Та же газета четыре дня спустя:
«Продолжая серию упражнений, Попов, подняв в воздух свой „Райт”, совершил вчера утром полет на расстояние в шестьсот метров, на высоте примерно восемь метров; затем выключил мотор и приземлился на планирующем спуске. Несколько минут спустя он осуществил второй полет на четыреста метров. Посадка произведена великолепно».
Еще через день:
«Нынешним утром русский авиатор Попов продемонстрировал прекрасный полет на дистанцию в 1200 метров, на высоте около двадцати метров, и приземлился столь же красиво».
Через неделю:
«Вчерашний день принес несколько красивейших полетов, выполненных молодым поклонником авиации. Наш славный русский коллега де Попов, сотрудник «Нового времени», который несколько недель тренируется на аэродроме в Ла-Напуль, где он летал по прямой линии на несколько сот метров, проделал вчера серию виражей с большим изяществом. Окрыленный первым успехом, около одиннадцати часов молодой пилот вновь поднялся в воздух и совершил девять кругов над летным полем за десять с половиной минут.
Но это не удовлетворило его. Воспользовавшись благоприятной погодой, он в третий раз взлетел и продержался в воздухе двенадцать минут тридцать пять с половиной секунд, а затем ловко приземлился возле своего ангара.
Де Попов – первый авиатор, который совершил столь продолжительный полет на нашем аэродроме. В минувшем году де Ламбер, также на биплане Райта, пролетел всего лишь несколько метров.
Молодой русский авиатор является в настоящее время подлинным повелителем своего аппарата и с изяществом, элегантностью, напоминающими «почерк» графа де Ламбера, он направляет его в небесную лазурь.
Мы шлем де Попову наши горячие поздравления».
Так проходили дни в Ла-Напуль, предшествовавшие началу состязаний.
21 марта Попов вызвал настоящую сенсацию: описывая над аэродромом «восьмерки», дуги и полудуги, он продержался в воздухе один час двадцать минут на высоте шестьдесят метров, преодолев за это время расстояние в семьдесят километров, и опустился только потому, что горючее оказалось на исходе.
«Если позволит погода, сегодня или завтра он полетит в направлении Канна», – сообщала «Пти нисуа». А «Эклерёр де Нис» восторженно заметила: «Наши предвидения осуществились даже быстрее, чем мы осмеливались надеяться». Свою похвалу молодому пилоту газета выразила такими словами: «Де Попов умеет исключительно ровно вести свой аппарат, который под его управлением не имеет килевой качки, какую привыкли видеть у бипланов Райта. Мы счастливы адресовать свои поздравления нашему собрату по перу, поскольку де Попов – также журналист».
Около четырех часов дня к Попову подошел его верный друг и помощник, механик «Райта» Бабло:
– Сударь, месье Араго просит вас пожаловать к нему.
Николай Евграфович знал, что Ф. Араго – известный французский общественный деятель, депутат парламента, один из руководителей каннской авиационной недели.
Когда Попов разыскал на аэродроме Араго, тот несколько удивил Николая Евграфовича, сказав:
– Ее высочество великая герцогиня Мекленбург-Шверинская желает видеть вас. Она просила меня представить господина Попова ее высочеству.
– Меня?!
– Именно вас, месье Попов. Великая герцогиня почти каждый день бывает на аэродроме и живо интересуется приготовлениями к митингу. По-видимому, ваш сегодняшний полет произвел большое впечатление на нее. Известно, что она неравнодушна ко всему, на чем лежит печать вашей страны. А вы как-никак соотечественники.
Русская великая княгиня Анастасия Михайловна, выданная замуж за немецкого герцога, не теряла самых тесных связей со своей родиной и чувствовала себя больше русской, чем немкой. Овдовев, она большую часть своего времени делила между Петербургом и Эзом под Ниццей (здесь ей и ее братьям принадлежала вилла, по сути дворец, «Венден») и живо интересовалась делами по преимуществу российскими, а не германскими.
Попов предстал перед ее высочеством как был – в просторной рабочей блузе и, разумеется, прежде всего извинился за свой внешний вид.
– Ну, о чем может быть речь! Вы же заняты делом, а я вас отрываю от него, – улыбаясь, сказала Анастасия Михайловна – моложавая пятидесятилетняя женщина с открытым и приветливым лицом, протягивая Попову руку. – Прежде всего, садитесь. И расскажите, голубчик, о себе. Что привело вас в авиацию? Почему вы проявляете к ней такой интерес? Чего хотите добиться? О вас много пишут газеты, но разве узнаешь из них самое главное? Итак, я слушаю вас, месье де Попофф, как величают вас французы. Мне будет приятно узнать, что думает о развитии авиации, о ее будущем первый русский летун. Но учтите, – Анастасия Михайловна шутливо погрозила пальцем, – я человек далеко не беспристрастный, а, антр ну, увлекающийся.
Некоторая неловкость, которую сперва испытывал Николай Евграфович в присутствии столь высокопоставленной особы, исчезла без следа. Великая герцогиня умела расположить к себе.
«Встреча с ее высочеством, – сообщала на другой день газета «Эклерёр де Нис», – длилась довольно долго. В ходе беседы были затронуты многие вопросы, относящиеся к авиации, поскольку брат нашей высокой гостьи с виллы „Венден” является в России одним из пионеров авиации...»
Брат высокой гостьи – это великий князь Александр Михайлович, августейший шеф российского военно-морского и воздушного флота. Сама же Анастасия Михайловна была почетным членом Всероссийского аэроклуба.
«Великая герцогиня, – продолжала газета, – выразила Попову свое желание видеть его снова в полете. Несмотря на все старания, симпатичный авиатор не смог, однако, исполнить просьбу, поскольку его аэроплан не был готов из-за неисправности, и в тот вечер он, Попов, передал через нас в связи с этим свое сожаление великой герцогине».
На 27 марта был назначен первый день состязаний авиационной недели. Но он начался без Попова, потому что у того все еще не было официального пилотского диплома-свидетельства – brevet de pilote.
Барату и Гобер, срывая аплодисменты публики, летали на бипланах, а Попов с нетерпением ожидал своего часа. Вернее, он летал, но «сам по себе», в частном порядке, без зачета результатов.
Лишь на следующий день его час пробил. Около шести вечера Попов вывел свой «Райт» из ангара и, легко взлетев, описал над аэродромом на высоте шестидесяти-семидесяти метров четыре круга, развив при этом весьма высокую скорость – до семидесяти двух километров в час. Скорость была рекордной: ни на «райтах», ни на других аэропланах так быстро никто еще не летал, имея в виду официальные состязания.
Когда Попов приземлился, его окружили друзья и поклонники. Они наперебой поздравляли его.
В бурные объятия заключил Николая Евграфовича Ваниман, который, вернувшись из Петербурга, устремился в Канн, как только узнал, что его русский друг находится там и намерен вступить в единоборство с опытными авиаторами. Он как раз подоспел к этому столь счастливому для Николая Евграфовича дню и не мог унять своих восторгов. А для Попова неожиданное появление Ванимана в Ла-Напуль стало настоящим праздником. Ваниман тут же объявил, что берет на себя все технические вопросы и как инженер будет вместе с Бабло заниматься «Райтом».
– Надеюсь, вы не откажетесь от моих услуг, как когда-то я не отказался от ваших? – спросил полушутя-полусерьезно Ваниман.
– Дорогой Мальвин, если мне не изменяет память, еще на Шпицбергене мы дали друг другу слово всегда быть вместе, как только потребуют того обстоятельства. Вы вспомнили об этом. Вы – здесь. Спасибо вам! – И Попов, в свою очередь, заключил в объятия сияющего Ванимана. – Радости, как и беды, в одиночку не ходят!
Среди тех, кто поздравил Попова, были и спортивные комиссары Жанкар и Спирабелли, которые официально хронометрировали весь полет Николая Евграфовича.
– Мы счастливы объявить, – сказал при этом Жанкар, – что отныне вы можете на равных правах с остальными участниками состязаний бороться за призы. Примите от нас по этому случаю самые искренние поздравления, дорогой месье Попов, и пожелания дальнейших успехов.
Итак, brevet de pilote был наконец завоеван! «Таким образом, Попов сможет начиная с сегодняшнего дня, – сообщила «Эклерёр де Нис», – официально участвовать в состязаниях недели».
Но два дня этой недели были уже безвозвратно потеряны для русского летчика. Следовало срочно наверстывать упущенное.
В первый день своего полноправного участия в соревнованиях Попов поднялся высоко и дважды пролетел над трибунами, вызвав восхищение публики. Затем он приземлился, хотел еще раз взвиться в воздух, но мотор закапризничал и запустить его не удалось.
Следующий день оказался удачнее. Несмотря на довольно сильный ветер, Попов – единственный из всех восемнадцати участников состязаний – все же поднялся в воздух, быстро достиг восьмидесятиметровой высоты и совершил несколько кругов перед трибунами, а также перед «бесплатной» публикой, облепившей аэродром со всех сторон. Мощное, «неистовое», по выражению одной из газет, «ура», которое несколько раз прокатилось над полем, стало достойной наградой отважному авиатору.
Затем он уверенно, умело и изящно произвел посадку в самом центре аэродрома, вновь вызвав бурю оваций. Даже его конкуренты – другие участники состязаний, находившиеся у своих ангаров, – не удержались от выражения восторга и устроили Попову такую же горячую овацию, а потом направились к нему, чтобы поздравить коллегу с великолепным успехом.
Но всех опередила великая герцогиня Мекленбург-Шверинская. Анастасия Михайловна и ее брат Сергий Михайлович, также проявлявший интерес к аэронавтике и авиационному спорту и гостивший в то время у нее, подошли к Николаю Евграфовичу и горячо поздравили его. Чуть растерянный, он стоял возле своего «Райта», окруженный плотной толпой доброжелателей. Его звезда – звезда фаворита состязаний в Ла-Напуль разгоралась все ярче. Больше всего газеты писали о нем. И так – до конца «недели».
«Можно смело сказать, – сообщала «Эклерёр де Нис», – что Попов, пилотируя «Райт», стал сегодня героем дня благодаря своему мужеству, а также благодаря уверенности в надежности и устойчивости управляемого им биплана, позволившего ему противопоставить ветру такую скорость, на которой никто больше не осмелился вступить в единоборство».