Это сверкание можно было бы принять за риторическую фигуру, своего рода литературный штамп, несколько оживленный литературным темпераментом Достоевского, если бы в некоторых случаях этому глазному блеску не придавалось в романе значения фактора, имеющего серьезные последствия. Речь идет как раз об огне, который вспыхивал теперь уже в глазах Свидригайлова и который, по словам героя, был главной причиной разрыва с ним Авдотьи Романовны: ей “несколько раз и прежде (а один раз как-то особенно) ужасно не понравилось выражение глаз моих, верите вы этому?” Рекомендую верить Свидригайлову, – о себе он склонен рассказывать правду. Сейчас, в трактире “Хрустальный дворец”, он говорит Раскольникову: “Одним словом, в них всё сильнее и неосторожнее вспыхивал некоторый огонь, который пугал ее и стал ей наконец ненавистен”. Нет, Свидригайлов не рисуется перед братом Дуни. Он ведь не мог знать, что несколько ранее всезнающий повествователь уже отмечал близкими словами впечатление от подобного взгляда, излучаемого Разумихиным: “Авдотья Романовна хоть и не пугливого была характера, но с изумлением и почти даже с испугом встречала сверкающие диким огнем взгляды друга своего брата”. А через какой-нибудь час после этого трактирного разговора с Раскольниковым Свидригайлов сам приведет к себе Авдотью Романовну для последних объяснений, и теперь уже всезнающий повествователь отметит, как блещет в глазах Свидригайлова “тот же самый пламень, который так испугал когда-то Дунечку”.
В этом эпизоде у Авдотьи Романовны самой глаза огнем загораются – тем самым, который всегда сводил с ума Свидригайлова, а сейчас, когда она наставляет на него револьвер… “Никогда еще он не видал ее столь прекрасною. Огонь, сверкнувший из глаз ее в ту минуту… точно обжег его…”
Знаете, когда-то Илью Глазунова упрекали за огромные глазищи, которыми он одаривал героинь Достоевского в своих иллюстрациях, – дешевый, дескать, прием, – но простите, разве это не отвечает тому, что изображено у классика? Извольте: например, Поля, ребенок, смотрит на несчастную мать “большими-большими темными глазами, которые казались еще больше на ее исхудавшем и испуганном личике”, а вот Дуня, с револьвером в руке, глядит на Свидригайлова “сверкающими, как огонь, большими черными глазами”.
Слово “огонь”, несколько раз употребленное в романе, преимущественно относится к блеску глаз, в остальных случаях – к душевному состоянию (“огонь в груди”), но никак не к обычному пламени.
“Ох, если бы вы видели, Родион Романыч, хоть раз в жизни глазки вашей сестрицы так, как они иногда умеют сверкать!” Ну и увидел бы Раскольников хотя бы раз в жизни… и что? Здесь эмоция захлестнула логику… Что характерно: и тот, кто говорит это, и тот, кому говорится, и та – о ком, сверкают глазами постоянно, но, видимо, Свидригайлов знаком с особым, исключительным сверканием Дуниных глаз, случавшимся в те иногда-мгновения, которые – всегда – вне опыта ее брата. Где-нибудь через час-другой после сказанного Свидригайлову представится удовольствие наблюдать это сверкание глаз при наведенном на него револьвере.
Причем интересно: глаза блестят независимо от их цвета. А Достоевский уделяет внимание цвету глаз.
Помните ли, какие глаза были у Раскольникова? Он был не просто с темными, а “с прекрасными темными глазами”. С черными глазами. И у сестры его – черные глаза (или “почти черные”). И у хозяйки его тоже черные глаза. У Сони, например, и Свидригайлова – голубые. “Красноватые глазки” пропойцы Мармеладова (“крошечные, как щелочки, но одушевленные”) тоже ведь сияют, так и сказано: “сияют” (при том что – из-за “припухших век”!)!.. В противоположность ему другая владелица “красноватых глаз”, решившаяся на самоубийство пропойца Афросиньюшка, глазами закономерно не сияет, они у нее “впалые”.
В современной прозе, догадываюсь (плохо знаком с предметом), глаза ни у кого не блестят, прошло время героев с сияющими глазами. Литературная традиция как-то приучила нас к тому, что блестеть должны черные глаза, – поправьте, если не прав, но: “Очи черные, очи страстныя, Очи жгучие и прекрасныя!.. Вижу пламя в вас я победное, Сожжено на нем сердце бедное”.
Во всяком случае, выражение “блеск глаз” первым делом заставляет представить именно темные глаза, те самые “очи черные, очи страстные”…
(Подумал сейчас, что этот романс точно о Свидригайлове – у него какое-то влечение к черным очам, – вот и “сенная девушка” Параша была “черноокая”, что он не преминул подчеркнуть в разговоре с Раскольниковым…)
А у Сони и у Свидригайлова сверкают голубые глаза… это мне труднее представить. Вероятно, у них сверкало по-разному.
Зеркала нет у меня, про себя ничего не скажу, Вам виднее. Евгения Львовна говорила мне о моем состоянии, что всё по моим глазам видно. А у самой веко дергалось.
Почему у них вообще глаза сверкали? Может, как-то с тогдашним освещением связано? Не отражались ли свечи в глазах?.. Я думал об этом. Текст, однако, гипотезу не подтверждает. Освещение мало влияло на блеск глаз.
Раньше, когда доступ к интернету был у меня, я читал о медицинских аспектах блеска глаз. Тема не моя; сколько помню, все зависит от каких-то гормонов, ну Вы это наверняка знаете; для Вас же блеск глаз, поди, уже симптом, не так ли?.. Короче, там такая телега была, что будто бы на какой-то гормон сегодня человечество чувствует дефицит – экология там, химия в пище, стрессы, не знаю, – короче, якобы поэтому глаза уже не блестят, как раньше, и эта проблема едва ли не планетарная. Если вру, поправьте. Потому и говорю, что это всё не так. Просто я сейчас уверен, что дело не в медицине, не в физиологии, не в биохимии и тому подобном – по крайней мере, у Достоевского в этом романе.
Литературные влияния не стал бы я тоже преувеличивать. Отмечу, что Н. Н. Вильмонт (в работе “Достоевский и Шиллер”) различал в глазах процентщицы, “сверкавших из темноты”, не что иное, как один из Дантовых “атрибутов пороков” – волчий огонь в глазах. Я грешу на импровизатора из пушкинских “Египетских ночей” – уж слишком заразительно сверкал глазами и в итоге мог повлиять как-то на Дуню, – “Египетские ночи”, высоко ценимые Достоевским, в романе упоминает Свидригайлов. Но не это главное.
Тут что-то другое. Пример опять же Свидригайлова, чьи “глаза были как-то слишком голубые, а взгляд их как-то слишком тяжел и неподвижен”. Что значит “как-то слишком голубые”? Светились, что ли, обработанным светом, словно его через какой-то поляризатор пропустили? Где Достоевский мог видеть что-то подобное, неужели у этих глаз есть прототип? Совершенно потусторонний взгляд представляется – нечеловеческой природы. Взгляд этих глаз предвосхищает находки, а в конечном итоге штампы кинематографа, когда у псевдочеловеческих персонажей фильмов ужасов обнаруживается нечеловеческая, нездешняя, инфернальная сущность – вот тогда и появляется в глазах это сияние.
Другой пример нестандартного самоприсутствия взгляда предлагает нам хозяйка Раскольникова. Она предпочитает не маячить на виду, а с Раскольниковым они вообще, как знаем, избегают встреч друг с другом. Она боязлива, подглядывать предпочитает “из дверей”. О ней сказано, что она черноглаза. Вот мать и сестра Раскольникова поднимаются к нему по темной лестнице, следуя за Разумихиным: “когда уже поравнялись в четвертом этаже с хозяйкиною дверью, то заметили, что хозяйкина дверь отворена на маленькую щелочку и что два быстрые черные глаза рассматривают их обеих из темноты. Когда же взгляды встретились, то дверь вдруг захлопнулась, и с таким стуком, что Пульхерия Александровна чуть не вскрикнула от испуга”.
Вопрос: как можно заметить два черных глаза, глядящие из темноты?
Темнота (поправьте, если я ошибаюсь) это отсутствие видимого света. Что могут отражать глаза, если отражать нечего? Глаза, которые нарочно прячутся в темноте!.. Дамы, к слову, тоже поднимаются далеко не на свету, но и хозяйка, глядящая из темноты, тоже уловила встречный взгляд. Дуня тоже черноглаза – две черноглазые женщины глядят в глаза друг другу в отсутствие света. Ну хорошо, на лестнице худо-бедно какой-то свет был, наверное, но хозяйка-то точно пряталась в темноте!..
А ведь прежде то же самое видел Раскольников, когда пришел к старухе на “пробу”: в щели приоткрывшейся двери он видел “сверкавшие из темноты глазки”. И когда с топором пришел, ощущение повторилось “опять”: “два вострые и недоверчивые взгляда уставились на него из темноты”. Странно уже, что два взгляда, а не один, – может быть, блеск каждого глаза отличался чем-то особенным?
И вот я Вам что скажу… Всем этим странным сияниям, сверканиям и блеску глаз есть у меня свое объяснение. Все пространство романа наполнено особым невидимым светом. Вот он и отражается – совершенно по-разному – в глазах героев.
А может быть, так. Этот невидимый свет сродни какому-то полю высокой напряженности, которое, освобождая внутренний свет людей, в их глазах этот же свет возбуждает – отсюда и блеск, и сияние. Вроде жа ра в печи, не дающего остыть углям.
Главу как-нибудь так назовем в будущей книге:
БЛЕСК
И СВЕРКАНИЕ
[32]
Тему можно продолжить.
Однажды, в лучшие для меня времена, я побывал, хочется вспомнить, на презентации книги, представлявшей собой весьма нетривиальную обработку эпоса чукогиров – да будет нам всем известно, это один из народов Севера, ныне уже не существующий. Раньше я ничего о чуко-гирах не слышал, да и сейчас не знаю, тема народов Севера определенно не моя. Однако меня заинтересовал сам подход исследователя к предмету. Сразу отметим, автор книги Александр Секацкий – философ, метафизик. Говоря о фрагментарности сохранившихся сведений о чукогирах, он коснулся вопросов, представьте себе, космологии – он напомнил о темной энергии и темной массе, которые, согласно современным представлениям, и составляют большую часть содержания Вселенной, тогда как вещество и излучение, так или иначе доступные (хотя бы в теории) нашему восприятию, это лишь совсем ничего – несколько жалких процентов от всего состава мироздания. Он это к тому говорил, что, собственно, чукогирский эпос в реальности остается за пределами постижимого, а то, что нашему вниманию предлагается, – это лишь видимая малая часть, которая сохранилась опосредованно в эпосе и свидетельствах других народов, но и она в себе выдает влияние темной энергии всего остального.