– В Евангелии, где сказано, что «любовь будете иметь между собой», там стоит именно агапи. Любовь духовная. То есть не просто любовь в обыденном смысле, ну что такое любовь, любовь это даже не дружба, нет, Христос говорил именно про агапи. Мы часто путаем дружбу и приятные отношения вот с этой любовью.
– Сейчас вообще часто звучит «Бог есть любовь» в самых неподходящих контекстах, как бы там ни было, то, что называется свальным грехом или как-то еще, тоже обозначают как любовь.
– Эти понятия нужно разводить и различать, потому что нужно помнить, что Евангелие написано на греческом языке, это оригинал языка. Поэтому люди путаются. Я всегда говорю, что все проблемы от необразованности. Когда люди не знают элементарных правил языка и начинают рассуждать о богословии, читая только русский перевод того же Священного Писания, то получается просто отвратительно, получаются запутанные вещи.
Вспомнилось… очень давно идет полемика о том, переводить ли славянское богослужение на русский, читать ли его на русском, много об этом говорят, и приводятся всегда такие примеры: вот, вы посмотрите, славянский язык – он такой непонятный, он просто отвращает, вот сейчас придет человек с улицы и услышит некоторые слова, его покоробит, и он убежит.
Приводят в пример слова «сумка», «сума». В славянском языке оно звучит как влагалище, в-лагают что-то в сумку, в Евангелии это достаточно часто читается, это слово в одном чтении повторяется три раза, что «имейте суму такую, чтобы в нее можно было вложить нужное».
И постоянно потом говорят об этом – посмотрите, какой он некрасивый, славянский язык, как же вы можете использовать это слово кошмарное в богослужении, а ведь на самом деле вопрос идет не об извращенности языка, а речь идет об извращенном сознании. Потому что контекст однозначно не позволяет помыслить о свальном грехе, когда говорят «Бог есть любовь», контекст не позволяет об этом говорить. Так же и в этом случае с сумкой – не позволяет контекст говорить, что слово «влагалище» означает что-то иное, нежели сума.
– То есть это вопрос извращенного сознания. Вы читали Библию в оригинале?
– Я преподаю греческий. И конечно, я читал Библию в оригинале. Она написана по-гречески.
– А ваше мнение о переводах Библии на языки разных стран, на которых говорят верующие, не говорящие и не читающие по-гречески? Ведь было строжайше запрещено переводить Библию, Ян Гус сгорел на костре из библий за то, что осмелился осуществить перевод на чешский. И верующие подкладывали сухое дерево в костер, так как библии плохо горели. Но знаменитое «О, святая простота!» произнесено им по-латыни – «O sancta simplicitas»…
– Я скажу так: каждый перевод – это версия переводчика. Шлейермахер говорил, что перевод всегда интерпретация. В любом случае. И поэтому в эпоху Возрождения, когда был издан Эразмом Роттердамским первоначальный греческий текст, возник вдруг массовый интерес к оригинальному тексту, абсолютно повально стали учить язык только ради того, чтобы прочитать, что же там на самом деле в Евангелии написано. Понимаете, когда речь идет о том, что мы опираемся на переводы, нельзя забывать, что одно и то же слово, одну и ту же фразу переводчик всегда переводит так, как ему удобно.
Сейчас на русском языке около 20 полных переводов Евангелия, и, сопоставляя разные переводы, обнаруживаешь – текст «что дышло: куда повернул, туда и вышло».
– А какое из четырех Евангелий – Матфей, Лука, Марк, Иоанн – вы считаете наиболее достоверным и достойным текстом? Они же ведь все разные.
– Я люблю больше всего Иоанна. Во-первых, он мастер слова, а я филолог, и поэтому я его очень люблю.
– Но во всех Евангелиях рассказано одно и то же.
– Понимаете, они рассказывали об одном и том же, но абсолютно с разных позиций. То есть Марк – это самое короткое Евангелие, он писал книжку, жизнь Иисуса как кратенькое повествование для проповедников. Ему нужно было написать инструкцию для тех, кто шел проповедовать. Небольшое повествование читается взахлеб, в один присест.
Матфей писал для евреев, поэтому ему важно было дать обоснования иудеям, которые уже имели определенную религиозную традицию, показать, что Христос – это тот самый мессия, которого все евреи на протяжении многих лет ждали, еще начиная с Авраама. Поэтому Матфей делает много аллюзий на Ветхий Завет, он очень много говорит о древних иудейских традициях, которые сейчас в Христе нашли свое воплощение, он показывает, что Христос – это вершина всей иудейской истории.
Лука, наоборот, писал для греков. Ему важно было показать, что явление Христа вполне вписывается в картину религии Греции, что Христос – пророк, то есть он один из величайших пророков и, более того, он Бог. И поэтому многие явления, которые Матфей красочно описывает, Лука их скрадывает, потому что никому не интересно название какой-то местности иудейской, я себе даже не представляю, где это, например.
А Иоанн писал, во-первых, очень поздно, после всех этих событий; Христос умер примерно в 33-м году, и будем считать, что Иоанн написал свой текст уже около сотого года. То есть прошло много лет, уже сформировалась большая христианская община, и Иоанн, который является автором Апокалипсиса – Книги откровения, Книги о конце времен, – Иоанн писал свое Евангелие с точки зрения мистической.
В его повествовании вроде бы те же слова Христа и те же самые поступки, но он описывает их с позиции Бога, он ярче других евангелистов показывает, что Христос – это Бог, который существовал изначально, который воплотился на земле. Собственно, Иоанн, потому его и называют Иоанн Богослов, зародил ту богословскую традицию, которая позже стала развиваться – и сейчас это огромные сотни библиотек.
Книги, что о Христе написаны.
– Спасибо. Емко, коротко и точно. Виртуозно, я бы так сказала.
Теперь личный мой к вам вопрос остался, хотя я смотрела уже документы, но почему-то есть сомнения. Всегда есть сомнения, а вдруг что-то напутано, неверно записано… Вот прадед мой, уже упомянутый отец Алексий Васильев, работавший в Тобольске в начале прошлого века, какое учебное заведение должен был закончить сто лет назад? Какое он получил образование?
– Ну, он однозначно закончил нашу Тобольскую семинарию. Тут вряд ли возможны сомнения.
– А что такое «колокольные дворяне»? Семьи священнослужителей, это я знаю, и происхождение словосочетания знаю – и серьезное, и насмешливое – поговорка «поп с колокольни упал»…
– Поговорка, да… Тут что отметить нужно: вырваться из священского сословия в те времена было сложно, отчасти поэтому в семинариях до революции наблюдалось достаточно сильное революционное движение. Вы знаете, что и Сталин из семинарии вышел.
– Вышел. Знаю, что его ректор Гермоген Долганов выгнал из Тифлисской семинарии. – Я с уважением вглядывалась в насмешливое лицо на портрете за спиной проректора. Сейчас оно показалось мудрым.
– Да, это правда. – отец Петр усмехнулся. – Молодец! Но вернемся к вопросу, почему в среде семинаристов так сильно было революционное движение. Потому что люди шли в семинарию вынужденно. По необходимости. Они не могли вырваться в университет, они поступить не могли никуда, из простых сословий шли в семинарию, после семинарии давался билет в университет. Поэтому людям необходимо было отсидеть в семинарии какое-то время, получить выпускной билет и дальше идти, в университет.
Была проблема одно время после первой революции 1905 года: из выпускников наших семинарий – Тобольской, Иркутской – ни один человек не становился священником.
Сословные рамки твердые: дети священников, дети дьяконов и церковных служителей никуда не могли идти, кроме как в духовное училище и далее по этой стезе. Но, отучившись в семинарии, человек получал билет на высшее университетское образование и исчезал.
Поэтому наша семинария одна из первых забунтовала, требовала пересмотра сословных ограничений. Иркутскую семинарию закрывали в 1913 году, нашу – в 1914-м, из-за революционных стачек. На год были каникулы.
Иркутскую закрывали из-за того, что там побили преподавателя пения, не знаю, какой он был и что натворил, я просто читал воспоминания, – и через год, когда все бунтовщики немножко успокоились, там заново сделали набор и вот, открыли. Но только до 1919 года она просуществовала, открыли ненадолго. Поэтому конкретно о жизни вашего прадеда ничего не могу сказать.
– Поясню, это важно для меня. Вопрос мой скорее о том, может ли взбунтоваться против несправедливости властей человек солидного возраста, отец семейства? Ведь у священника была семья – жена и пятеро детей… и появляется Царь, сосланный большевиками. Священник Васильев выражает протест против несправедливости заточения. Он заявляет: я верен Отечеству, Богу и Государю. Получается, он не взбунтовался вовсе, а напротив – остался верен долгу православному, духовному закону и вере?
– Начнем с того, пожалуй, что Царь еще не большевиками был сослан, а Временным правительством. И поэтому в первый период ссылки здесь, судя по воспоминаниям, Царю жилось очень неплохо. Он мог свободно ходить по городу. Ему разрешали посещать церковь, все было нормально. Уже когда большевики пришли к власти, начались ограничения. Они запретили Царю куда-либо ходить, они обнесли его дом забором. Даже монашек из Иоанно-Введенского монастыря, которые помогали Царской Семье и привозили продукты, стали обыскивать, дергать, а потом вообще запретили появляться здесь. И, насколько я знаю, они запретили в конце концов и общение с духовниками. И потом встал вопрос, куда делись богатства…
– Я подразумеваю скорее внутренний, человеческий протест. Духовно взбунтовался, может быть.
С обсуждения святости и «особости» места мы начали нашу встречу сегодня. Сибирь, глухомань. И прибывают тремя пароходами Царь, Царица, Великие княжны, Цесаревич Алексей, приезжают с прислугой, многочисленные чемоданы. Приезжают люди из другой жизни, с привычкой к роскоши, к интригам, хоть и сорок человек, а все равно интриговали, кого Царь больше любит.