– Давайте начнем с того, что обсудим тему значения места. Был такой святой – Григорий Богослов. Это четвертый век. Характер у Григория, судя по описаниям, резкий и вспыльчивый, но человек прославился тем, что глубоко осмыслил суть христианства.
Когда добрые прихожане собрали деньги на отправку старца в Иерусалим, в город трех религий и самое святое место на земле, Григорий Богослов туда съездил. Вернулся и оставил такую записку: «Не место приближает человека к Богу, а Иерусалим должен быть у каждого человека в сердце, потому что нет такого места, которое дарует мне святость и силу.
Если я приехал в Иерусалим и там просуетился, прозлился, то гораздо меньше пользы, чем я бы сидел в своей родной деревушке и молился Богу, и все эти воспоминания о рождестве и страстях Христовых были бы у меня в душе».
То же самое можно сказать и про Тобольск. Если заявить, что каждый плохой человек становится здесь замечательным, это будет неверно.
– Груз истории велик – я, находясь здесь не так долго, тем не менее чувствую это… Столько событий, трехсотлетняя история православия в Тобольске…
– В силу того, что здесь исторический центр епархии, ведь до середины восемнадцатого века именно из Тобольска происходило управление епархией вплоть до Китая, представляете? Многие десятки тысяч километров управлялись из Тобольска.
И эта огромная богатейшая территория была управляема – не только управляема финансовыми рычагами, но и духовные рычаги находились здесь.
Вы заметили? Если из Нижнего города смотреть на Верхний город (у нас два холма, на одной стороне стоят церковные сооружения, белые дома, церкви и соборы; на другой – точно такие же здания, но государственного предназначения. Там была государственная тюрьма государственная, казна и дом губернатора. И изначально, когда строился Кремль, он так и задуман. Показать идеальное соприкосновение церковной власти и государственной, они равноправны, имеют равнозначную силу.
Своего рода симфония власти.
Конечно, со временем эта идея симфонии показала и слабые стороны, сейчас ее критикуют. Вы об этом упоминали: церковь старается многое делать в угоду государственной власти.
Но вопрос-то в том, что это на самом деле древняя традиция, и апостол Павел говорил, что всякая власть – от Бога. Вопрос не в прогибании перед властью, не в лизоблюдстве, нет.
В первую очередь речь идет о том, что Церковь учит: власть государственная, если она благочестива, действительно призвана к управлению людьми, – и люди должны воспринимать ее как данную от Бога. И дело не в том, что именно власть поддерживает или не поддерживает. Советская власть расстреливала священников и епископов массово и разрушила множество церквей, но так или иначе ни один священник, кроме отдельных ярких отщепенцев, никогда не призывал к свержению власти. Не было такого.
Потому что первое – власть от Бога, никуда от этого не денешься. Это отдельная и важнейшая в богословии тема. Действительно, здесь исторически сильное место, поскольку сконцентрированы образовательные и управленческие структуры и полнота административной и духовной жизни ощущается наиболее остро.
Кажется, что в деревне какой-нибудь священник тусклой жизнью живет. Но это поверхностное мнение, это иллюзия. На самом деле жизнь моя как администратора среднего уровня, и жизнь ректора как администратора высшего уровня, и жизнь простого священника в самом-самом захудалом селе – по духовной насыщенности и по своей структуре одна и та же.
Главное – какими принципами человек руководствуется, а в случае со священнослужителями эти принципы воспитываются. В ходе образования, в ходе становления священника и в ходе жизни по определенным правилам.
Эти духовные правила были многократно сформулированы разными отцами, разными соборами. Авторитетными людьми. Основы идут из Золотого века письменности, это по времени приходится на четвертый и пятый века, тогда формировались нравственные и законоустановительные документы, то есть на протяжении последних полутора тысяч лет в Византии и в России – везде, где православие имело достаточно серьезный успех, жизнь священника регламентируется общим сводом: «Постановления соборов, апостольские правила».
По нагруженности жизни, по интенсивности дневного распорядка можно провести различия, да. Но и только. Естественно, сельский батюшка попроще живет, но по регламенту и по установке – это абсолютно идентичные вещи.
Действительно, наш Тобольск привлекает. История, архитектурная гармония, предания и сказы – и просто в силу, может быть, своего географического положения.
На обрыве Кремль очень мудро поставлен. Красота и мощь, символ. Особенно если с реки плыть по течению. Когда из-за стрелки выворачиваешь на Тобольск – на самом деле восторг, как это прекрасно.
Определенная строгость, видимо, будущим церковным служителям мила, я студентов наших называю детьми. – Отец Петр улыбается, я понимаю, что годами он мало от студентов отличается. Но зрелость не возрастом определяется, иные – и до седых волос дети. – Сейчас, если так говорить, идет процесс объединения духовного образования со светским. И очень часто звучат со стороны руководителей духовных учреждений призывы максимально приблизиться к государственным стандартам. В плане образовательном это очень хорошо, стандартизация – великолепное дело.
А в плане духовном – отсутствие в светском вузе воспитательного процесса как такового, по сравнению с советским даже вузом, негативно сказывается на подготовке студентов в целом.
У нас в семинарии, я уже об этом говорил, воспитание все-таки идет вровень с наукой и с учебой, даже доминирует. Уничтожение воспитательного процесса на корню убьет духовное образование. Уничтожит семинарию, на мой взгляд.
А во многих современных семинариях – как и в обычных вузах – нередко звучат призывы «оставьте детей в покое». Оставьте в покое, пускай они учатся, потом они повзрослеют, перебесятся, все будет хорошо, станут нормальными батюшками, и ничего страшного.
Но любопытное дело – эта либерализация, на удивление, многих детей смущает и пугает.
Потому что ребенок приезжает – ну какой ребенок, там уже восемнадцатилетний лоб! – приезжает он сюда или в другое место… Как ни крути, а человек, поступающий в семинарию, я по своему опыту скажу, делает такой шаг… Своеобразное отречение от мира. От мирских забав.
Даже уехать из дома – уже непростой выбор. У нас местных ребят тобольских – буквально один или два, все остальные приезжие. И поэтому отказ от домашнего уюта, отказ от привычек, от свободного времени заставляет ребят своеобразный Рубикон перейти. Они здесь начинают новую жизнь, с нуля.
Здесь строятся отношения, здесь зарождаются интересы и так далее. А когда рубежности этой не происходит, не происходит отрыва-то от мира, из которого человек вышел, то получается несколько смазанная картинка. Опять же, это в пользу нашей семинарии говорит. Люди приезжают сюда – в место паломничества, а ребята приезжают в место учебы. И приезжие сообщают месту какой-то особый дух.
Я могу сравнить с Москвой или Киевом, где семинарии располагаются в перекупных монастырях, там то же самое происходит, человек отчасти отрекается от мира, а отчасти принимает принципы монашеской жизни, более суровой, чем в миру.
И я считаю, что наших ребят это привлекает и радует. Тихонечко вот слушаю разговор их, общаюсь – они с удовольствием и гордостью говорят, что здесь куда строже, чем в других местах, поэтому они здесь.
«А так, куда я поеду? В Екатеринбурге все разболтано, вы представляете, там курить разрешают!» – так наши студенты говорят.
Действительно, здесь начинается и шаг за шагом, ежедневно – происходит воспитание нравственное, о котором я вам говорил.
И добавлю о связи времен – все-таки промежуток в семьдесят лет, когда грубо прервана была жизнь православия по всей России, – наложил неизгладимый отпечаток, и можно сказать, что старшее поколение православных для нас является авторитетами, «старцами», у которых мы учимся. Они так же научались, от кого-то брали свои корни, от каких-то закрытых, неизвестных нам источников, от беглых монахов, которых не успели уничтожить или посадить.
Но эти люди старшего поколения, к сожалению, уже уходят, один за другим. Уходят те, что являлись носителями той самой истинной веры, «веры в гонениях».
Но преемственность каким-то образом сохраняется. Необъяснимым образом, можно сказать. Нет обрыва традиции, уже две тысячи лет ниточка тянется.
Если в крупных городах – я сам из Екатеринбурга, там было несколько церквей, которые не закрывались, и эта традиция фактически не прерывалась, если ты хотел прийти в церковь даже через какие-то преграды, так или иначе ты попадал туда – традиция дореволюционная те́плилась постоянно.
У нас в Тобольске очень ощущается, что до определенного времени вообще не было церкви.
На кладбище церковь, по-моему, не закрывалась, но там очень все проблемно было. И только в 50-х годах, после потепления, открыли Покровский собор – и здесь постоянная борьба с музеем, постоянная борьба с местными властями, и по воспоминаниям наших бабушек древненьких, которые тоже уже скончались, – очень ощущалась эта временность пребывания. Успехи, которые достигались, воспринимались как «прожили день, и слава Богу», как на фронте.
В прошлом году один из наших студентов писал дипломную работу «Тобольск по воспоминаниям старожилов», он ходил по старым бабушкам, записывал их рассказы, попытался систематизировать, налагая их на официальную историю. Получилось что-то необычное – я хотел бы лучшего результата, не очень доволен работой – но тем не менее те записи, которые он сделал, те архивные материалы, которые он сохранил, говорят о том, насколько для этих людей – хотя они тоже все приезжие, кто из Омска, кто из Екатеринбург, или из других мест – но для них Тобольск стал городом-святыней.
– Почему? В связи с тем, что здесь были особые события, в том числе с Царем связанные?