Но вот короткая фраза Андрея Платонова, он умел в нескольких словах сказать самое важное: «…чтобы сберечь счастье, надо жить обыкновенно».
И Николай Второй, любящий муж, опекаемый полубезумной от постигших ее напастей женой, вообразившей, что на нее Богом возложена задача спасти Россию. Спасти ей, на самом деле, хотелось сына, только Бэби был ее истинной любовью и наваждением, «и триста всадников явятся и вызволят нас и спасут от погибели».
Заботливый отец, так любящий читать детям вслух, – решает уйти от суеты, отречься от престола под давлением бунтующей общественности «ради пользы России» – и «жить обыкновенно».
И в результате губит самое дорогое. Как губит, почему? Да очень просто, этим самым отсутствием сопротивления, хоть какого-нибудь. Принятием своей «судьбы как Божьей воли».
А важна ведь сила свободной воли верующего. Блаженный Августин такое открытие сделал.
– И ты считаешь, что смиренное принятие того, что должно случиться, – грех?
– А что должно случиться? Свою судьбу мы пишем сами, и верующие, и неверующие, и протестанты, и католики, и православные. Интуиция – а точнее, навык мгновенного сопоставления событий, свобода воли – умение видеть ситуацию и понимать, к чему она приведет, и вера – истинная вера в Господа.
Силу духа Господь дарует. Но триста всадников «во спасение» к безвольному не пришлет. Поэтому их покорность судьбе стала предопределением трагической участи. Они смиренно ждали расправы.
Единственный сильный жест и проявление свободы воли – отношение к семейным драгоценностям. Царь, как мужчина ответственный, должен обеспечить своих чад и супругу возлюбленную. А профессия у Царя одна – царствовать. Может быть, не случись болезнь у Алексея, он царствовал бы куда предусмотрительней, и Распутина бы не появилось в такой необъяснимой близости, и никакие юродивые в то время не катили бы гурьбой – но посмотри, как все взаимосвязано, какой скрутился клубок! Шла мощная кампания дискредитации власти. Лавина клеветы, поток обличений, проклятый Царь-Самодержец!
Царь-Богопомазанник на Руси – святое. Но Царь, мечтающий о тихом семейном счастье, – неожиданный поворот событий. Резкая смена сценария.
Гибкость Ленина невероятна, изворотливость никем не превзойдена. И многие деяния его либо скрыты, либо не доказаны. «Он ничего не знал!» Слышал такую версию, Миша? Она до сих пор популярна.
Мстительный юрист, безудержный и верткий, прежде чем решиться на расстрел Царской Семьи, запускал ложные слухи – проверить, не ополчится ли православный народ на кровавую новую власть. Сперва проверял. А уж потом… Потом он убил их всех до единого.
Под шумок и во время неразберихи, когда в дыму событий ничего толком не увидать.
Невинно убиенные семь человек, от рождения не имеющие права на «простое человеческое счастье». Дерзнули жить, как им хочется! Не по регламенту, заранее утвержденному.
Откуда суета с распределением царских драгоценностей по монастырям, по духовникам и священникам? Призвали всех, кому, по мнению Царицы, можно доверять.
Да, в этом Александра Федоровна не ошибалась. Но, как сказал Хемингуэй, «лучший способ понять, можно ли доверять этому человеку, – доверять ему».
Она доверяла и безошибочно находила верных ей людей, этого не отнять. Она была прекрасной начальницей для белошвеек, умной и бережливой, небольшое дело организовала бы наилучшим образом.
Но до Англии они так и не доехали. И триста верных офицеров-всадников, которых она, как священную чашу Грааля, часто видела во сне, – не показались на горизонте.
Ни в Царском Селе, ни в Тобольске, ни в Екатеринбурге тем более.
Царица, великие княжны и комнатные девушки до последнего дня их земного существования были заняты пришиванием бриллиантов вместо пуговиц к великокняжеским платьям. Конструированием корсетов из жемчугов с изумрудами. Чтобы было на что жить, если возникнут из-за горизонта те самые триста всадников и освободят царственных мучеников, или… Если все-таки отправят их на корабле из Мурманска в Лондон. А у них сбереженное при себе. Бедность не грозит. Они наконец заживут мирно, покойно и будут всегда вместе. Это единственное, чего хотели «идеальный мужчина» (так его называет автор одного из исследований) и его верная, пусть и склонная к нелепым суевериям супруга – в девичестве гессенская принцесса Александра, получившая когда-то при английском дворе суровое и строгое воспитание.
Когда их посреди ночи пригласили в подвал Ипатьевского дома, сорок минут ушло не на причесыванье и умыванье… На подготовку, на тщательную экипировку «в последний путь». Российские великие княжны и цесаревич – наследник престола империи водружали на себя тяжелое обмундирование, одежды с зашитыми в них драгоценными камнями. От пуль они не спасли, но апокалиптическую процедуру расстрела превратили в долгую и мучительную казнь, пули отскакивали от бронированных каменьями одежд.
А после расстрела в темном уральском лесу верные сыны революции обнажали юные тела царевен в поисках ценностей, что были запрятаны в одеждах.
Историю с драгоценностями невозможно отделить от описания гибели семи Романовых. Гибели Царской Семьи.
Что это, Михаил, – предопределение, Божья воля? Или все-таки согласие на казнь, ведь они смиренно ожидали в течение года! Какие угодно объяснения находят – Царица удерживала мужа от побега, от связей с Георгом IV, она не хотела покидать Россию, считая, что не сможет вернуться…
Но как же здравый смысл самого Николая II?
Где же свойственная полководцу стратегическая смекалка, ведь военному делу отец его научить успел. Монарх сдался на милость полубезумной жены…
Идеальный мужчина с энтузиазмом пилил дрова в Тобольске, азартно подтягивался на турнике, даже делал «солнышко», из-за чего забор пришлось увеличивать в высоту, прохожие сбегались со всех сторон – посмотреть. Сохранял мышцы в хорошей форме… хотя во имя спасения любимой жены и детей должен был, как всякий настоящий солдат, спасать их жизни. Времени ему выделили достаточно.
Я почему так долго об этом говорю – ну, во-первых, у нас такая полубольничная картина тут, я выздоравливаю, ты меня лечишь… И да, я никак не могу ответить на эти вопросы самой себе. Не получалось, не сходилось. Сомнения одолевали – должны ли они были и вправду ждать гибели со смирением – «на все Божья воля»?
Я долгое время так и думала, читая написанное о последних 12 месяцах жизни Царской Семьи, да и предшествующие периоды проштудировала.
Смирение перед Божией властью. А борьбу за здоровье неизлечимо больного сына как объяснить? Значит, сопротивление все-таки присутствовало, могли бы и его недомогание принять со смирением. Но нет. Боролись.
Иначе – зачем драгоценности так берегли, затейливо сохраняли? Да еще и аккуратно вшивали в одежды для казни! Ведь задумывались об этом!
Бриллиантовый протест – все, на что хватило последних венценосных Романовых. И картина смирения перед жестокой судьбой этими драгоценностями нарушена. Что это, как не суета мирская? Я не осуждаю, нет.
Не сходится. Не получается картины смирения перед волей Божией. И как проявление свободы воли – тоже неубедительно.
Слабость и растерянность, вот что это. А растерянность – грех.
После шестой чашки чая мне показалось, что я окончательно выздоровела. Дышала легко, в горле уже не першило, в зеркало взглянуть боялась, да и нет зеркала, вокруг одни портреты с гравюрами. Но вставать не хочу, слабость неимоверная, будто упаду тут же.
– Миша, я вроде и не сплю еще, и не знаю, который час, странный у нас с тобой день. Беседа неожиданная получилась, я сосредоточена на своих воспоминаниях… а ты на своих, и получается, мы оба предпочитаем жить прошлым. И не своим, что особенно любопытно, а чужим. Для нас никак не закончится чья-то история. Мы что-то хотим в ней понять. А может, все проще и мы бежим от собственных проблем – в истории, в историю?
Я отлеживаюсь в твоей фантастической квартире, и эти безделушки на этажерке, на тумбочках, в витринке, я теперь понимаю, откуда они появились и почему. Не о каждой вещице понимаю, а в целом антураж разглядываю. Напоминает ту, давнюю квартиру моих московских тетушек, той самой Валюшки, жены бабушкиного брата Александра, она приехала к сестре Зине – почти сразу после его смерти. Представляешь, заявляется такая небольшого росточка дама, изящная и в желтоватом перманенте, настаивающая, что она «старая большевичка»… кстати, сохраняла до самой смерти ясность мышления необыкновенную – говорила четко, доходчиво доносила смысл… И вот не стало мужа – директора завода, отгоревала она и упаковала свой шикарный гардероб, шубы и туфельки в невероятных количествах, костюмы твидовые и шелковые, лайковые перчатки и дорогие сумочки. И в столицу перевезла.
Но еще целиком старинными безделушками, фарфоровыми и серебряными, а может, и золотыми, набитые комоды были, и витринка – вот такая же! – стояла.
Не имели особых средств к существованию – одна на машинке печатать умеет, другая «персональный пенсионер», но привычка жить широко и очень широко сохранялась до последних дней. В антикварные магазины относили свои картинки, солонки и чайнички, брошки в ломбарде закладывали, и до последних дней колокольные дворянки – впрочем, тетушки мои московские, к церковному сословию никакого отношения не имели – жили припеваючи.
С салонами красоты и укладками волос, в пальто из дорогих тканей с начесом, съестное покупали в Торгсине, равно как и одежду… я не задумывалась тогда, на какие средства и что. А теперь думаю – возможно, это видоизменилась часть тех царских драгоценностей, что священнику Васильеву была на сохранение вручена, а сынок Александр, старшенький и уверенный в себе, Валюшкин будущий муж – вроде бы понемногу руку в них запускал…
Все так запутано. И Лариса Носова, дочь Окрылина, мне от души жаль ее, задорную и прекрасную, и отважного Матвея Захаровича жаль – но они ведь тоже не только любовались найденными сокровищами, тайнами земли и времени, будем так говорить – не только любовались, но и умели найти им применение в благоустройстве своей жизни.