Видно, что строили и реставрировали помещения разные организации и в разное время, с миру по нитке. Но в целом – ухоженная обитель, тихая гавань, где мир и покой. Скромный чистенький храм, стареющая монашка отмахнулась от моих вопросов:
– Вот открытки покупайте, в них история монастыря изложена.
– Да мне бы с монахинями поговорить.
– Поговорить? А что с ними разговаривать? Мы без разрешения игуменьи… Нет, я не могу ничего рассказать. А что вы хотите знать?
Я не успела ответить – из двери, почти вросшей в землю и скрытой деревьями, как раз напротив входа в церковные помещения, вышли две монахини, постарше и помоложе.
Уселись на заменяющий скамейку простой выструганный кусок доски на подпорках, и молчат. Та, что постарше, – молчит насуплено, сердито, а та, что помоложе, – улыбается мне одними глазами. Круглоликая, в платках двух цветов – сером темном и сером светлом, оба затейливо повязаны вокруг головы. На ней серая же свободная рубаха из домотканого полотна, черный войлочный жилет и широкая, с фалдами понизу, длинная юбка в пол. Я невольно отмечаю, что девушка хороша собой и грубое одеяние ее не портит.
Насупленная монахиня поднимается и коротко объявляет: «Маргарита вам все расскажет. Она умница и любит поговорить. Осведомлена. А я к себе пойду, дела у меня», – и просеменила мимо почти неслышно, за дверью исчезла вмиг.
Девушка смешлива, у нее маленькие нос и рот, ясные чистые глаза. Тоже серого цвета, как странно. Я пытаюсь определить, сколько ей лет (на вид 26–29), она совершенно не смущена, держится на удивление естественно и просто. Не сплетничает, а именно говорит со мной. С человеком, возникшим откуда-то из-за крепких ворот, ничего о монастыре не знающим, пребывающим в глубоком недоумении – как здесь живут люди, чем заняты.
Я стою – и Маргарита тоже встает, мы разговариваем долго, и почему-то так естественно говорить здесь, стоя почти у самых дверей храма. Чуть поодаль, в тени раскидистой липы.
Маргарита на редкость словоохотлива, с готовностью рассказывает мне обо всем подряд. Почти без пауз.
– Вначале, от 1654 года история, был мужской монастырь, потом его расформировали, и теперь женский, называется Иоанно-Введенский. То есть мужской монастырь разорился и здесь было очень глухое место, оторванное от всего. С тех пор еще одна церковь построена в честь Божьей Матери, это здание под крышей, видите? А внутри храм, его отреставрировали, и там икона чудотворная, копия знаменитой Абалакской. У икон ведь биографии, как у людей.
150–200 сестер, это очень много и по тем временам, большое хозяйство, много скотины, коровы, лошади, все-все было. Иконы они писали, вышивали, вели натуральное хозяйство. И школа мальчиков, сюда изо всех деревень приезжали. Сейчас у нас приют для девочек, они на лето уехали, там пусто.
– А куда уехали?
– Кто-то в летний лагерь для детей, а в основном – к родителям. У них есть родители, но, знаете, бывают обстоятельства, бывает, какая-то ситуация случается. Потом ситуация разрешается – их забирают. И еще тут была школа для девиц духовного сана, не знаю, что это значило в то время, учились там дети священников, наверное. Потом перенесли и то и другое учреждение в Тобольскую епархию.
Я не учила историю монастыря специально, но по рассказам составила картину. Позже точней расскажу. Когда выучу. Редко бывают у нас такие, как вы, с вопросами. В основном посмотрят со стороны, прогуляются – и уезжают. Но я знаю, что во время революции наши сестры помогали Царской Семье.
– И здесь Марфа Ужинцева царские драгоценности от большевиков скрывала?
– Да, здесь. Наши сестры просто помогали. Марфа – сестра из этого монастыря.
А теперь даже есть икона с изображением Царской Семьи, она была подарена в память о тех событиях, икона и сейчас здесь.
При советской власти монастырь был закрыт, здесь устроили детский дом, потом закрыли его, разместили воинскую часть.
До сих пор приходят рассказывать, и пожилые люди с детьми приходят – как на огородах в военное время картошку воровали у своих же. Много интересного. И те, кто служил, приходят и рассказывают, что у них тут было, в свою очередь.
Вчера был такой случай: я была в лавке и пришли люди – «вот у нас тут Серега тоже в Тобольской тюрьме сидел». Прямо за Кремлевской стеной была тюрьма. В Тобольске церкви закрыли – была в Кремле тюрьма в советское время, за оградой в одном из зданий, и туда посадили нашу игуменью последнюю.
Мария, игуменья монастыря, и еще несколько сестер, они там умерли.
Потом, в 1988 году, начали восстанавливать территорию монастыря, находили монеты спрятанные, драгоценности, клады. Тайники такие находили, на территории-то зарывали все. Говорят, тут вначале было страшно, все обваливалось. Я ведь пришла недавно.
Первой игуменьей стала Феодосия, но и духовник у нас был, он в этом домике жил, что так и назывался – Дом священника. Отец Владимир в Сургут уехал, очень духовный человек. Пока не обладает дарованиями, но будет обладать, определенно. Он в Сургуте тоже построил монастырь. Сейчас он там духовный отец.
У нас отец Зосима теперь. Но он очень загружен, и владыка очень редко его отпускает. Наш святой. Монах, и есть в нем дарования. Сила. А службы у нас отец Алексий служит. Необычный человек, медицинское образование у него, он работал директором школы. Мирской человек, но принял духовный сан.
– А вы послушница?
– Да. Но тоже есть разные виды послушания в монастыре.
Ну, так вот, первая игуменья оставалась до 2008 года. Видите вон то, с черной крышей, здание? Там была Троицкая церковь, очень большая церковь, очень. Огромное количество людей умещалось, но ее взорвали в советское время. А в царское время это знаменитая церковь была. Какая-то стена осталась от этой церкви – и к ней пристроили домик.
Потом к нам пришла игуменья Анна, она и сейчас здесь. Иконописцы уже при мне расписывали. Сделали еще один корпус, все внутри приготовили – и мы туда перешли. Мы раньше в Красном корпусе жили. Красный кирпич известкой не побелен, там внутри тоже церковь есть, Покровская. Это домовая церковь.
Когда первые сестры приехали, они там жили. Там все жили сначала.
13 девочек в детском приюте, но количество меняется. Самой маленькой было четыре года, мы в один день пришли в монастырь, ей восемь лет уже, получается.
Сестры смотрят за детьми, сопровождают девочек, вот и сейчас уехали. А учатся воспитанницы в Тобольской православной гимназии, их каждый день на автобусе отвозят и привозят. В том году одна девочка уже выписалась, в этом – еще одна. Они приезжают к нам периодически, в хоре поют. Их учили здесь, и они очень хорошо поют.
Вообще, всех нас учат петь, учат танцевать, всяким рукоделиям учат. Народные танцы. А в Тюмени иначе, там бальные танцы. И швейные мастерские есть, учимся.
В храме хоругви по обе стороны, изображение Иоанна Тобольского за стеклом, я не помню, по-моему, это был первый Покров в Храме, когда мы его вышили. У нас нашу вышивку забрали в Тобольск, а нам отдали другую. Там же мощи его.
И еще нам передавали икону – наши сестры писали Иоанна Тобольского в 1905 году, там дата стоит. Икону монастырю вернули. На доске большой. И на такой же доске сделано нами «Вознесение Господне». Был большой праздник в честь этих икон, молебен, красиво и торжественно.
А внизу – там у нас скотный двор, коровы, козы. Птица есть – куры, перепелки. Кошки и собаки бегают.
И фарфор у нас свой. Лавка наша сплошь уставлена фарфоровыми монастырскими изделиями, сестра делает, – но она в отпуске была, все распродано. Она немножко раньше вернулась, будет работать. Сестра делает форму, а сестры расписывают орнамент. Картинки там делают красивого цвета. А книги, что на полках стоят, по пальцам пересчитать можно: история монастыря, библия.
Ну, что еще? А летом мы за цветами ухаживаем, сажаем растения. Целый день заняты, но так режим составлен, чтобы у всех был небольшой перерыв. Либо на службе, либо на послушании. У каждой сестры есть правила своей молитвы, это зависит от чина ее и от духовной зрелости, матушка назначает всем по-разному.
У нас часто бывают службы в полном объеме, не сокращенные. В Абалакском монастыре – сокращенные. А у нас – полным чином. С шести до десяти утра, если есть Литургия, а нет – до девяти. Вечерняя служба начинается в пять и заканчивается в девять. В зависимости, какое послушание. Здесь есть такие послушания, которым не до службы, допустим послушница-скотница. Никуда не денешься, она будет управляться, она не может оставить животных.
Есть богадельная, где наши сестры пожилые, их тоже нельзя оставлять. Сестре девяносто один год, она видит, слышит, ходит! Но за ней нужен уход.
– А как живут сестры? Каждая в своей келье?
– Послушники не должны жить в одиночестве, это неполезно. Наши послушницы живут по двое, по трое. Иноки и монашества живут каждый в своей келье. Но и то по-разному. В комнате есть перегородка, она не сплошная. Почти до потолка, метра в полтора. Кирпичная. Мы живем с послушницей, нас «одели», мы вместе живем, потом мы тоже отдельные комнаты получим. Но некоторые монашки и инокини вместе живут, это как матушка благословит. У нас есть сестра-послушница, но, правда, она соборная послушница, она живет одна. Но дело в том, что она делает заготовки на зиму для монастыря – закатывает банки с овощами, фруктами. И приходит под утро. Огурцы, помидоры, варенье – все делает. Мастерица. Чтобы никому не мешать, ее поселили одну. И у нее такой ритм жизни, что она не может ни с кем жить.
И наоборот – есть у нас пожилые и немощные, которые поодиночке не могут.
А некоторые не могут ни с кем в одной комнате спать, ведь многие просыпаются среди ночи, потом не могут заснуть. А сестрам нужно выспаться. Какие-то заболевания, это правда, что в монастырях у многих обостряются болезни. Но об этом не говорят, молчат. Стараются молчать, по крайней мере.
У нас ряд различий – послушник, соборный послушник, это рясу одевают. Следующая ступень – инок, в иночество стригут. И меняют имя. Потом в монашество – тоже стригут, тоже меняют имя. Кого-нибудь за особые заслуги или дарования могут и в схиму постричь. У нас есть схимская монахиня. Обычно в схиму, конечно, уже очень пожилых стригут, потому что там мудрость нужна, духовность особая, она в очень пожилом возрасте п