Но вы сканируете выжившего на антиматерию и — бинго! Есть. Вот только найти и локализовать ее невозможно. Она вроде бы и есть, но невидима.
Не поэтому ли мы заразны? Но если антиматерия присутствует внутри нас, то почему она не взрывается при столкновении с материей? Почему больные не-выжившие распространяют болезнь так, словно где-то есть неисчерпаемые запасы антиматерии, которая не взрывается до полного исчезновения? Эпидемия должна быть самоограничивающейся. Почему этого не происходит? Почему она не останавливается?
Я сажусь.
— А ответ ты нам не скажешь? — лукаво подмигивает Спайк.
— У меня его нет.
— Итак, если коротко, есть антиматерия, которая должна убивать, но не убивает, и которая присутствует, но при этом невидима, — подытоживает Спайк.
— Да, — отвечаю я. — И смысла во всем этом примерно столько же, сколько и в существовании вселенной, которая должна была взорваться еще до того, как началась.
— Ну не занятно ли? — Алекс похож на ребенка в кондитерской, который никак не может выбрать лучшее лакомство. — Вот потому-то умники-врачи и ученые решили, что выжившие должны быть заразными: разве внутри них не находится то, от чего люди заболевают? Кроме того, были и отдельные, не связанные между собой свидетельства: маршруты передвижения некоторых выживших, совпадавшие с распространением болезни. Но что, если они ошибаются и связь здесь не столь очевидна?
— Некоторых выживших? И скольких же они проследили? — спрашивает Елена.
— Мне известно только об одном. — Алекс бросает взгляд в мою сторону; всю информацию обо мне он получил, должно быть, из файлов ВВС. Но их могло быть и больше. — Он пожимает плечами.
— Что? Вы шутите, — говорит Елена. — Нас заключили под стражу на основании таких вот доказательств? Сканирование показывает антиматерию, по следу одного выжившего идет болезнь — и это все?
— Ну, связь не настолько жесткая.
— Мы можем сделать с этим что-то, — говорит Елена. — Прямо сейчас. Нас здесь пятеро выживших. Пусть каждый скажет мне, где он был, когда заболел, и где находился потом, от пункта заражения до… э… базы ВВС — по дням, по часам, с указанием времени смены местонахождения. А потом сравним эту информацию с временной картой распространения заболевания в тех же самых районах.
— В файлах центра вполне достаточно информации о других, — говорит Алекс. — Можете проверить их и воспользоваться приведенными там данными.
— Хорошо. Нас там было двадцать три… — Елена смотрит на Алекса, — двадцать четыре выживших.
Подаем информацию Елене на стол. Некоторые затягивают, пытаясь вспомнить что-то, но у меня с этим проблем нет: все места и даты четко отпечатались в памяти, начиная с того момента, когда я осознала, что являюсь носителем, потому что куда бы я потом ни пошла, смерть следовала за мной повсюду с отставанием на несколько часов.
Уже поздно, но Елена хочет начать прямо сейчас. Алекс остается, чтобы помочь ей с файлами, а остальные отправляются спать.
Не могу отключиться. Не могу не думать.
Материя и антиматерия. Неизбежная аннигиляция. Почему она не случилась?
Голова идет кругом, но я никак не могу остановиться на чем-то одном, эта загадка не дает мне покоя.
Ответ должен быть внутри нас. Внутри меня. Должен быть. Чем бы оно ни было, сканирование его не показывает. По крайней мере, не показывает того, что можно было бы интерпретировать — оно слишком мало.
Я обращаюсь внутрь себя, концентрирую внимание, но при этом стараюсь ни на что не отвлекаться и, самое главное, не трогать волосы. На этот раз я быстро перехожу от крови к мозгу.
Еще глубже… еще. Там что-то есть. Что-то крохотное.
Что-то, что я, как мне кажется, уже почувствовала однажды — когда лечила ухо, — что-то темное. Что-то, что невозможно ни увидеть, ни потрогать, ни ощутить.
Барьер или буфер, защитная оболочка, пройти сквозь которую я не могу.
И то, что скрыто под этой оболочкой, оно одновременно и часть меня, и постороннее, чужое.
10
Всех будит Елена. Быстрее, быстрее, это не ждет, торопит она, и мы бредем вниз, невыспавшиеся, заспанные.
Елена чуть не прыгает от волнения.
— Извините, извините, знаю, еще рано, даже рассвет не наступил, но я просто взорвусь, если не поделюсь этим с кем-нибудь прямо сейчас. Не могу ждать, не могу держать в себе.
— И что там? — спрашивает Спайк.
— Смотрите, смотрите. — Она выводит на большой настенный экран графики и таблицы, и мы все подтягиваемся и сбиваемся в кучку вокруг нее. — Вот здесь на карте мы. Я отметила для всех исходное местонахождение и начальную дату. Каждый обозначен особым цветом. Распространение эпидемии показано черным. А теперь смотрите.
Каждого из нас Елена отслеживает отдельно, начиная с себя. В день начала заболевания она находится в центре эпидемии, но затем, когда уходит, болезнь не следует за ней.
Следующий — Спайк. Он, оказывается, из Линкольна. Странно, как много и как вместе с тем мало мы знаем друг о друге. За ним черный след тоже не тянется.
— Не понимаю! — Я всплескиваю руками. Голова болит, новая кожа чешется и ощущается как что-то постороннее, и мне уже не хочется ничего больше слушать.
Словно почувствовав что-то, Спайк кладет руку мне на плечо. С Беатрис картина такая же, как и у остальных; у Алекса тоже — черный цвет эпидемии не расползается за ними.
Все говорят одновременно, перебивая друг друга. Что это значит?
Как могло случиться, что они так сильно ошиблись?
— Мы не переносчики, — говорит Алекс. — Вот что это все значит. — Открытие Елены, похоже, ничуть его не удивляет. Он все знал или, по крайней мере, ожидал — и для меня это шок.
Изучаю его ауру. Чувствую, Алекс говорит правду, как он ее понимает. Оглядываю остальных — они тоже ему верят. Аура Спайка пронизана сочувствием. Он понимает. Знает, чем я пожертвовала.
Но вера гарантией правды не является.
Я качаю головой. Нет, не может быть, не может быть…
Они ошибаются. Усилием воли беру под контроль дыхание, успокаиваю пульс.
— А что с Шэй? — спрашивает Алекс. — Ты ввела ее информацию?
— Да, — нерешительно говорит Елена и выводит на экран следующий массив данных. Киллин — Авимор — Инвернесс — Элгин… На всем этом маршруте черный след эпидемии в точности повторяет мои перемещения.
— Как такое возможно? — растерянно говорю я. — Получается, я — единственный переносчик?
— Ерунда какая-то, — замечает Спайк. — Посмотри, там есть места, к которым ты близко не подходила, но куда эпидемия распространилась довольно быстро. Например, Ньюкасл. Позже — Глазго. Лондон.
— Куда ты отправилась из Элгина? — спрашивает Елена.
— На Шетленды. Я отправилась на Шетлендские острова. И там сдалась солдатам на базе ВВС, поскольку вычислила то, что ты сейчас показала. Так и сказала им, что я переносчица.
— Они тебе поверили, и с этого все началось: правительство и группы добровольцев, вроде «Стражей», открыли охоту на выживших, — говорит Алекс.
Теперь уже все смотрят на меня, и я вижу в их аурах постепенное осознание случившегося. За всех тех, кто умер, — вина за их смерть на мне? Не только за тех, кого свела в могилу эпидемия; не только за тех, кто заразился от меня, но и за тех, кого преследовали и убили, — все они на моей совести. ПОН охотился за выжившими и раньше, и в Киллине они пытались убить меня, но после того, как я сдалась на базе ВВС, правительство официально санкционировало карательные меры.
Обхватываю себя руками — не хочу ни думать, ни понимать. Как получилось, что я — единственный носитель заболевания?
— Потом поступило подтверждение с Шетлендов, с базы ВВС, — говорит Алекс.
— Что?
— После того, как ты уехала с базы, там была отмечена вспышка заболевания. Умерли все, не считая нескольких человек с иммунитетом.
— Нет, это невозможно. Они приняли меры еще до того, как я приблизилась к кому-либо. На базе ВВС я либо находилась в изоляторе, либо носила защитный костюм. Они не могли заразиться от меня. Должно быть, инфекцию занес кто-то другой.
— Других прибывших, за исключением тебя, на острове не было в течение нескольких предшествовавших заражению дней.
— Чем Шэй отличается от других? Что сделало ее носителем? Нам нужно это выяснить, — говорит Елена.
Остальные испытывают облегчение — они не разносят болезнь.
Жалость.
Замешательство.
— Вообще-то я тоже не понимаю, — говорит Спайк. — Мы все заразились, переболели и остались живы. Никаких различий в сканограммах не отмечено, ведь так?
— Так, — подтверждает Елена. — Я просмотрела все и ничего особенного не обнаружила.
— Тогда почему один из нас переносчик, а остальные нет? — недоумевает Спайк.
Я хмурюсь и еще раз просматриваю приготовленный Еленой доклад.
Картина вырисовывается ясная: болезнь шла за нами до самих Шетлендов.
Затем случилась вспышка на базе ВВС.
Если они там заразились не от меня, то какие еще есть варианты?
Алекс сказал, что кроме меня в указанный период на остров никто больше не прибывал. Остаемся мы вдвоем: Кай и я. У Кая иммунитет, а значит, он переносчиком быть не может — это доказано и подтверждено официально.
Больше с нами никого не было. Разве что… Келли.
Я закрываю глаза, отгораживаюсь от мира и снова прослеживаю весь путь эпидемии, с самого начала. Абердинский грипп начался на Шетлендах, потом распространился в Абердин, повторив маршрут Келли. Потом она отправилась поездом в Ньюкасл через Эдинбург, — и болезнь снова следовала за ней. Я встретила Кая в Эдинбурге — можно предположить, что она была с ним — и вскоре после этого заболела. Они вместе отправились в Киллин искать меня. Позднее в Киллине ввели карантин, и население вымерло почти целиком. На всем протяжении нашего следующего путешествия Келли была с нами. Когда на Шетлендах я отправилась на базу ВВС, оставив ее с братом, она бросилась искать меня.
Все сходится. Но это же безумие.