м этом не было его доли? Несмотря на ошибки большие и страшные, тот строй, который в нем воплощался, которым он руководил, которому своими личными свойствами он придавал жизненную искру, – к этому моменту выиграл войну для России.
Вот его сейчас сразят. Вмешивается темная рука, сначала облеченная безумием. Царь сходит со сцены. Его и всех его любящих предают на страдание и смерть. Его усилия преуменьшают; его действия осуждают; его память порочат… Остановитесь и скажите: а кто же другой оказался пригодным? В людях талантливых и смелых; людях честолюбивых и гордых духом; отважных и властных – недостатка не было. Но никто не сумел ответить на несколько простых вопросов, от которых зависела жизнь и слава России. Держа победу уже в руках, она пала на землю, заживо, как древле Ирод, пожираемая червями».
Да, все проблемы начались в детской. Болезнь Цесаревича – причина уединенного и замкнутого существования, Семья предпочла молчать о наследственной гемофилии наследника.
А вокруг – что же, не было в окружении Царском верных и преданных людей? Способных поддержать в трудную минуту, встать у штурвала, чтобы «корабль не пошел ко дну, когда гавань уже на виду» – на мель не посадить, между рифами и скалами провести и не лишиться через месяц-другой царского доверия из-за попыток не служить, а властвовать безраздельно.
Простых ситуаций не бывает.
Но не было никого, один. Все царствование Николая Второго было великой проверкой на верность Отечеству. Но предал и стар и млад. Человеческая жизнь обесценивалась с каждым днем, ржавчина террористических актов и провокаций изъела корпус корабля, всеобщие распри продырявили судно окончательно.
Империя пала, не устояв в хороводе предательств.
И как объяснишь?
Там, у дома Распутина, маленькое приключение со мной произошло: когда я, глядя на крышу распутинского фальшдома и не глядя под ноги, вышла из машины, видя только дом и забор и не заметив проволоки, натянутой Марианной Евгеньевной по земле. Я зацепила проволоку каблуком и со всего размаху упала на землю, в самую пыль.
Уперлась ладонями и удержалась на четвереньках, носом оземь не стукнулась. Потом коленка немного кровила, хоть и джинсами защищена.
Обычно даже маленькие ссадины заживают у меня очень долго. Но эта, результат падения перед домом Распутина, почти не беспокоила.
В гостинице ваткой с йодом провела, наутро и следа не было.
Наше знакомство – случайность, но таких случайностей во время моей поездки было множество, цепочка непредвиденных встреч. Или Полина Сергеевна нарочно одно к одному подстраивала?
Двухъярусный автобус, я еду на старейшее городское кладбище, именующееся вполне символически – Завальное. Памятник федерального значения, название связано с месторасположением кладбища за стенами старого земляного вала.
«Тобольский некрополь», как объяснила мне Полина Сергеевна, подсаживая меня к группе туристов – вам и от гостиницы туда недалеко, но съездите для начала с Ниночкой, она все расскажет по дороге. А в Храме, что посреди кладбища, вы легко найдете – поговорите с отцом Вадимом, он знает все и обо всех. Человек необычайно общительный, священник-исследователь. Собиратель подробностей истории края – туманных деталей много, мы его приглашаем на каждую новую экспозицию: одобрит или не одобрит? Новая идея появляется – с ним обсуждаем, позже показываем, что у нас получилось. Советы его бесценны!
Автобус шел окружным путем, медленно полз по старому городу, голос экскурсовода Ниночки звучал ровно. Об Алексее Васильеве она проинформировала в самом начале: «священник Благовещенской церкви, отслуживший знаменитый молебен Многая лета для Царской Семьи во время тобольской ссылки». У меня, правда, возникли подозрения, что Полина ее специально проинструктировала.
Голос Ниночки звучит ровно, до меня долетают отдельные фразы, целиком сосредоточиться на подробностях не могу, их множество.
…Наш Тобольский некрополь – место захоронения людей, составивших славу не только нашего города, но и России в целом: писателя Петра Ершова, украинского поэта Павла Грабовского, историка Сибири Петра Словцова… Здесь, возвращаясь из ссылки, Александр Радищев похоронил свою жену Елизавету Рубановскую… На Завальном кладбище покоятся отец и сестра Дмитрия Менделеева… Известны и почитаемы могилы декабристов: Александра Барятинского, Семена Краснокутского, Вильгельма Кюхельбекера, Александра Муравьева… Ф.В. Вольфа, Ф.М. Башмакова, С.М. Семенова.
…Рядом с Завальным кладбищем возведен сквер, в котором установлена ротонда с бронзовой скульптурной композицией, посвященной гражданскому подвигу жен декабристов, которые последовали за своими опальными мужьями, лишенными званий и титулов, в далекую Сибирь…
…С момента основания кладбища на его территории появился деревянный храм во имя Семи Отроков Эфесских, который в 1776 году был перестроен в каменную церковь по указу тобольского губернатора Дениса Ивановича Чичерина. Это один из немногих храмов в Тобольске, который никогда не закрывал своих дверей перед верующими…
Мы приехали, экскурсия продолжалась, но механическая дверь автобуса съежилась гармошкой, и я тихонько выскользнула, по скверу «В честь жен декабристов» иду, кладбищенские ворота уже просматриваются.
Сквер имени чужого несчастья – чистенькой линией, шоссе по обе стороны. Мир и покой. Невольники чести, мужья-страдальцы – и заложницы чести, всецело преданные супруги. Благородный порыв, лучшие представители дворянства расшатывали устои Отечества. В общем, им удалось это сделать, удалось. Спустя столетие Отечество расшаталось окончательно, кровавое море взбурлило, сметая все на своем пути.
Кладбище заброшенное – и ухоженное в одно и то же время. Юдоль успокоения. Позабытые могилы у входа, усыпанные свежими цветами мраморные плиты на захоронениях декабристов, невысокая ограда отделяет нашедших здесь вечный покой бунтовщиков. «Заговорщики поневоле» в основном. Если разобраться.
Коллежский асессор Кюхельбекер, красные гвоздики на плите, народная тропа к памятнику не зарастает. Нелепая жизнь, Дуня Пушкина, бездарная смерть.
Лучше бы он, конечно, умел сказать друзьям «нет», занимался черной журнальной работой в Петербурге и писал стихи.
Храм Семи отроков невелик и пуст, старушка-ключница на редкость доброжелательна. Сообщила мне, что отец Вадим в отпуске, но днями вернется. И мобильный телефон продиктовала: звоните, он человек добрый, отзывчивый.
Добрый и отзывчивый Вадим Басилев откликнулся, но голос звучал с помехами:
– Да, я понял, Светлана. Очень приятно. Я бы уже вернулся, но с женой и детьми в Пензе застряли, машина у меня поломалась. Ремонтирую. Может, еще и увидимся. А вы позвоните отцу Петру Поспелову. Он мой друг. Прекрасный рассказчик, история православия – его профессия. Проректор по науке в Тобольской духовной семинарии, запишите телефон.
Я дрожащими пальцами выводила цифры, опасаясь, что и это свидание не состоится:
– Проректор человек занятой, мы незнакомы…
– Да и мы с вами незнакомы. Помогать друг другу – христианский долг. Святое дело.
По голосу слышу, интерес у вас не праздный. В Тобольске мы хорошему делу помочь всегда рады. Звоните, Петр откликнется!
Отец Петр действительно отозвался быстро, я робко представилась: лепетала в трубку о том, что я на Завальном, а отец Вадим…
– Светлана, садитесь в любой автобус, приезжайте в Кремль, у меня сейчас перерыв, я на скамейке у Софийского собора на солнышке греюсь. Описание даю: я большой и высокий, в черной рясе, не ошибетесь. Волосы у меня темные и длинные, в пучок схвачены на затылке, я приметный.
Я снова на площади у Тобольского кремля, расстояния здесь, если по прямой ехать, небольшие. Несколько скамеек перед церковью. Мне улыбается священник в широченной рясе, у него симпатичное открытое лицо.
Проректор по науке очень молод, с виду совсем мальчишка. Но проходящая мимо него богомольная старушка упала перед ним на колени, испрашивая благословения. Петр трижды ее перекрестил, она поцеловала желтый сияющий крест у него на груди и удалилась, беспрестанно кланяясь и пятясь.
Я подошла ближе, глаза отца Петра Поспелова за очками доверчивы и спокойны, взгляд расположит к себе любого, мгновенно. Движением руки мне предложено (или дозволено?) сесть рядом, я осторожно присела и тут же слышу негромкий рингтон, заглушенный складками просторного одеяния, из кармана рясы отец Петр выуживает мобильник:
– Ну, так уйдите оттуда! Сейчас же уйдите! – Разговор короток. И мне, поясняюще: – Сорванцы мои на чужую детскую площадку пробрались, сообщают, что хозяева настроены с ними драться.
– А не боитесь, что передерутся все-таки?
– Я свое слово сказал, пусть учатся решать конфликтные ситуации. У меня двое, мальчик и девочка, погодки, им шесть и семь. Вполне разумные, когда по отдельности друг от друга. А вместе соберутся – фантазии бьют ключом. – Петр глубоко вздохнул. – Проблема в том, что они всегда почти вместе.
Небольшая совсем пауза следует, но в Тобольске для меня время сжалось, даже краткие перерывы приводили в растерянность. В городе тридцати трех церквей я привыкла к безостановочным действиям.
Набрав в легкие побольше воздуха, я нарушила молчание:
– Мой прадед, отец Алексий Васильев, был в Тобольске духовником Царской Семьи. Я собираю мнения о нем, исторические сведения, документы ищу. И нахожу. Такое у меня сложилось мнение, что отец Алексий был человеком истинной веры. Прежде всего. И ехала я сюда не только для сбора информации. Я хочу понять… то есть у меня вопрос главный и для меня непростой…
Как вы считаете, в то время вера была истинной? Именно в этих краях?..
А сейчас? Ругайте меня, отец Петр, если неверные у меня вопросы и глупые… Но я думала об этом, часто думала. В стране возрастает количество верующих и одновременно растет недоверие к официальной церкви, даже аббревиатура РПЦ набила оскомину. Такое чувство, что истинная вера – это одно, а официальная церковь – это другое.