Он возвращает мне пощечину, пусть словом, но с лихвой отмерив силу удара, и я произношу тихо и глухо:
– Чего ты хочешь?
– Согласия. Ничего смертельного, милая. Мне просто нужна твоя помощь в обмен на услугу, только и всего.
– Я же просила, не называй…
– Буду. Ты милая, когда злишься. И я не люблю, когда меня просят, это связывает руки. Я привык решать сам.
– У тебя все милые.
– Ревнуешь? Или не нравится быть, как все?
– Нет, – я убираю со щеки прядь волос, пряча глаза. – Констатирую факт. Ты мне ничего не должен.
Бампер достает сигарету, щелкает у лица дорогой зажигалкой.
– Хорошо, что понимаешь, – соглашается, лениво затягиваясь дымом, опуская руку в карман брюк. – Не должен, Коломбина. В отличие от тебя. И данный факт – та причина, по которой я здесь. А ты водишь меня за нос не один час, как своего Мишку, показывая, насколько осталась верна вчерашнему слову. Судя по всему: тебе плевать. А время идет, и оно для меня дорого.
Я вскидываю голову, с новым вызовом глядя на парня.
– Не правда! Я не сказала «нет», а ты молчал!
– Я не привык просить, следовало бы догадаться! Или моей ошибкой была та ветка сирени? Поэтому ты решила продинамить меня?.. Я не приехал просить о свидании, девочка. Не стоит убегать. И я больше не намерен спать с тобой, даже если ты очень попросишь. Дважды фокус: «Помоги, Витя!» – не пройдет.
В этом месте мне стоило бы отвести глаза и залиться румянцем, – если честно, слова укора больно ранят, но я помню другие слова парня, прозвучавшие однажды не менее уверенно.
– Дважды? – неужели это я улыбаюсь, с удивлением глядя в серьезные глаза? – Однако же, Артемьев, какая короткая у тебя память. Мне кажется, для «дважды» мы уже слегка увлеклись. Твое счастье, что я не стану на деле проверять правдивость твоих слов.
– О чем ты, Коломбина? – К черту! Он прекрасно понимает суть вопроса!
– Не думаю, что могу заставить тебя спать со мной, даже если очень попрошу. Ты не похож на того, кто спит с девушками из жалости. И дело не в сирени, ты же понимаешь.
Рыжий посылает затушенный о зажигалку окурок точно в мусорный бак.
– Мне нравится ход твоих мыслей, Коломбина, – польщено скалится, одергивая на плечах куртку. – Конечно, я мог бы обратиться к другому человеку, но зачем… когда у меня есть ты.
Он только что был так серьезен, до холода в глазах, и вдруг произносит конец фразы слишком интимно, даже нежно. Настолько многообещающе, ласково огладив меня взглядом, что у меня пропадает всякое желание улыбаться.
Мне не устоять перед ним. Не устоять, если он вздумает играть со мной, как кот с мышью.
Остается только с досадой отвернуться, спрятав лицо за распущенными волосами.
– Я могу заехать домой принять душ? Или времени нет совсем?
– Конечно, можешь, Коломбина, – Бампер обходит машину, распахивая для меня дверь черного «BMW», – я же не зверь. И, раз уж мы заедем к тебе, – наклоняется к уху, когда я, опускаясь в кожаное кресло, касаюсь его плечом, – быть может, ты меня даже накормишь? Есть хочется – жуть!
– Обойдешься! – жаль, что я не прищемила дверью какую-нибудь важную часть его тела. – И я тебя не приглашала!
Не приглашала. Но как только автомобиль тормозит у подъезда ее дома, а я намереваюсь, выпустив Коломбину, свернуть к дальнему краю тротуара, снова приготовившись ждать, она возвращается и бросает коротко, прежде чем уйти:
– Поставишь машину и поднимайся. Номер квартиры ты знаешь.
Да, знаю. Навел нужные справки, спасибо вечнозеленой купюре и доброте разговорчивого коменданта общежития. А она так и не спросила, кто сказал и как нашел. Зачем приехал? Почему прождал ее, как дурак, столько времени, удивляясь собственному терпению и смеясь над собой. Потирая ладонью след на щеке, так и не остывший от ее обиды.
Черт! Если бы я сам до конца все понимал! Просто не смог в новом дне без девчонки, так и не сомкнув ночью глаз, а она… «Мне все равно». Неласковая, колючая, равнодушная Коломбина. Запавшая в душу так глубоко, что без нее уже не вздохнуть полной грудью, как ни пытайся. Не забыть и не забыться в другой, но слова подобрать так трудно.
Я смотрю на нее, на ее сомкнутые в молчании губы, на упрямую линию подбородка и упавшую на щеку прядь темных волос, небрежным движением пальцев заправленную за ухо, на тень от ресниц, затенившую глаза, на красивые руки, пока она нарезает хлеб, включает микроволновку, чайник, ставит на стол один прибор… и понимаю, что сегодня не усну один. Без того, чтобы она просто была рядом. Даже если это будет стоить мне очередной пощечины.
Потому что вчера мы оба шагнули за грань, откуда вернуться не просто.
– А ты? Разве не поужинаешь со мной?
– Я не хочу.
Что ж, как скажешь, милая. Умерим на время гордость. Поужинаю в одиночестве, пока ты плещешься в душе так близко от меня за тонкой стеной, заставляя сглатывать слюну, представляя твое голое тело под горячими крепкими струями воды. Вспоминая затянутые желанием карие глаза и раскрытые на жадном вздохе губы. Которые, знаю, когда-нибудь произнесут мое имя так, как я хочу.
Ради такого зрелища я бы согласился остаться голодным.
Коломбина выходит из душа полностью одетая. Оставшись в джинсах, переодев футболку, вытирая полотенцем густые, непослушные волосы…
Я иду на звук включенного фена и вдруг замираю на пороге небольшой комнаты. Такой яркой, в цветных пятнах постеров, что на мгновение теряю дар речи, не сумев справиться с отразившемся на лице удивлением, – я никогда не видел ничего подобного.
Ее хозяйка замечает меня и выключает фен. Вслед за мной обводит комнату взглядом, в котором растет смущение и испуг. Останавливает его на оранжево-фиолетовых стенах… на голубом, обклеенном фотообоями «под перистое небо» потолке… на зеленых в золотой орех портьерах…
– Я редко бываю дома, – говорит негромко, суетливо отвернувшись к книжной полке. Опустив на нее фен, растерянно поправляет корешки давно прочитанных книг. – Здесь не менялось ничего со времени школы. Отцу некогда, а мне… А мне когда-то это казалось красивым.
– Ну-у… у тебя очень мило, Коломбина, – я кусаю губы, чтобы не растянуть их в улыбке. – Уютненько так.
– Не ври! – она поднимает лицо, дерзко вздернув подбородок, но румянец выдает ее с головой. – К черту! Можешь смеяться, Артемьев! Я же вижу, что тебе не нравится!
– Не придумывай! – Слава богу, мне удается сохранить серьезность. – Я ничего подобного не говорил. Да, необычно, как для девушки, ну и что? В этом вся ты…
Она смотрит на меня, не зная, верить сказанному или нет, а я прохожу в комнату, с интересом оглядывая стены, с которых на меня смотрят фотографии старинных автомобилей. Увидев среди них фотографию маленькой девчонки в шортах с растянутыми хвостиками, забравшуюся на ржавый кузов автомобиля, улыбающуюся в объектив камеры во весь щербатый рот, я спрашиваю:
– Кто снимал тебя?
И слышу глухое:
– Отец.
– А этот снимок? – показываю подбородком на фотографию, где маленькая Коломбина, в платьице в горох и белых сандалиях, с бантом на макушке, стоит возле парковой фигуры диснеевской Белоснежки, нахмурив брови и поджав рот. Спрятав руку – ту, что должна лечь в ладонь сказочного персонажа, – за спину.
– Мама. Отцу нравится, потому и висит. Платье – ее подарок.
– Почему же нахмурилась?
– Я в детстве не любила наряды. А еще… она попросила отца отойти.
Голос Коломбины лишен эмоций, сама девчонка, отвернувшись, что-то наспех бросает в сумку, и я понимаю, что коснулся скользкой темы. И дураку ясно, что сегодняшняя подруга ее родителя, куда моложе возможной матери. Да и держались они друг с другом слишком отстраненно, чтобы быть близкими людьми.
– Ты очень любишь его, да? – я задаю первый пришедший на ум вопрос, чтобы сойти с неудобной темы.
– Да, – она на миг замирает, но вот уже вновь принимается складывать сумку. – Очень.
– Вы похожи.
Она только пожимает плечом.
– Знаешь, ты сегодня смогла удивить меня, – признаюсь, забирая из тонких рук сумку, когда она застегивает ее на молнию, собираясь отнести к дверям. – Никогда бы не подумал, что ты хоть что-то смыслишь в технике.
– Ну, спасибо!
– Пожалуйста, Коломбина, – отвечаю предельно честно. – Скажи, ты действительно можешь отличить карбюратор от коробки передач? Мне не показалось?
Она смотрит на меня с тихим вызовом. Как будто ожидая, что я вот-вот отпущу насмешку.
– Действительно. И не стоит меня проверять, Артемьев. В твоей машине стоит инжектор.
– Какая разница…
– Большая. Если ты хочешь выжать скорость и сэкономить горючее. Разве что сам не заглядываешь под капот и не видишь отличия. Ведь не видишь?
Она тоже умеет бить по больным местам. Еще недавно признание далось бы нелегко, но сейчас я позволяю себе быть открытым.
– Если честно, Коломбина, я не силен в технике. Хотя в чем разница карбюратора и инжектора знаю. В теории. Вопросы с машиной я решаю на СТО, как все нормальные люди. Ой, вот только не надо…
Но, поздно. Коломбина уже задирает нос.
– Послушай, Бампер! Я не собираюсь перед тобой оправдываться! Да, я люблю технику и машины. Люблю с детства! Не трудно догадаться, раз уж ты оказался в этом доме и влез в мою жизнь! Но это не значит, что я…
– Давай, еще диагноз себе придумай самостоятельно. У тебя хорошо получается.
– … ненормальная. Что? – вспыхивает девчонка. – Да иди ты к черту!
Коломбина выходит из комнаты и идет в прихожую. Молча обувает кеды, натягивает короткую куртку, щелкает собачкой замка… Ее дорожная сумка в моих руках, и когда мы выходим из подъезда дома и подходим к машине, я бросаю сумку на заднее сидение «BMW», наткнувшись на сердитый взгляд.
– Я еще ничего не сказал, – на всякий случай предупреждаю девчонку, распахивая перед ней дверь. – Садись!
Но она не спешит отвечать на приглашение.
– Артемьев, я знаю, что сама согласилась на условие, но… Ты по-прежнему уверен, что тебе нужна я? – спрашивает хмуро. – Для твоего дела?