Я снова смотрела на эту работу Веронезе. Плащ Христа – серебристо-белый, со многими оттенками серого. Свет – в центре картины. Христос несет крест, чувствуется тяжесть ноши. Это не просто тяжесть огромного креста, который Христос несет на Голгофу: она символически значима – это тяжесть греха человечества от Адама и Евы. Христос простит нам и спасет нас, если мы в него веруем.
Слева испуганный конь шарахнулся от шума и суматохи тех, кто сопровождает Христа: защищающих его и нападающих на него. Возле Христа стоя запечатлен сам художник Веронезе. Я не знала, что это он; мое внимание обратила на это Изабелла.
Теперь я лучше понимаю смысл этой сцены. Изабелла пояснила мне, что и она на больших полотнах и мозаиках часто изображает себя и лица знакомых монахинь и детей. Творя, она чувствует, что присутствовала и участвовала в этих событиях.
Может быть, это моя фантазия, но, когда я смотрела на ее образ Иисуса-целителя, лицо одной женщины показалось мне похожим на лицо Изабеллы. Она не решает заранее, кто будет изображен на картине. А поскольку потом ничего не помнит, считает, что все рождено в порыве творческого восторга. Может быть, поэтому, думает она, эти ее работы имеют наибольший успех.
С момента знакомства с Изабеллой я иначе смотрю на все культовые произведения искусства. И музыку слушаю самозабвенно, как никогда. Теперь я уверена, что и мои лучшие роли, те, что вызвали взрыв энтузиазма (ты об этом знаешь, писала в своем журнале), были – когда я пела, не ощущая присутствия публики и, поверь, не вполне отдавая себе отчет в том, что нахожусь в сценическом пространстве, где всем руководит дирижер. В эти мгновения я сливаюсь со своим голосом, меня словно сопровождают ангельское пение и звуки неведомых колоколов и неведомого ветра – они помогают мне ощутить, что родители рядом со мной. Овации слушателей больше мне не важны. Мне не нужно с их помощью подтверждать свой успех и счастье.
Изабелла все меньше говорит о слушателе, своем собеседнике. Она неуверена: то ли выдумала его, то ли он действительно существовал в то время, когда она расписывала часовню в Сербии. Но при всяком приезде в Чикаго, а мы видимся часто, я вижу корзину белых маргариток с базиликом, которые ей посылает таинственный обожатель. Она часто слушает музыку – репертуар всегда один и тот же. Особенно любит Сибелиуса. Теперь и я слушаю его симфонии. Раньше я их плохо знала. Они способны вызвать восторг – вести сквозь время, ибо они бессмертны.
При последней встрече я видела у нее букет крупных белых лилий – такие растут в Эфиопии. Букет стоял на рояле, рядом с вазой, где был базилик. Увидев, как я удивлена, хотя я ничего не спросила, она сказала: «Я всегда получаю цветы с базиликом. Это священный цветок богослужения, печали и радости. Он напоминает нам, что вся красота природы есть дар Божий».
Она слушала концерт для виолончели великого французского оперного композитора конца XIX века – Эдуарда Пало. Это была вторая заметная перемена, которую мы не обсуждали. Она сказала мне, что имела честь познакомиться с лучшим в мире виолончелистом Йо-Йо Ма. Я купила все диски с его записями. Однажды мы просидели весь вечер почти неподвижно, наслаждаясь игрой виртуоза виолончели. Когда отзвучали последние аккорды, она сказала, как бы про себя:
– Должно быть, ионе трансе, когда играет без нот. Глаза у него всегда полузакрыты. Как будто он не замечает слушателей, которые его боготворят.
Кто приводит в действие эти виртуозные пальцы, кто управляет ими в их вибрации? Это отличает его от других музыкантов. Лицо его спокойно. Только когда аплодисменты возвращают его из этого транса, он улыбается и скромно кланяется.
52Счастье вечных вопросов
Дорогая Дельта, помнишь, во время недавней встречи в Аддис-Абебе я сказала тебе:
– Каким был бы мир, если бы большинство людей ощущало жажду мистического постижения Небесного Дарителя… Он дает такую возможность всем, но лишь немногие в один век могут ощутить струение Святого Духа и наших душ сквозь его силу. Это выпадает только нам, художникам, когда мы создаем произведения искусства.
Мы молимся, ибо молитвой касаемся неба – сферы высшего порядка и непостижимого совершенства. Это готовит нас к возвращению туда, откуда началась наша жизнь. Вечный дом Святости, звук ветра, звон колоколов дают мне определение Красоты и Счастья. Психика – посредник, она меняется, благодаря чему возможно новое, оригинальное, полное фантазии, тонкое творчество. Успокаивается потрясенное сердце одиночества, некогда бежавшее в мир, которому оно отдало всю свою любовь и надежду павшей души, взыскующей спасения. Не всюду ли вокруг нас те, кто воспламенил любовь сокровенных иллюзий и тайн?
Никто не любит одиночества, на которое обречен. У каждого есть слушатель, видимый и незримый, земной и небесный, реальный и нереальный. Это может быть живое существо, звук, краска и ветер, слово, полное жизни, и пролетающее облако, дорогой нам цветок, парящий без крыльев осенний лист, молодая луна, от которой мы ждем исполнения желаний, дерево со своей тенью. Возможно, этот слушатель – воспоминание о тех, кого мы любили и забыли, мистическая духовная связь с их душами, которые нас посещают во сне и наяву, в экстатическом переживании жизни и когда мы смотрим на иконы и фрески великих мастеров. Их души – в античных изваяниях Венеры, чье сердце никогда не стареет, в классической музыке, в лазурном звуке ритмично набегающих волн моря, в снежинке, пляшущей на ветру, в кресте, что дала нам мать при крещении, в темно-синих глазах друга детства, которые всегда с нами, ибо несут в себе свет невинности.
Да, моя дорогая Дельта, если тебе нужен осознанный – и неосознанный – ответ: у всех нас есть Слушатель. Единственный СЛУШАТЕЛЬ, постоянный, самый надежный, тот, кто всегда с тобой, кто поддерживает тебя своим благородным укором. Это Христос со святителями и ангелами. Всегда обращайся к нему и к ним. Получишь ответ и прочное успокоение. А теперь спой свою новую православную песнь – божественным своим голосом, и обе возблагодарим Бога за то, что мы встретились. Эта судьбой назначенная встреча и твое крещение помогли рождению в тебе композитора. Есть причина тому, что ты сочиняешь реквиемы.
Ты первая женщина, которую Бог одарил этим талантом. Твои слушатели – земные люди, а музыка для усопших – музыка небесная. Она посвящена воскресшему Христу и твоим родителям, с которыми ты бессознательно общаешься. Эта музыка всех трогает, всем понятна – ибо мы все пережили утрату близких и молимся за них. Ты молишься звуком инструментов и голосами певцов, один из которых – твой.
Тут мы похожи, ведь и мой интерес к византийской живописи вырос из боли, которую я испытала, потеряв друга детства, первого моего настоящего друга. Ты собираешься раздать женским монастырям наследство, полученное от отца. Это справедливо. Ты уже начала ремонтировать дорогу в один из них. Строятся новая музыкальная и художественная школы. Ты пригласила эфиопских преподавателей музыки, говорящих по-итальянски, чтобы они передали ученикам опыт европейской церковной музыки. Сейчас они учат английский и французский, чтобы напомнить протестантам и римокатоликам о раннем христианстве, сохранившемся в этом – диком для них – краю. Удивительно было слушать оркестр мандолин. Эта музыка вселила радость в глаза эфиопских детей. Они одарены врожденным чувством ритма природы, о которой печется Всемогущий, даря духовное богатство всем беднякам земли. Подумай, сколько талантов в этом доселе неизвестном месте проявится благодаря твоей помощи!
Возле монастыря – и приют воспоминаний, место скорби, где все мы порой встречаемся и в беседе и молитвах высказываем свои судьбы. Здесь покоятся и твои родители, которых ты не забыла. Земля всюду одна, и ничто не мешает тому, чтоб ты молитвенно поминала их, погребенных в Эфиопии. Земля всюду одна, запомни, и не важно, что ты не похоронила их там, где живешь, в Италии. И когда ты состаришься, когда больше не сможешь посещать их вечный дом в Эфиопии, пусть это тебя не печалит, ибо ты пребудешь с ними в духе, а дух не ограничен местом земного праха.
Но здесь – и земля, на которой живут обычные люди, простые, одаренные, преданные друг другу и вере в божественный смысл. Здесь проблемы решаются рокотом святых колоколов, пением и православной молитвой. Легкий ветерок уносит небесные звуки по ущелью в ночь, освещенную звездами. Тысячи космических лампад своим светом не разгоняют тьму, но напоминают нам, что здесь, в этом малом – по сравнению с миром – пространстве верующие дарят друг другу помощь и поддержку, в отличие от остального мира, где люди грубы и равнодушны к потребностям других. Цивилизация атомной техники произвела аморальных людей, исповедующих этику каменного века. Нравственность православия – единственное, что может облагородить человека, может из всякого, даже самого ничтожного, сделать героя, неустрашимого и непоколебимого борца за любовь, истину и достоинство.
Вечность и красота пребывают в колыбели неба, они сотканы из любви, которая есть суть Создателя. Неугасимый свет молитвы – единственного языка, достойного человека, а не двуногого, – это и наша судьба. Если мы услышим послание вечности и красоты, видимое и незримое, записанное во всем, что нас окружает, тогда и мы, слабые и греховные, познаем преображающую любовь.
Когда ты пела в дуэте в первом акте «Отелло», а в последнем издала потрясающий крик «Аве Мария», я плакала. Никогда до сих пор я не слышала оперной певицы, которая вложила бы в партию Дездемоны столько красоты и извечного человеческого драматизма. Оркестр и твой голос ни на мгновение не разминулись. Оркестр сумел дать предвестие трагедии. Дирижер меня воодушевил – он знал всю оперу наизусть и не смотрел в ноты. Знаю, что прежде один Тосканини так мог. Ты воплотила в этой роли все, чего желал достигнуть Верди: комбинацию драмы, сострадания судьбе, восторга, динамики, небесного голоса. Зал оперы в Аддис-Абебе очень красивый, там прекрасная акустика. Название города в переводе значит «Новый Цветок», и ты стала вновь найденным эфиопским цветком, все были счастливы, что ты у них в гостях. В своем белом платье ты была похожа на лилию, белый цветок, придающий особую красоту этой земле. Ты ответила на духовный зов, на мгновение показалось, что небо целует землю. Я узнала в этом твой поцелуй, посланный умершим родителям.