– Да! Да, слышишь, Артемьев! Да!.. Витя, пожалуйста, – урчу в ухо мартовской кошкой, прогибаясь навстречу ласкающим меня пальцам. – Ты же видишь, что я тоже хочу тебя.
– Хочу… – подаюсь навстречу его губам, открываясь для него, встречая, чувствуя наконец Рыжего в себе.
И плевать, что затылок бьется о стену, а бедро царапает пряжка ремня. Что руки сжимают тело до боли в желании проникнуть под кожу. Мы сейчас нужны друг другу как воздух, и я сама целую Бампера почти с яростью, наказывая за то, что сводит меня с ума. Что заставляет так сильно хотеть его.
– Танечка… Танька…
Раскрытые губы на запрокинутой шее и голод – горячий, жаркий, неистовый, томительно снедающий нас.
Он повторяет мое имя снова и снова, бесчисленное число раз, как будто растерял все слова, кроме одного единственного, и это странно действует на меня. Словно хмель кружит голову, заставляя чувствовать себя в эту минуту самой важной для него.
Я встречаю пик наслаждения задушенным запястьем полукриком, а Рыжий топит хриплый стон на моем плече. Обнимает крепко-крепко, и не думая отпускать, даже когда наше дыхание выравнивается, а в ноги ударяет предательская дрожь.
– Тань?
– Что?
– Посмотри на меня.
И все это только для того, чтобы снова поцеловать Коломбину. Смешную девчонку в оранжевом платье из своего прошлого. Мягко, долго, с подчиняющей нежностью, как умеет только он.
Собираясь на вечер, я оставила в комнате настоящий раскардаш, и сейчас мы осторожно пробираемся сквозь разбросанные по полу вещи, чтобы упасть на койку.
– М-м, романтика, – смеется Рыжий, пробуя крепость панцирной сетки на прочность своим сильным телом, растягиваясь на моей постели, как кот.
– Ку-уда? Не надейся сбежать! – тянет меня на себя, когда я останавливаюсь, чтобы снять с уставших ног новые туфли и избавиться от болтающегося на талии бюстгальтера.
– И не думала совсем. Размечтался!
– Давай помогу, – усадив к себе на колени, быстро справляется с застежкой и, приникнув к спине, ловит мои руки. Целует в плечо. – А чулки, моя хорошая, оставь мне.
Я тоже раздеваю его, не желая, чтобы хоть маленькая деталь одежды разъединяла нас. В комнате почти темно, но света лунной ночи из окна хватает, чтобы рассмотреть Бампера во всей красе.
Словно дурачась, он закидывает крепкие руки за голову, выгибая бровь.
– Нравится? – оскаливается кривой ухмылкой, ничуть не стесняясь собственной наготы, когда я задумчиво скольжу по нему взглядом, все еще не веря в происходящее, и мне приходится тут же фыркнуть:
– Ни капельки!
– Нравится, не отрицай!
– Нет!
– Танька, ты чудо! – Рыжий смеется – легко и тихо, но вдруг затихает, возвращая лицу серьезность. Оторвав плечи от подушки, протягивает ко мне руки. – Иди сюда! Не могу, когда ты так далеко!
Я сижу на коленях в изножье кровати – зацелованная, обнаженная, с взъерошенными волосами, но послушно склоняюсь к нему, тянусь навстречу парню, когда он обнимает меня, укладывая на себя. Сама нахожу его губы и целую, сначала осторожно, потом все более исступленно, чувствуя, как пальцы Рыжего ласково зарываются в мои волосы на затылке, гладят шею, спину. Спустившись вдоль позвоночника, осторожно царапают ягодицы.
– Искусительница и мучительница. Я снова хочу тебя…
Ему не надо просить дважды, в своем ответном желании я так же правдива, как он, и поднимаюсь над Рыжим, вскидывая голову и закрывая глаза. Прогибаюсь в спине, подставляя грудь жадным губам.
– Да, – отвечаю, растворяясь в удовольствии, чувствуя, как наполняюсь им.
Да! Да! Тысячу раз «да».
– Тань?
– М-м?
– Не спишь?
– Нет.
– Тогда ты. Чего затихла? Твоя очередь.
Он только что признался мне, что почти не помнит, как потерял девственность, потому как был пьян. Что однажды в детстве соврал друзьям о том, что Баба Яга в их семье живет самая настоящая, по ночам ест мухоморы и летает в ступе, и они боялись приходить к нему в гости. Что в семь лет очень хотел стать Суперменом и мама сшила ему на Рождество настоящий супергеройский костюм, а он потом, как последний придурок целый год в нем спал, прямо в плаще, с игрушечным криптонитом под подушкой, будучи твердо уверен, что во сне всех спасает. Что однажды убежал из дому, прикинувшись немым попрошайкой, но продавщица ларька его узнала и за ухо привела к родителям. Что он мечтал быть путешественником во времени и крутым дайвинистом, найти город подводных жителей, как в кинофильме «Бездна», и подружиться с супер-рептилиями, а приходилось разучивать уроки сольфеджио и учить дифтонги. Что он очень любит шоколадное мороженое и клубнику, но никому и ни за что в том не признается.
– Моя?
– Твоя. Теперь ты должна сознаться в чем-то очень личном. Клянусь, что никому не расскажу!
– Еще чего. Обойдешься! – бурчу я, но бурчу не зло, расплющив щеку о грудь Рыжего, и ему сразу становится ясно, что я почти сдалась.
– Ну, Тааань, – он капризно поджимает губы, касаясь указательным пальцем моего подбородка. Заставляя посмотреть на него. – У тебя одной, что ли, должен быть компромат на меня? Я тоже хочу! Давай что-нибудь из детства.
Не знаю. Я никогда и ни с кем особо не делилась подобными воспоминаниями, но это же Бампер.
– Ладно, – соглашаюсь, складывая ладони на груди так, чтобы опустить на них голову и видеть его лицо. Мне нравится смотреть на него, он так внимательно замер в ожидании, что я не могу сдержать улыбки.
– Знаешь, а ведь рыжий – мой любимый цвет волос.
– Сочиняешь? – удивляется Бампер. Похоже, мое признание смутило его.
– Ни чуточки! Не поверишь, но в детстве я мечтала хоть немного быть похожей на знаменитую Пеппилоту.
– Ту, что Длинныйчулок?
– Угу.
– Ты похожа.
– Думаешь?
– Уверен. Есть в тебе что-то такое, хм-м…
– Какое? Смелое? Безрассудное? Отвязно-веселое? – Я снова кладу щеку ему на грудь, встречая ровное биение сердца. Он тут же гладит рукой мои волосы, забирается в них пальцами, перебирая пряди на затылке. – Или ты все еще помнишь носки в стрекозах и нелепое платье в ромбах?
– Тань…
– Не надо, Вить. Ничего ведь не изменишь, называй ты меня хоть Коломбиной, хоть Пеппилотой, я действительно несуразная девчонка. Точнее, девушка, но суть от этого не меняется.
– И все-таки, почему Пеппи? – не спорит со мной Рыжий. – Потому что у нее была лошадь? Или чемодан с золотом? – Кажется, он улыбается. Ну, еще бы! После костюма Супермена он должен понимать меня как никто!
– Много ты понимаешь, – фыркаю я, расплываясь в улыбке. – У нее был ПАПА! Самый лучший капитан! Почти, как у меня. И очень ее любил.
Мы оба молчим, и вдруг Бампер говорит:
– Так значит, Эсмеральда Кузнецова – твоя мать?
– Значит, – неохотно признаю. – Что, не похожа я на нее?
– Как-то не очень.
– Вот и хорошо. Потому что мать из нее никудышная, но все равно говорить об этом чужим людям не стоит. Пусть живет, как хочет.
– Не буду.
– Эй! – я игриво щипаю его в бок, услышав в ответе Бампера странное довольство. – Ты что это там о себе возомнил?
Он возвращает мне щипок, и я не могу удержаться от смеха.
– Только то, что ты сказала. Вернее, на что намекнула.
– И на что же? – удивляюсь я.
– На то, что я тебе не чужой. Ведь не чужой, Таня?
У него снова получается лишить меня слов. Как-то это стремительно все, ново и непонятно. Нет, не чужой. Конечно, не чужой, после всего, что между нами было. После того, что я с ним чувствовала. Никогда не будет чужим, даже если после этой ночи мы навсегда расстанемся. Но я не знаю, что сказать, и вместо ответа упрямо поджимаю губы.
– Я просто подумал, что твоя жизнь могла быть другой, – тихо продолжает Рыжий. – Имея такую известную мать, ты могла жить здесь, в городе. Учиться в престижной школе, даже самой дорогой. А, возможно, жить в одном со мной доме. Отец упоминал, что она влиятельная тетка…
– Нет, не могла, – я решительно обрываю его. Что за глупости! – Отец ничего не брал у нее, я – тоже. Он никогда бы не согласился быть содержанцем, сегодня я окончательно поняла почему. И потом, я и без ее помощи поступила в ВУЗ, подумаешь, связи. А училась я всегда хорошо. Мне не это было нужно от нее, не деньги, понимаешь? Совсем другое. Вить?
– М-м? – мычит он у моего лба, крепче притягивая к себе.
– Я больше не хочу о ней говорить. Никогда. Не хочу вспоминать запах «Captain Black». Я его ненавижу. Мне кажется: он с детства преследует меня.
– Че-е-ерт! – тянет Рыжий со стоном, и я тут же вскидываю голову, испугавшись, что взобравшись на парня, ненароком что-нибудь ему отдавила.
– Что? Что случилось?
– Ничего, – выдыхает он, виновато отворачиваясь. – Курить хочу.
– Тьху, напугал! Ну так кури!
– Легко сказать. Для этого мне надо, как минимум, выйти в коридор, а как максимум – на лестничную площадку. И почему в общагах нет балконов?
– Почему же? Есть, – сообщаю, как настоящая хозяйка. – На кухне. Но если тебя там кто-то увидит из вечно голодных студентов, у вахтерши могут быть неприятности.
– А у тебя? – смотрит он вопросительно.
Я пожимаю плечом, не отводя взгляд.
– И у меня. Но можно ведь в форточку, если хочешь.
– Хочу. Очень, – вздыхает он. – Но тебя я хочу больше. Эй, – пробегает пальцами вдоль позвоночника. Оторвав затылок от подушки, игриво кусает за подбородок. – Может, отвлечешь, Коломбина? Кажется, я курил чертову уйму времени назад.
На самом деле мне не хочется отпускать его от себя. Даже на шаг. В объятьях Рыжего тепло и уютно. Спокойно. Он куда больше и крепче хлипкого Вовки, шире в плечах, и мне приятно чувствовать его силу под своими ладонями. Чувствовать насколько я слабее и меньше. Женственнее. А может, всему виной чулки и сегодняшнее преображение, не знаю. Я знаю лишь то, что с Рыжим могу дышать во всю силу легких. Могу быть сама собой, не стесняясь своих порывов и желаний. Не стесняясь собственного тела, такого жадного и любопытного. Отзывчив