«…Именно это незнание места сокрытия ценностей было общим местом практически всех допросов». (Сергей Фомин, Боткины: Свет и тени, часть 4-я, «Русский Вестник», 18.01. 2013.)
Через несколько дней в пустующем, как обычно, читальном зале публичной библиотеки Михаил продолжал начатый разговор, он будто нашел наконец собеседника и отстаивал свою правоту с горячностью, хотя никаких возражений у меня не было.
– Мы ведь занимались исследованиями судеб тобольских жителей, застрявших поневоле во время смуты – да, просто началось Смутное время, Иван Грозный опричниной карал, а большевики просто разбоем занимались, а как спастись от разбоя? Выход один – затаиться, спрятаться, притвориться камнем – как ящерица на камне сливается с серовато-коричневой поверхностью. Выживание как наиглавнейший инстинкт. Основной.
Тема пространственных перемещений волновала его не на шутку. А я все не знала, как задать главный вопрос, который после бесед с Петром Поспеловым постоянно меня тревожил. «У нее был опыт мистического общения», – сказал тот о богомольной старушке, матушке Евпраксии. Сказал, как о чем-то само собой разумеющемся… Она общалась со святителем Иоанном, и это не казалось удивительным. Здесь так принято, напрямую мистически общаться? Монастырская послушница Маргарита тоже говорила о людях, наделенных особыми дарованиями…
– Ладно-ладно, Михайло-философ, посмотри, что я тут нашла! – Среди газетных подшивок «Сибирского листка» за 1917 год – крупные объявления, афиша электротеатра «Модернъ», в августе подряд: «На крыльях смерти», «В объятьях смерти», «Чем ночь темней, тем ярче звезды», а в октябре свеженькое: «Тайна железной двери». Нарочно не придумаешь. Прекрасная иллюстрация к тому, о чем ты говоришь.
Миша смеется:
– Это кинотеатр местный, совпадение. Кино только начиналось, названия призваны завораживать обывателя. Но в общем…
– В общем и целом, граждане как раз на крыльях смерти и перемещались. И важные персоны, и тот самый «маленький человек», до судьбы которого никому нет дела, да и не было никогда. Для него и правда ничего, кроме выживания не оставалось. И семья священника, прадеда моего, да и твои, я уверена.
– И только семья отрекшегося Царя ничего для выживания не предпринимала – ты заметь, я не употребляю слова «спасение», тут двойной смысл получится. Спасения в вечности они ждали. В общем, дождались.
Историк Борис Романов писал, родственник он Царю или нет, неведомо мне: «Учитывая все пророчества о роковом 1918 годе, которые узнал Николай II, мы можем предположить, что он понял его знамение свыше. Однако он и Александра Федоровна уже твердо решили к этому времени идти до конца и быть готовыми к любым испытаниям: „Делай что должно, и будь что будет“».
– Я вредная, Миша, не историками едиными. Тут вот труд сексопатолога Князькина:
«Несмотря на то что противники Григория никак не могли представить хоть сколько-нибудь веские доказательства его вины, время от времени Николаю Второму приходилось уступать общественному давлению и просить Александру Федоровну не принимать старца во Дворце и не писать ему. То ли в знак особого уважения, то ли по соображениям конспирации царица в своих письмах к мужу чаще всего называла Распутина „Он“. Так верующие говорят о Боге».
Да, все беды России начались в детской. Что рассуждать о Распутине? Очередной приступ у ребенка для матери важнее судеб империи, это нормально. И требует Царица к себе Григория с единственной целью – избавить дитя от страданий.
Опыт мистического общения, о котором мне говорил отец Петр, у Распутина явно наличествовал. Но тут что главное – посредников быть не должно. Царица склонна к мистике, но силы для опыта такого общения у ней не было.
Смена вероисповедания, психика неустойчивая, подверженность истерии – я не осуждаю, я особенности личности анализирую. И вот она уцепилась за Григория как за спасительную соломинку, мистический опыт получала. Слепо доверяла каждому его слову. Искажение происходит, картинка смазана.
И у Григория перегруз вышел. Пошел вразнос, искал способы прочистки энергетических каналов, когда чувствовал, что сила уходит. Он же сознание терял после сеансов помощи недужным! Но помощь была результативной.
Тут сколько ни исследуй – не поймешь, потому и столько трудов о нем написано. Зачислить в авантюристы не выходит, вроде и предпосылки есть, а не выходит.
– А ты веришь в опыт мистического общения?
– Ты ведь знаешь о телеграммах Распутина, после которых утихала боль Цесаревича. Меня именно телеграммы потрясли. Помолился Распутин, телеграмму отослал, болезнь отступила. Даже вслух такое произносить неловко, а ведь исторически подтвержденный факт.
После той первой беседы в день встречи (к концу которого мы перешли на «ты», что было неминуемо; официальных отношений с собеседником у меня не вышло, мы постоянно подначивали друг друга, спорили, иногда препирались – в общем, выходили за рамки, к тому же я чувствовала себя в его обществе поразительно легко) мы встречались с Михаилом чуть ли не каждый день. В семинарии летняя занятость невелика, дежурства иногда, а со мною и в архив пойти нужно, и в библиотечное или музейное хранилище – с Мишей пускали без промедления.
Архив, конечно, основное место встреч, сидеть там можно было как угодно долго, и нас оттуда никто не гнал: Михаил – завсегдатай, его барышни архивные хорошо знают, любое требование выполняется в момент!
От экрана у меня уже слезились глаза – информации оцифрованной видимо-невидимо, жизни не хватит проанализировать. «А ведь столько потеряно!» – говорил отец Петр. Инициатором нашего знакомства был он, духовная беседа в проректорском кабинете привела меня прямиком к Носову!
И теперь, глядя на его широкое лицо с аккуратными, но будто вытесанными, как на каменных статуях острова Пасхи, чертами лица, мне кажется, я знаю его вечно. И шутим в последнее время, к чему бы?
– А Михаил Носов, по-твоему, должен был на самом деле написать повесть «Нос», но вряд ли это меня бы прославило.
– «Нос» уже написан, и автор обладал выдающимся профилем, как ты помнишь. Твой гармоничней будет. Но роман «Держи нос по ветру, беги не останавливаясь» – как раз твоя тема, об этом и говоришь как об основном законе выживания. Так что не все потеряно. Собирай материал.
– Да уже столько собрано! У нас целый отдел судьбами тоболяков занимается. Интереснейшее сочинение может быть, ты права. Ну что, откопала для тебя необходимое?
Он все еще думает, что я ищу документы. Необходимое давно найдено.
Хотя «Клировые ведомости» – ужасно занятны, часами можно рассматривать, кто и чем в церквях занимался, каков церковный капитал, из чего он складывался, сколько получено от свечной выручки, сколько потрачено.
Теперь я скорее удовлетворяла свое любопытство, рассматривая невероятное количество документов, не связанных с интересовавшими меня событиями и людьми, но характеризовавших время. Что и как происходило, как выглядели дома и улицы, как одевались люди, по каким дорогам ходили пешком. Гравюры того времени, фотографии.
Дмитрий Менделеев о своей поездке в Тобольск в 1899 года:
«Кремль виден из любой точки подгорной части города, и хотя его древние стены в XIX веке были разобраны, я увидел Тобольск с его оригинальными, мне столь знакомыми постройками, с его горой, где спереди красуется собор, архиерейский дом и присутственные места… От деревянных мостовых до церквей и домов… все или почти все сохранило свой прежний вид…».
– Миш, а сейчас «все» тоже прежний вид сохранило?
– Да нет, последние пятнадцать-двадцать лет дело идет к тому, что сохранятся только общие очертания, намеком. Кое-где старые дома, а рядом новострой. Но гора и Кремль – да, неизменны, визитная карточка города, чтобы хоть что-то о прошлом напоминало. Модернизируют прошлое, штукатурят, сохраняя при этом некий фирменный стиль. Останутся нетронутыми заповедные зоны, запросы туристов учитывая. А сейчас давай учитывать, что мы здесь с самого утра, а день выдался ясный на редкость. У нас и летом дожди.
Знаешь что, Света? Айда, навестим Подгору, даже точнее скажу – причину ежевесенних наводнений широкий и бурный Иртыш. В 1987 году дамбу построили, стало проще. Не купалась еще?
– И в голову не приходило. Я же не отдыхать и резвиться приехала. Историю в деталях восстанавливать, историю отдельно взятого священника и его семьи.
– «Отдельно взятого» ничего нет. Все взаимосвязано. Ты приехала, потому что твой прадед-священник упомянут в документах как последний царский духовник. И легендарный Гермоген его наставник, и Царь с Царицей в Доме Свободы томились в ссылке аккурат посреди нашей Подгоры, на красиво названной Плац-Парадной площади. И царские сокровища фигурируют в деле, и все туманом окутано, никакой определенности.
– Думаешь, я откопать надеюсь? Да вовсе нет.
– Да уж вовсе? Все так говорят, а сами разные мысли в голове хранят. – И он серьезно на меня посмотрел, страдальчески. Впрочем, искра страдания ту же погасла, мелькнув лишь на миг. – Купальник у тебя есть? Или в гостиницу подъедем для начала, возьмешь все необходимое, скажем так, «на всякий пожарный случай».
– Только не говори о пожарном случае, у нас гостиница веселая, сигнализация чуть не каждую ночь воет.
– Максим, что ли, развлекается? Или курят отдыхающие?
Мне неловко признаться, что я и сама там балуюсь по утрам. С чашкой кофе и сигаретой под этой самой сигнализацией, но не срабатывала ни разу. Окно открываю широко.
– Миша, а ты курильщик?
– Никогда. И не пробовал. А вот Лариса курила.
– Лариса? А кто это? – Только много позже я вспомнила слова Полины Сергеевны об осторожности с безутешным вдовцом.
– Потом, потом. Поехали, солнце уйдет – и дня как не бывало.
– Да у меня и купальника нет, я для спортивных пробежек по утрам кое-что прихватила, но тут какие пробежки. То в монастырь еду, то в архив. Голова кругом. Никогда в сибирской реке не купалась! Мне говорили, вода быстрая и холодная, лучше туда не лезть.