– Можно ее продолжить, Михаил мужик знающий. Удивительный человек.
– Да я только и делаю, что общаюсь с удивительными людьми. Или мне так везет. Картина прежних моих «представлений о месте» поменялась основательно.
– Ох, Света, и не раз еще поменяется. Сибирь так и открывается – одна мелочь за другую цепляется, и понимаешь, что ничего-то ты об этом крае раньше не знал. А все прочитанное – всего лишь легенды. Да и здесь услышанное.
Одно верно – загадочного много у нас. Оттого люди суеверные, сомнения их одолевают… И лучше, если они в церковь идут, чем языческие праздники устраивают. Такое тоже было. К счастью, давно прошло.
А Михайлу нашего я вызвала уже. Сейчас прибудет, у него машина своя. Ничему не удивляйтесь и поосторожнее с ним, хорошо? Молодой и красивый безутешный вдовец, Лариска его два года назад… ну, в общем, вы с ним поаккуратней.
Сходите в «Кофейню Ершова», чайку попейте вместе, чтобы напряжение снять. А то учебный год еще не начался, Михайло по городу угрюмый ходит. Его только занятия и отвлекают от грустных мыслей. Хороший мужик, умный, добрый. Да вот не повезло парню… Это дуракам везет, поговорка неспроста возникла. Ладно, что-то я разговорилась, у меня экскурсия через десять минут.
Полина Сергеевна встала, принялась прическу переорганизовывать, повернувшись к зеркалу на стене. Дверь кабинета отворилась внутрь, с размаху – благо никого под дверью не оказалось, а то и зашибить мог, – и в проеме показался крупнолицый голубоглазый парень, синяя куртка-ветровка, косая сажень в плечах. Выравнивая дыхание от спешной ходьбы, он протянул мне руку:
– Михаил, по специальному вызову прибыл!
– По приглашению, Миша, не по вызову! Вон, погуляй со Светланой по территории, у нее вопросы, у тебя ответы, она все объяснит.
Мы ринулись было к выходу и чуть не застряли, мой новый знакомый смутился необычайно.
Он застыл, уступая мне дорогу, я вознамерилась выйти первой и услышала голос Полины Сергеевны вслед:
– Книгу-то мою, книгу на столе забыли, не оставляйте без присмотра. Я мысленно с ней уже попрощалась, а вам пригодится, вот увидите. Путеводитель по временам, именам и картам – исторически ценный документ! (Конечно, я вернулась – и с почтением к книге уложила ее в полотняную сумку, она для дополнительных и непредвиденных грузов всегда при мне.)
Мы не спеша пересекли площадь, сохраняя молчание, я ожидала, что Михаил первым заговорит, а он, мне показалось, отвлекся и думал о чем-то своем.
Я судорожно искала фразу, ну хоть какую-нибудь, но пауза длилась, слова не находились.
Кофейня упомянутая – как раз наискосок, светлое одноэтажное здание, выкрашенное бежевой краской. В Тобольске Ершова чтут, но каждый знаток осведомлен, что знаменитая сказка «Конек-Горбунок» из пушкинских черновиков украдена. Ну и что?
Авторство Ершова зафиксировано, никуда не денешься. Исторический факт.
Уже не устраивая суету в дверях, мы вошли внутрь простенького кафе – небольшая комната типа «горница». С кофейным аппаратом и бубликами, столы с пластиковой поверхностью и металлическими ножками, никаких изысков. Михаил спросил кофе.
Я, вспомнив слова Полины Сергеевны, предпочла чай.
Наш необременительный заказ был исполнен вскорости.
Чай я пью без сахара, так что не могла, помешивая ложечкой в стакане, обдумывать начало разговора с Михаилом, упорно хранившим молчание. Когда возникает вот такая неловкость – «зависание топора над головой» – я так называю непонятным образом возникающее напряжение, безо всяких на то причин, казалось бы.
На все и всегда причины есть, иногда мы не берем на себя труд их искать, да и некогда.
Нам ведь постоянно некогда, даже в тех случаях, где нет повода для спешки.
В результате нависшей паузы, хотя пауза означает перерыв в разговоре, а в данном случае мы к нему и не приступали, я благополучно поперхнулась горячим чаем, закашлялась на какое-то время, представляю, как покраснело мое лицо, стыд-то какой! Михаил даже встал и обошел стол с другой стороны, чтобы ладонью похлопать меня по спине во спасение. Дыхание восстановилось, лед между нами был сломан.
– Спасибо, Михаил!
– Да ну что вы, я рад, что без скорой помощи обошлись! Во время исторической беседы гостья города по имени Светлана обожгла дыхательное горло и скончалась на руках у кандидата наук, преподавателя духовной семинарии Михаила Носова. Подробности уточняются, мы будем вас информировать. Только этого не хватало!
Он засмеялся, и смех оказался очень приятным, бывают ведь люди гогочущие, а не смеющиеся, даже субтильные фемины иногда как примутся ржать над какой-то невинной и не заслуживающей внимания шуткой, образ тут же теряет обаяние, о чем ржущим неведомо, просто никто им не объяснил этого вовремя.
В сказке о «Красной Шапочке» волку перековывают голос, чтобы звучал потоньше и поубедительней, а главное – чтобы смех вызывал симпатию. Волк тонкости понимал, об имидже заботился – и сверхпопулярная сказка с детства должна бы насторожить: а так ли уж приятен мой собственный голос? А так ли уж колокольчиком заливистым отдается мой хохоток в ушах присутствующих? Не знаю, что и как Михаилу слышится, но я смеялась громко и беззаботно. Отсмеявшись и не сумев стереть улыбку с лица окончательно, я начала говорить длинное:
– Михаил, я приехала сюда…
– Я Михайло, если уж на то пошло. Разгон имен широк – Миша, Михаил, Михаил Топтыгин, Михайло Ломоносов, но это в университете дразнили. За разносторонние интересы, привычку настаивать на своем, а также за любовь к пешим прогулкам без обуви.
Я посмотрела на его ноги – вполне приличные сандалии, для лета в самый раз. Но роскошные кудри бурого цвета закрывали уши, голова у него и впрямь медвежья. Большой и очень привлекательный медведь. Я вспомнила рассказ о трех медведях, что от голода выходили и́з лесу навстречу водителям. И о придорожном ресторане «Медведь». Один мотив – и неспроста, глухое медвежье место, что бы там отец Петр ни говорил.
– Принято, все имена вам подходят. Генерал Топтыгин в особенности.
– Михаил Топтыгин, уточняю, – улыбнулся он снова, глаза в прищуре щелочками – и до чего же брови лохматые!
– Огромная и принципиальная разница, я понимаю, ведь это говорит ученый, для которого любая деталь важна. Итак. Сто лет назад мой прадед Алексей Васильев был последним священнослужителем в жизни Николая Второго и его Семьи, последний русский Царь к нему благоволил. Алексей Павлович отслужил рождественский молебен Многая лета с упоминанием имен всей ектении – с титулами, будто отречения и не было.
– Это я помню, это у нас даже в школе, в курсе истории края, преподают. Незначительный вроде факт, одна строка – но у меня память хорошая, помню.
– А главное – отец Алексий стал чем-то вроде доверенного лица для Государыни. Сын священника Георгий, мой двоюродный дед, учился тогда в Петербургском университете, и ему передавались письма для Анны Вырубовой. А самому отцу Алексию неоднократно – через Кирпичникова, царева писаря, и через монашек Иоанно-Введенского монастыря – вручались царские драгоценности на сохранение. Что, конечно, было очень рискованным предприятием.
Не так опасна процедура передачи из рук в руки украшений Царицы и Великих Княжон или шпаги Цесаревича в окладе из червонного золота, как попытка хранить эти сокровища у себя, доверить-то некому!
Целый чемоданище весом в пуд. Отец Алексий его белой мягкой материей обтянул и под кроватью хранил. А шпагу в перегородку межкомнатную засунул, никого не ставя в известность. Попервоначалу никого. И все спокойно было, никакого шума! Никто не знал! Но ведь страшно – обязанности священнослужителя отправлять невозможно, не думая о том, все ли в целости. Дети – Семен, Алексей, Георгий, Александр и младшенькая Лиза – сообразно возрасту себя ведут, жена, Лидия Ивановна, любопытна, и ничего ей не объяснить, и служка церковный, при переписи учтенный как член семьи, в доме пыль вытирает…
Алексей Павлович обысков ждал, два или три визита пережил, но обошлось. Про обыски мне и Елизавета Алексеевна рассказывала, бабушка моя. Мол, постоянно искали, но ничего не нашли. А священник измаялся весь. И к надежным людям чемоданчик уносил, в семью прихожан Егоровых, те тоже недели две страху натерпелись. Простые крестьяне. В конце концов Егоров-сын упросил Егорова-отца возвернуть чемоданчик священнику, что тот с извинениями и сделал.
Дальнейшая судьба чемоданчика в белой обивке неизвестна, равно как по сей день остается неведомым – выкрал ли часть камней и драгметаллов сын Александр, самый взрослый и ловкий из поповских детей, переехавший вскоре в Омск.
А шпагу Цесаревича отец Алексий потом в крыльцо Благовещенской церкви спрятал, там она долгое время и оставалась. Но уничтожили церковь в 1929 году, и никакой шпаги в крыльце уже не было.
– А вы сами как считаете, Света? В нашем городском архиве, где все оцифровано, – были?
– Драгоценности, Михаил, не оцифруешь. Я и в архиве была, клировые ведомости переписывала, да какой в них прок? Был такой священник, содержание 770 рублей в год, капитал церкви такой-то, свечной капитал… перечислены церковные служащие, причем они вместе со священником записаны, дом при Благовещенской церкви очень велик. Отец Алексий – голова большого хозяйства. И службами занят, и молитвой. Исповеди по расписанию, отчеты вовремя, чистота в церкви… и воспитание собственных пятерых детей. Жена у него тихая была, по некоторым слухам даже тихопомешанная…
Милая и добрая, но иногда «не в себе».
Алексей Павлович терпел, священнику развод запрещен, есть ответственность и обязанности. Он человек глубоко верующий. Прихожанам важно, что батюшка ничем не запятнан. Отец большого семейства.
Лидия Ивановна Сеньтяшева – дочь преподавателя семинарии, от ее отца Алексей Васильев сытный Благовещенский приход в приданое получил. Сеньтяшевы – древний род, люди духовного сана. Колокольные дворяне, что еще от Владимира Святославовича счет поколений ведут. Я в архивной публичной библиотеке была, фото прадеда нашла. Оцифрованное. Печатный оригинал не сохранился, а может, раскапывать залежи не хотят.