянная перегородка, в которой кто-то проделал небольшую, с неровными краями дыру, аккуратно заклеенную клочком коричневой бумаги.