– Одной лучше не лезть. Со мной можно.
Ладная, видавшая виды «Тойота» остановилась на полянке, окруженной густым кустарником. Метров сто до воды, рукой подать. Я быстро переоделась в машине, несказанно радуясь возможности позабыть хоть на время и о прошлом, и о настоящем, ринулась к воде незамедлительно, без попыток погулять вокруг да около, присмотреться. Михаил еще возился с машиной, он открыл капот, что-то ему при торможении не понравилось («клапаны стучат», пробурчал), – и вслед мне летели его предупреждения:
– Там выше, в районе улицы Подшлюзы, такие названия у нас не романтические, прошлым летом парень утонул, так что предупреждаю – осторожность соблюдать! Я сейчас тебя догоню, ты лучше вглубь без меня не лезь, опасно!
– Да не утону, не волнуйся! – прокричала я, плюхнувшись в воду с размаху, берег достаточно высокий, а река совсем мелкая поначалу, что же, как ребенок маленький, в лягушатнике плескаться приехала? Преодолевая дебри водорослей, я продвигалась вперед, и вот уже глубокий поток и чистая волна, я незатейливым брассом ухожу в нее, она поддается, послушная, но надвигается новая, я снова складываю руки лодочкой и развожу их часто и широко, отталкивая ногами предыдущую волну, уже подчинившуюся.
Свежесть воды быстро становится привычной, я решительна, будто хочу доплыть до другого берега, но таких планов у меня нет, я бездумно преодолеваю бугорки приливающих водных потоков, размякая от влаги, сливаясь с ней.
Впереди зеленая полоска леса, над головой небесная зыбь, ясная и ни облачка. А вокруг изумрудное великолепие – вперед, только вперед!
Но я неопытная купальщица, правая голень застыла вдруг. Как-то странно и неестественно волочится в воде, не могу я ногой ритмично отмерять сажени, левая отмеряет, а правая висит безжизненно. Я что-то слышала о судороге у пловцов, в реках это особенно часто случается.
Впервые оглядываюсь – Михаил где-то у берега, ему до меня далеко – и я кричу:
– Миша, помоги мне, нога замерзла! Помоги-и!
Кручусь на одном месте, проклиная себя за самонадеянность и доверие летнему дню, часто-часто хлопаю руками по водной поверхности, как всполошившаяся птица крыльями, и выкрикиваю свое «Миша, помоги-и!» – пока наконец сильные руки не подхватили меня и не понесли к берегу. Я старалась помогать, отталкиваясь от воды одной ногой, но Миша просил меня успокоиться и не сбивать его с ритма:
– Угомонись, Света, обычное дело. Судорога. Что ж ты без меня в такую даль? До берега уже всего ничего, доплывем. – Он дышит ровно, точными гребками левой руки подчиняя себе вполне, впрочем, спокойную водную стихию, а правой крепко меня держит.
Выбросило нас на берег уже порядком измученных, мы так и лежали бок о бок, приводя в порядок дыхание. Я перевернулась на спину, ногу свело крепко, попыталась ее растирать, и вот уже Миша массирует мне ступню круговыми пассами опытного массажиста.
– Разогреть мышцу необходимо, сразу не получается. – Он тяжело дышал, колдуя надо мной, а голова как болит! – Не бойся, страшное позади.
– Да я и испугаться не успела: когда бьешься, чтобы на поверхности удержаться, – страх не лучший помощник, его и нет. Выживаешь. Автоматические действия, но верные, согласись. И кстати, о выживании: инстинкт срабатывает. Бывают ситуации, когда осмысливать свои действия – смерти подобно. Превращаемся в матрицу, навыки откуда-то усвоены.
– Это у тебя был опыт мистического общения. Но без посредников не обошлось.
– Смеешься над моими слабыми попытками истину понять. – Я перевожу дух, сознание туманится, мне непонятно, как все это случилось.
– Истина нерассказуема и пониманию недоступна, – важно формулирует он, и тут я смеюсь с радостным облегчением, мы вместе смеемся! С ним удивительно легко. И он спас мне жизнь, как ни крути. Без лишних раздумий, «инстинктивно»…
Тучи, неизвестно откуда взявшиеся, затягивали небо, на кустарнике покачивались крупные капли медленного дождя, раздался первый, отдаленный пока раскат грома, еще несколько мгновений, и начнется гроза.
– Ну вот, позагорали, называется! – говорит Михаил, и в голосе не слышно огорчения. Завернул меня в широченное полотенце, заранее приготовленное – пригодилось, понес к машине.
Как я была счастлива, когда его видавшая виды «Тойота» все-таки завелась!
– Мы, Света, сейчас ко мне поедем, продолжим тебя спасать. – Он повернулся ко мне, докладывает перспективы, а я прошу на дорогу смотреть, вокруг деревья, и стемнело вмиг, сейчас ввинтится в столб – так и останемся под дождем. – Да я тебя на руках донесу, не волнуйся. Ты легкая, как моя Лариска, я ее как-то через весь город нес и по лестнице с ней поднимался. На спор. Она не верила, что до дома донесу. Донес. Ну, это давнее, мы еще совсем юные были. И никаких судорог во время купания, просто от переизбытка счастья.
– А что потом было?
– Потом? Ах, ты о Ларисе… Вот поднимемся ко мне, я тебе чаю горячего с медом предложу. Ногу распарить надо, ванну примешь с травами. В гостинице у тебя есть ванна?
Да я просто так спросил. У меня есть. Недалеко тут, да и что у нас далеко? Город с наперсток, Подгора, Надгора, и кружим мы вокруг горы…
– Ну, ты извини меня, такая недотепа. Предупреждали же меня, вода холодная. Так скрутило. Вот утонула бы, сейчас страшно. У меня судороги никогда не было, впервые.
– Все когда-то впервые. Приехали. Четвертый этаж, в доме есть лифт. – Он вышел из машины, я ему сумку с вещами моими сначала подаю, ключи, тетрадку, телефон и записи мои… не говоря уже о джинсах, что ж я, так в полотенце теперь и останусь? – И на пляж, кстати, за сумкой возвращались, ему и в голову не пришло оглядеться по сторонам, видно, давно один живет.
И какой мощный нескончаемый дождь! Даже если б могла идти, предпочла бы в тепле отсидеться.
Как малютку, в полотенце обернутую, он меня к подъезду несет. Одной рукой! Я веса своего не ощущаю. В голове туманится обрывочное: меня спасли, меня обогреют – надо же! Сказку, наверное, на сон грядущий расскажут… В некотором царстве, в некотором государстве… И я усну. Впрочем, так далеко забегать рано.
Я сделала попытку сосредоточиться, но мысли плывут щепочками, их несут по течению дождевые ручьи.
Нормальная квартира историка, именно такой себе и представляла. Книги, книги, шкафы с книгами, письменный стол книгами завален, и кипами книги на полу. Подсвечники старинные, ну, это в Тобольске норма, здесь ничего без старины не обходится.
И картины на стенах. Виды города, восемнадцатый век. Женский портрет, хорошо написанный. Фигура молодухи с кокетливым платочком на шее, она завела руки за голову, русые волосы развеваются на ветру, на заднем плане – лесные просторы.
Она прекрасна. Я смотрю на портрет, Михаил стелет мне на диване – единственном месте, где книги не нагромождены. Оборачивается, предлагая занять приготовленное для меня место, он собирается массировать ногу серьезно. Поймал мой взгляд, четко выговорил: «Это Лариса».
Я и сама поняла, что это портрет Ларисы, но не ожидала, что у нее такие задорные глаза.
Квартира кажется огромной для одного человека. Нет, не так – достойное пространство для одного человека, удобное. Так правильней.
Чай с медом я выпила, сеанс массажа получила, – и меня уже зовут отмокать, ванна приготовлена.
В пахнущей мятой и розмарином воде я почти засыпаю, перед глазами оранжевые круги. Я все-таки простудилась.
– Света, достаточно! Я сейчас дверь открою, вылезай и подготовься, разотрись полотенцем основательно. Считаю до десяти!
Ого! Я мокрая и ощущаю ломоту в ноге, за стенку пришлось ухватиться. Встаю на пол, с трудом удерживая равновесие. Но встаю. Полотенце – это хорошо. Голова кружится – это плохо. Растираюсь. Второе полотенце сухое, здесь же на крючке висит. Здорово!
– Миша, а есть халат? Или пижама?
Он топает по коридору, три минуты шумного выдвигания ящиков, в конце концов из-за двери показалась его рука с махровым нежно-сиреневым халатом. Длинный и уютный халат, в него можно завернуться.
Когда он входит, я готова к встрече с мужчиной, малознакомым для того, чтобы вот так навязываться, между прочим. Массаж, ванна, чаи и халаты, шершавящиеся распаренные подушечки пальцев – салон SPA, а не квартира ученого. Ученые, по общему мнению, люди рассеянные. Чего о Михаиле никак сказать нельзя. Нельзя сказать. Нельзя… (сознание снова уплывает в неизвестном направлении, мне приходится усилием воли вернуть предметам очертания).
И резной буфет прошлого века в столовой. Пока он нес меня, я отметила.
Гостиная, столовая, спальня. А все в целом – кабинет для занятий историей, стены увешаны литографиями, гравюрами, портретами, пейзажами (и что обычно для ученого, живущего в Тобольске, – персоны и местности связаны только с Сибирью, пожалуй, есть такие города на земле, где никому не приходит в голову изучать географически отдаленные пространства. Как в Венеции трудно себе представить пишущего о Барселоне. Да и в самой Барселоне пишут только о Барселоне. А в Тобольске… Впрочем, это уже повторение сказанного). Кухню я еще не видела.
– Михаил, а у меня вообще-то жар. – Перед глазами плыли картины и картиночки, они удлинялись, и впору завернуться в эти бесконечные леса, небеса и дороги… – По-моему, я простудилась. А знаешь почему? Это ты виноват. Женщина здорова, пока ей не на кого опереться. Как только чувствует опору – еще в самом зародыше этого чувства, – у нее появляется ощущение, что можно расслабиться и потерять бдительность, безнаказанно плыть куда глаза глядят, в общем, она обретает твердую уверенность, что не утонет.
Я уже привыкла кататься на твоем плече. Ощущение кошки, прыгающей хозяину на плечо, как только он входит в квартиру… так и я буду запрыгивать на хорошо изученную ключичную ложбинку, стоит тебе появиться на горизонте. Или в дверном проеме. По-моему, у меня горячка и сорок, честно. – Перед глазами уже всерьез то двоилось, то расплывалось и текло. Образы, образы. Изумрудные переливы Иртыша, тяжелые капли на кустарнике, нежно-сиреневый халат неизвестной мне женщины, портрет задорной Ларисы и дубовый буфет конца прошлого века, с резными дверцами. Или начала века, мне неведомо, – а еще много-много гравюр, и литографий, и портретов разных размеров в рамках, преимущественно коричневых.