Первым начал Джон, без подготовительного перехода.
— Я Джон Харпер, — произнёс он и коротко поклонился. — Моя дочь Патриша, насколько я понимаю, ваша супруга. Меня освободили из заключения, и я приехал, потому что мне сказали, что она может быть здесь. Ваша мама, Мира Борисовна, сообщила. Большое ей спасибо.
Шварц оцепенел.
— Не может быть… Как же… Как же так… Вы… Вы Джон Ли Харпер, Тришин отец? — и глуповато доспросил: — и Прискин? Э-э-э-э… Присциллин? Я правильно понял?
— Где они? — суховато спросил Джон, чтобы быстрее перейти к тому, зачем приехал. — Мне нужно их срочно увидеть. И сообщить, что Норе разрешён въезд в Союз.
Юлик очнулся:
— Так нет их. Обеих нет. Они вчера улетели в Лондон. Я вечером только вернулся, а Гвидон, кажется, ещё не возвращался из города. Мы их проводили вчера.
— Улетели? — разочарованно переспросил Харпер и сразу как-то потух глазами. — Как же это… я так хотел их видеть.
— Но они прилетят, обязательно прилетят, скоро уже, к началу весны. Приска, то есть… — Он поморщился. — Присцилла должна вот-вот родить, так что они улетели… — он улыбнулся, — улетели рожать вам внука. — Шварц почувствовал, что уже почти совсем пришёл в себя после первого лёгкого шока. — А живут они вон там, — он указал пальцем на дом, стоящий напротив, через засыпанный снегом овраг. — Видите?
Джон посмотрел в окно. В том же направлении вытянула шею и Мира Борисовна, стараясь сделать это по возможности незаметно.
— А вы што ж, атдельна типеря али как? — удивилась Прасковья, которая не была в Жиже со дня первой пенсии. Деньги по совету Миры она теперь получала в Москве, в сберкассе.
Шварц не растерялся:
— Мы решили, так лучше, баб Параш. Две семьи все же. Дети пойдут, то-сё…
Та понятливо закивала:
— Ну, ето дело ваша, можа, оно так и лутши будить…
Поняв, что вопрос, из-за которого они приехали, исчерпан, Мира Борисовна подала голос:
— Ну что же, в таком случае мы, очевидно, можем ехать?
По существу вопрос адресовался Джону Харперу, но был задан с такой интонацией, чтобы окружающим стало определённо ясно, что намерений задерживаться в доме сына у матери не имеется.
— Одну минуту, — сказал Юлик, — сейчас я вернусь.
Он зашёл в мастерскую, где Ницца уже успела втянуть Штерингаса в игру «кто вперед промахнется». Оба хохотали, потому что Сева постоянно не успевал убирать ладони и Ницца всякий раз звучно шлёпала своими маленькими ладошками по их тыльной стороне.
— У меня к вам будет небольшая просьба, молодой человек, — обратился он к Севе, — не могли бы вы сегодня вечером сделать один звонок? Нужно сказать Гвидону… Матвеевичу, ну я запишу, и телефон тоже, что отец Прис и Триш вышел на свободу. И ещё, что въезд их маме, Норе, в Советский Союз разрешён. Запомнили? Пусть он свяжется с ними и передаст эту информацию. Все детали потом. Сделаете?
— Конечно, — вежливо ответил юноша. — Можете не беспокоиться, — и кинул бодрый взгляд на Ниццу: — Сделаем, Ницца?
— А то! — отреагировала воспитанница, и оба снова засмеялись.
«Вот и ладно», — подумал Шварц. Он подхватил горшок, из готовых, и вернулся к гостям. Те уже стояли в одежде, готовые прощаться. Шварц подошёл к Джону и взял его за руку:
— Джон, вам, я думаю, нужно остаться. Вам ведь пока негде жить, верно? — тот согласно кивнул. — Места у нас много, так что располагайтесь и живите, пока не определитесь. Вы ведь мой тесть как-никак. Отоспитесь, я вас в Москву отвезу. По вашим делам. Там у меня тоже есть где пожить, на Октябрьской. А потом видно будет.
Джон думал не больше пары секунд. И ответил:
— Я остаюсь. Спасибо.
Шварц повернулся к матери:
— Спасибо, мам, что привезла мистера Харпера. — Затем протянул ей горшок. — Вот, возьми, на комод в спальне поставишь. Красиво получится.
Мира Борисовна взяла горшок в руки, повертела. И сказала:
— Ладно. На комод так на комод. Поехали! — и вышла на воздух.
Вслед за ней стронулась Прасковья. Подоспел и Штерингас. Подскочила Ницца. Руку держала за спиной. Сделала лицо:
— Приедешь к нам ещё? Я буду ждать, — и вытащила из-за спины глиняную уточку. — На, это тебе! Сама делала.
Сева взял, покрутил, в восторге покачал головой:
— Вот это я понима-а-ю! Вот это спасибо, так спаси-и-ибо!
Ницца засмущалась и отпрыгнула назад.
— И правда, приезжайте, Сева, — одобрил идею Шварц. — И маму мою захватывайте, если что… У нас тут всё по-простому. Рисуем, музицируем и выпиваем. Иногда ещё горшки лепим. И уточек. Приедете?
— Обязательно приеду, если вы это серьёзно, — вежливо поблагодарил Сева. — Всего вам доброго…
Юлик закрыл за ним дверь и обернулся. И увидал, как Ницца старательно обучает игре в ладошки бывшего заключенного Джона Ли Харпера. Своего родного отца…
Часть 6
Про двадцатый советский партийный съезд Нора Харпер, конечно, знала, однако каких-либо особенных планов в связи с этим событием не строила. Слышала о наметившихся улучшениях у русских, в области прав и свобод, после смерти Иосифа Сталина, но никак это не увязывала с Джоном. Работала как лошадь, забыла, что такое отпуск: фонд разрастался постоянно, благотворительные ручейки, приносившие ему средства, со временем превратились в полноводные финансовые потоки, которыми требовалось управлять, безостановочно и безошибочно. Подумывала порой, как было бы хорошо привлечь к делу девочек. Или Джона. Для его возраста, будь он жив, здоров и на свободе, лучшего занятия придумать невозможно. При его честности, глубокой преданности делу и ясной голове. Да и воровать он так за жизнь и не научился, в отличие от бесконечно примазывающихся к «Harper Foundation» доброхотов. Сэра Мэттью избрали почётным председателем попечительского совета Фонда, как только он оставил должность советника двора её величества, в тысяча девятьсот пятьдесят третьем, после того как в связи со смертью любимого мужа Георга Шестого Елизавета отошла от дел, уступив трон дочери, Елизавете Второй. По мере возможности он проявлял активность и участвовал в делах. Ужасно скучал по девочкам, которые, исключая нечастые наезды, теперь постоянно жили в России со своими мужьями. Когда они с Норой узнали, что к Рождеству девочки прилетят в Лондон, да к тому же Прис ещё собирается стать мамой, пришли в неописуемый восторг. Семидесятивосьмилетний Мэттью, отложив в сторону палку с серебряным набалдашником, даже попытался вывести ногами нечто типа испанской тарантеллы, но не справился с управлением и рухнул на диван.
Дочерей в аэропорту встречал водитель Норы, сама не сумела, надо было присутствовать на заседании правления фонда. Решался важный вопрос относительно роли газеты фонда в общественной жизни британской столицы. Нора предлагала вывести газету из-под прямого владения фонда, акционировать и сделать самостоятельным изданием с выбросом на свободный рынок акций нового печатного органа с тем же названием. А преимущество при распределении основного пакета оставить за работниками самой газеты и фонда. Это даст возможность подтянуть значительные финансовые средства и тем самым резко увеличить тираж издания, что позволит реально влиять на общественное мнение по самым острым вопросам жизни столицы. А в перспективе и страны. Собственно, это уже и так произошло. Оставалось лишь формально закрепить решение на совете. А желающие поучаствовать в новом деле, прознав о грядущих изменениях, уже выстроились в очередь, дабы не опоздать. Так что девочек увидала уже только дома. Прискин живот обгладила и обцеловала. Сказала, будет девочка, я чувствую. По всем прикидкам до родов оставалось дней десять-двенадцать. И тогда Нора решила, что возьмёт законный отпуск, чуть ли не первый за все годы работы в фонде. И то правда, когда ещё нужней быть рядом с дочерьми, особенно со старшей, а то прихватит когда Прис, то ведь потребуется срочно доставлять её в родильное отделение.
— Лично отвезу, — решила Нора, — буду сидеть при ней, чтобы не упустить момент. Не будем рисковать здоровьем ребёнка.
Водитель тоже был отпущен в отпуск, автомобиль же фонда Нора оставила для собственных нужд. Потом всех захватила предрождественская суета: подарки, вещи для маленького, подготовка поздравлений, праздничные открытки, украшение дома, чем не занималась уже давным-давно. Прис со своим животом сидела дома, они же с Тришкой мотались по магазинам, чтобы всё в этот раз устроить самым наилучшим образом.
Но в один день всё оборвалось. Позвонил Гвидон, из Москвы. Это уже когда оставалось дней пять до родов. И сказал. Дома была Приска, она и приняла на себя первой невероятную новость. То, что услышала от мужа, отменяло всё: ёлки, подарки, открытки — настолько весть оказалась сногсшибательной. Теперь всё летело к черту! Кроме родов только, само собой!
Вечером узнали Нора и сестра. Сэр Мэттью узнал последним. Поберегли. Этим же вечером просто позвонили, попросили заехать на другой день, сказали, есть кое-какие приятные новости. Звонили девочки. Сама Нора Харпер была в состоянии, близком к коматозному. Сначала рыдала неостановимо. К ней присоединились дочери. Затем вместе пили капли, все, кроме Прис, из-за малыша. Потом Нора ушла к себе в спальню и долго лежала там. Одна. Привыкала к новой мысли — он жив. Он здоров. Она увидит его. А ближе к ночи они снова все вместе поплакали.
Ночь Нора не спала. Думала, как теперь будет жить. Перебрала в памяти все свои контакты с инстанциями, включая последние годы, когда каждый раз после очередных переговоров ей так и не удавалось разблокировать выдачу заграничного паспорта, как носителю государственных секретов. То, что Джон никогда больше не пересечет границу Великобритании, она знала наверняка. Уж что-что, а это было понятно без объяснений. Оставался вариант пересечь эту границу ей. Главное — увидеться. И поговорить. А там видно будет, куда окончательно раскрутится кем только не крученная спираль.
Вечером следующего дня дружно, всей семьёй откачивали деда. На диване. Правда, всё для этого было заранее предусмотрено: капли, таблетки, нашатырь. Обладатель Рыцарского креста пришёл в себя, дождался, пока отпустит сердце, и первым делом выразил благодарность, что его подготовили заранее, проявили семейную заботу за день до того, как известить. А то, сказал, не потянул бы такую новость, не одолел бы, отдал бы концы на глазах у девочек, на этом самом диване, в этой самой квартире. Только после этого поплакал, как все.