— Я связался с одним человеком из Шведского Красного Креста. Он готов оказать помощь по эвакуации людей. Но проблема в том, что сейчас эвакуация опасней всего: бомбежки, забитые войсками и беженцами дороги. Поэтому мы нашли подходящее помещение и сняли его для нужд Красного Креста. Оно недалеко от Берлина, в достаточно уединенном месте, безопасном с точки зрения бомбежек. Если бы заключенных удалось освободить и перевезти туда, то там они оказались бы в полной безопасности. Представитель Шведского Красного Креста ждет сигнала, чтобы немедленно выехать в Германию для обеспечения спасения людей.
— Этот представитель… граф Бернадот? — осторожно осведомился Керстен.
— Нет, отнюдь! — сыграл удивление Краузе. — Почему вы так решили? Бернадот слишком нерешителен и пунктуален, он может работать только по прямым указаниям из Стокгольма.
— Сеанс закончен, полежите минут десять, — сказал Керстен и вышел за занавеску. Краузе услышал, как он моет руки. Затем Керстен снова появился и сказал:
— Приходить на сеансы будете через день. А вы можете в следующий раз принести список людей, о которых вы говорили?
— Постараюсь, — пообещал Краузе. — Ведь время не ждет.
После сеанса Краузе направился в Шарлоттенбург, где в уединенном двухэтажном здании, расположенном в глубине сада, его немедленно принял человек в форме СС-оберфюрера. Это был тот самый оберфюрер, который в свое время вербовал экипаж Реттберга.
— Господин Краузе, я подготовил для вас список, о котором вы просили, — сказал он, передавая Краузе листок с двумя десятками фамилий.
— Хорошо, но мне также нужны личные дела этих людей, — напомнил Краузе.
— Вот они, — указал оберфюрер на стол, на углу которого были стопкой сложены папки. — Что-нибудь еще?
— Принесите мне кофе, пожалуйста, — попросил Краузе, усаживаясь за стол.
Оберфюрер принес кофе и бутерброды и удалился.
Краузе просматривал личные дела вскользь, изредка откладывая папки на другой край стола. Из двадцати двух папок он отложил пять и уже внимательно прочитал их содержимое. Вернул две папки обратно, остальные три сложил вместе и позвонил оберфюреру.
— Господин Герлиак, я отобрал три папки, хочу лично увидеть этих людей. Как можно быстро это сделать? Сейчас зачитаю вам фамилии…
Герлиак записал фамилии и спросил:
— Вам нужно поговорить с этими людьми или освободить их?
— Вы можете и это?
— В данный момент могу. Так их надо освободить?
— Нет, спасибо, — отказался Краузе. — Просто поговорить.
— Хорошо. Где и когда вам организовать встречу?
— Лучше всего здесь. Это реально?
— Вполне. Через два дня все трое будут здесь.
— Да, еще одно важное условие, господин Герлиак. Этих людей никто не должен видеть, в том числе и охрана вашего объекта.
— Хорошо, — немного подумав, ответил Герлиак. — Их привезут с мешками на головах. Вы переговорите с ними, и их немедленно увезут обратно. Такой вариант вас устраивает?
— Да, вполне. И еще: эти люди не должны пострадать по дороге. Вы можете дать распоряжение, чтобы с ними обращались в высшей степени аккуратно?
— Хорошо, я отдам такое распоряжение. Это все?
— Да, господин Герлиак. Заранее благодарю вас.
— Не стоит. Я же это делаю не для вас лично, — усмехнулся Герлиак и повесил трубку. Усмешка была вполне понятна: о помощи Краузе оберфюрера попросил лично шеф гестапо Мюллер. А таким людям не отказывают без ущерба для собственного здоровья.
Через два дня, когда Краузе въехал во двор знакомого особняка, там уже стояло три черных фургона. Краузе поднялся в кабинет Герлиака, и охранники по очереди начали вводить заключенных с мешками на головах. Краузе задавал им несколько вопросов, спрашивал о состоянии здоровья и просил раздеться, внимательно осматривая их тела.
Через час Краузе закончил осмотр и сказал Герлиаку.
— С теми же предосторожностями отправьте заключенных обратно. И мне бы очень хотелось, чтобы господин Шафер дожил до конца войны, понимаете?
— Да, разумеется, — понимающе кивнул Герлиак.
— А вот двое остальных… Что вы делаете в тех случаях, когда заключенный ни в коем случае не должен выйти на свободу?
— Их личное дело обычно сопровождается предписанием «возвращение нежелательно».
— Ага… вот как… Так вот, остальные двое должны быть доставлены обратно. И было бы очень хорошо, если бы они не дожили до завтра. Вы понимаете?
— Все будет сделано, я лично прослежу, — пообещал Герлиак.
— Ну что ж… Я очень рад нашему короткому, но плодотворному сотрудничеству. Благодарю вас, господин Герлиак!
Покинув особняк в Шарлоттенбурге, Краузе спешно отправился к Керстену. Там, по окончании сеанса массажа, он отдал Керстену сложенный вдвое листок бумаги. Керстен прочитал список и удивился:
— Всего двадцать человек. Неужели это все, кто понадобится Германии в будущем?
— Ну что вы, господин Керстен! — улыбнулся Краузе. — Просто это те люди, которых я либо знаю как мастеров своего дела, либо составил о них такое впечатление по их работам и, самое главное, я точно знаю, что они до сих пор живы. Ну и, кроме того, то убежище, которое мы для них подготовили, не сможет вместить больше двадцати человек. Я, увы, не могу спасти всех! Итак, когда вы сможете вытащить этих людей из лагерей?
— Не позже, чем через неделю они будут в вашем распоряжении. Но вам самому придется позаботиться об их транспортировке в убежище.
— Безусловно! Благодарю вас, господин Керстен. Я уверен, что народ Германии вас не забудет.
Краузе связался с графом Оксенборгом, и тот обещал лично обеспечить скорейшую эвакуацию, как только район убежища будет освобожден от нацистов.
— Тут возникла неожиданная проблема, — озабоченно сказал Краузе. — Судя по всему, район убежища окажется захвачен русскими. Вы понимаете, что они могут не допустить перемещения немецких специалистов в американскую или британскую зоны оккупации?
— Да, я прекрасно понимаю вас, — согласился Оксенборг. — Я не питаю никаких иллюзий в отношении большевистских варваров и целиком разделяю ваши опасения. Я сумею обеспечить этих людей шведскими паспортами. Но после прибытия в Швецию эти люди будут отправлены в занятую англо-американцами часть Германии уже по своим подлинным документам, а шведские паспорта будут аннулированы. Возможно, они даже не покинут Германию, если окажутся на территории, занятой англо-американцами. Предупредите их об этом.
— Да, разумеется! — согласился Краузе. Он был вполне доволен.
Борман с недоверием разглядывал фотографии Шафера.
— Вы с ума сошли, Краузе! — возмущенно заявил он. — Этот тип совсем не похож на меня!
— Уверяю вас, что внешнее сходство есть. Главное — приметы словесного портрета соответствуют. А что касается фотографии в шведском паспорте, то там будет ваша фотография. Кстати, этот человек был финансовым директором довольно крупной фирмы — что вам довольно близко, не так ли? Между прочим, один бывший врач был похож на вас как две капли воды, но мне пришлось отвергнуть его кандидатуру, поскольку вряд ли вы знаете, что такое, например, гипофиз и где он находится… А самое главное, что у этого человека нет живых близких родственников, а уцелевшие знакомые видели его лет пять назад, еще до того как он попал в концлагерь. Ну а после концлагеря люди сами себя в зеркале не узнают, по себе знаю. Что вы усмехаетесь? Или вы думаете, что я родился с гнилыми зубами? Не беспокойтесь: я гарантирую вашу безопасную доставку из убежища в Швецию. А вот, чтобы добраться до убежища, нам придется потрудиться. Ведь вы хотите уйти не беглецом, а наследником фюрера, не так ли?
— Это же безумие, а не план! — продолжал сердиться Борман. — Если на вашем сборном пункте появятся русские солдаты, я тут же буду арестован.
— Они обязательно появятся, и непременно арестуют вас, — невозмутимо согласился Краузе. — Но только в том случае, если вы станете совать им под нос свое партийное удостоверение. А так для них мы будем всего лишь подданные нейтральной страны.
— Да, конечно… Шведы, не знающие ни слова по-шведски, — саркастически заметил Борман.
— Нет, не шведы, а немцы, бежавшие с приходом нацистов к власти из Германии и получившие гражданство Дании и Норвегии, — поправил его Краузе. — С оккупацией этих стран несчастные беглецы снова были возвращены в рейх и посажены в концлагерь. Шведское правительство предоставило им гражданство, чтобы вывезти их из страны, но в связи со стремительным наступлением доблестной Красной армии это не успели сделать. Вот так мы будем объясняться с русскими.
— И они воспримут эти объяснения? — усомнился Борман.
— Воспримут. Граф Оксенборг уже находится в штабе Эйзенхауэра, и потерявшихся беженцев будет искать вся американская армия. Этот старый граф обладает очень большими связями, потому он мне и понадобился. У меня предусмотрено все. Но пока нужна кое-какая ваша помощь.
— Что еще нужно? — сердито спросил Борман.
— Три-четыре надежных, толковых и опытных бойца. Мне понадобятся рабочие руки и телохранители.
— Хорошо. Я дам вам людей из гестапо. Вас это устроит?
— Хоть из свиты Мефистофеля, — усмехнулся Краузе, — лишь бы они знали свое дело.
Когда Краузе утром 28 апреля в последний раз появился в рейхсканцелярии, его там встретил одетый в генеральскую форму шеф гестапо Мюллер. С ним были четверо эсэсовцев самого неприветливого вида.
— Господин Краузе? — спросил Мюллер. Краузе кивнул, но Мюллер продолжал сверлить его взглядом. Спохватившись, Краузе достал удостоверение советника. Придирчиво изучив удостоверение, Мюллер вернул его Краузе и сказал:
— Эти люди в полном вашем распоряжении. Удачи!
— Господа, ожидайте меня здесь, — обратился к ним Краузе. — А я должен на некоторое время спуститься в бункер.
Краузе спустился знакомым путем в бетонное подземелье. Его уже не удивляло полное падение дисциплины в верхнем бункере: валяющиеся под ногами огрызки бутербродов, пустые бутылки и банки из-под пива. На его глазах в верхний бункер из нижнего поднялся Раттенхубер, но никто из охранников даже не подумал встать и отдать честь генералу. И Рат