— Дон, не обижайся, но я пойду ночевать туда, к Ри.
— Зачем? А что ты там есть будешь? Ты котлету-то еле разжевал! И от плюшки с трудом откусываешь, я же вижу!
— Я…Дон я не хочу, чтобы твоя жена… ты думаешь — она дура? И не поймёт, как я к тебе отношусь? Она у тебя хорошая…
— Лайм, во всём, что ты сказал, есть только одна разумная фраза: у меня очень хорошая жена, — тихо засмеялся Дон в тёмное небо. Он развалился на скамейке, откинувшись на спинку, руки за голову, скрещённые ноги вытянуты. — И у меня очень мудрая жена. Ум и мудрость — это разное, согласен? Лиса не глупа, но вдобавок ей хватает мудрости сдерживать своё любопытство и осознавать, что иногда незнание — благо. Ей абсолютно начхать — кто к кому и как относится, лишь бы не ссорились и, как она говорит, не хулиганили. Но. Она уже не Видящая, Лайм. И у неё появился выбор, хотя и не осознанный ещё. Ты много знаешь о Видящих? Нет? А я много. И если кто и заслужил право выбора, так это она! И я не собираюсь ей мешать. Знаешь, я очень хорошо пойму, если после стольких лет вынужденной верности она пустится в безудержный загул и перетрахает всё, что шевелится! — засмеялся он, всеобъемлюще взмахнув рукой. — А может и матриархат учинить, с неё станется! Понимаешь, из-за Видения у неё выработался очень своеобразный подход к отношениям, иначе мы не смогли бы вместе жить. Она друг, Лайм, — наклонился он вперёд и заглянул другу в лицо, будто пытаясь убедиться, насколько Лайм его понял. — В первую очередь и с очень большой буквы. Вот если будем ссориться — тут же обоим по шее прилетит. Если кто-то из своих влипнет — вытащит, или остальных напряжет. А прочее её не волнует. Преклоняюсь, веришь? Мне такой мудрости всегда недоставало, любопытен я от природы, на том и горю хронически, о, ужас, горе мне! — утрированно сокрушился он, картинно схватившись за лоб: — Так что, знаешь ли, афишировать не стоит, но и бегать друг от друга просто глупо. Никому до наших отношений дела нет, только нам с тобой решать, нужны ли они нам, насколько и в каком виде, — он пружинисто вскочил и потянулся от души. Лайм шумно выдохнул и сглотнул. Похоже, на некоторые мышцы общая немощь не влияет. Ох, Донни… Дон резко обернулся на звук, всё понял и засмеялся, протягивая руку: — Пойдём, Ри нас уже потерял. Не торопи события. Поживём — увидим. Знаешь, — добавил он, когда они уже шли, — я в дикой ярости был тогда, кажется, даже обиделся, хоть и вампир, так было плохо. А понял, что ты был прав, только лет через десять. Но, даже когда понял, всё равно мне тебя очень не хватало. Я безумно рад, что ты опять жив, Лайм!
— А я пока нет, — вздохнул Лайм, морщась при каждом движении.
Это было очень здорово — обнять Нику и не получить при этом удара током. И причесать, и самой уложить в постель. Лиса так и держала Нику за руку, пока та не заснула. Это было счастье, да-да! А теперь Ника уже спала, и этого смешного церемонного Лаймона с добрым лицом спокойного убийцы Лиса уже накормила и уложила, он совсем скис после похода на Базар. Ри и Дон его чуть ли не на себе притащили, совсем зелёненького. Перегрузил мышцы. Просто при ходьбе! Жалко его: с виду — чуть меньше Грома, Дон сказал — мечник был отличный, а теперь, как бабка старая, кряхтит, со стула поднимаясь. Ужас! Мужики над ним, уже лежащим, чего-то наколдовали, забрали Йэльфа с Вэйтом и ушли. И нету до сих пор.
Лиса сидела на боковом крыльце, уткнув подбородок в колени. Не то, чтобы ждала. Не то, чтобы что-то обдумывала. Просто сидела и вяло думала обо всём — и ни о чём. Тихий вечер. Тихий-тихий. Будто нарочно такой — контрастом к внутреннему раздраю. Столько всего сразу навалилось, и так неожиданно, что даже не осмысляется, только ощущается неудобной тяжестью в голове. Надо будет Птичкину клумбу прополоть. Сразу видно — эльфа в доме нет. Давно ли Птичка уехала, а сорняки вон как поднялись, и не скажешь, что осень на носу. И яблоки обобрать уже можно. Часть на сидр, а остальные на Базар в скупку. И Нике обеды в школе оплатить. И как жить дальше — совершенно непонятно. На два дома? Один здесь, другой — на том краю планеты. Смешно. Но не здесь же летать? И магии учиться. Ри их будет учить драконовской магии. С Лисой намается, плохо у Лисы с точными науками. Одна надежда — он к Лисе неровно дышит, и сильно злиться не станет на её тупость, пожалеет. А Лайм любит Дона. Сразу видно. Не влюблён — любит. А Роган в Йэльфа, наоборот, влюблён. А Ри на неё саму косится. Бедняги. А Дон, если и любит, то не Лайма и не Лису. Потому что совершенно одинаково смотрит и на неё, и на него. Разве можно любить двоих сразу? Или это влюбиться в двоих нельзя, а любить можно? Вот эльфам хорошо — разделили свет — и хоть трава не расти! Птичка с Лягушонком теперь, как нитка с иголкой — куда один, туда и другой. А у Лисы с этим совсем плохо. Никаких влюблённостей. Если что и появлялось — всё задавлено было в зародыше. Влюблённая Видящая — издеваетесь? Это как? К Дону привыкла, да, сжилась — а как не сжиться, если тебя только что не облизывают? Хоть и понятно — зачем, но приятно же! А теперь этого «зачем» не стало — и как он теперь с ней себя поведёт? И характер у него должен измениться, он же теперь не вампир, злиться научится, обижаться. А на Лису не обижаться только вампиры могут. И у неё-то, как раз, характер не изменился. И нужна ли она ему теперь будет? А вдруг… он в кого-нибудь влюбится? И не в Лису. Он же эльф? Изначально? Вот как вспыхнет на какую-нибудь… из на-райе… И что делать? А что тут сделаешь… Нет, о таком лучше вообще не думать, а то напридумывает себе сейчас такого, что и жить не захочется. Ох, как тяжело. А ведь всего-то хотела научиться летать. И столько проблем — как из мешка! Обидно, блин!
Совсем стемнело, высыпали звёзды, а она всё сидела на крыльце — просто лень было шевелиться, слишком длинный получился день, слишком устала. Когда вспыхнул портал, даже не вздрогнула. И он пришёл. И пахло от него, как всегда — ветром с реки и немного мёдом. Он молча сел рядом и немного сзади, тоже как всегда, обнял — и вот тут прогремела разница! Мех, мягкий чёрный мех в Видении, в котором Лисе было так привычно и уютно — он пропал. И уже навсегда. А без него это был вроде уже и не Дон, а кто-то совсем другой, чужой и незнакомый. И огромное чувство потери затопило Лису так остро, что она ахнула и заплакала. А Дон испугался. Дон — испугался! И стал тревожно выспрашивать — что случилось? С Никой? С Лаймом? С ней? С кем? И это тоже было совсем-совсем на него не похоже, и она никак не могла успокоиться, сжавшись в обречённый комок. Одна мысль билась у неё в голове: а стоило ли обретённое утраченного?
— Мех… — удалось ей выдавить сквозь рыдания. И Дон понял! Не сразу, но понял. Но вот вернуть назад ничего не мог. Только обнять покрепче, прижать к груди, и гладить по буйной рыжей голове. И сказать с неожиданной гордостью:
— Зато я сам теперь тёплый!
— А? — удивлённо вскинулась Лиса и икнула от рыдания.
— Ты моя смешная, ты моя рыжая, — тихо засмеялся Дон ей на ухо. — В следующий раз шубу одену, будет тебе мех! Или Ухты суну за пазуху — тебя устроит?
— У… него… когти… — расстроенно проикала Лиса.
— Обрежем, — беззаботно пожал плечам Дон.
— Как?.. Он же… Да ты что?.. Ах, ты!.. — слёзы высохли от возмущения, а Дон зашёлся хохотом, уткнувшись Лисе в плечо. А потом взял на руки и унёс в дом.
— Не отпускай меня, — часом позже пробормотала засыпающая в непривычно тёплых объятиях Лиса, уткнув нос в непривычно тёплое плечо. — Никогда… не отпускай…
— Ни за что, — с лёгким сердцем соврал Дон, гладя её по голове. Соврал впервые за всё время совместной жизни, и порадовался — до чего же хорошо, когда не надо говорить правду, только правду, и ничего кроме правды, а можно вот так невинно соврать и этим успокоить. Как… как ребёнка? И та щемящая, бережная нежность, которая вдруг охватила его сегодня на крыльце, более уместна по отношению к ребёнку, а не ко взрослому существу. А вот влечение, давно и прочно им забытое за бытность свою вампиром — совсем не детское. Да-а, похоже, Дэрри в чём-то прав со своей заявкой про психологическую педофилию: люди не успевают стать взрослыми за тот короткий срок, что им отпущен. Забавно: Йэльф и многие Старейшины старательно культивируют в себе детскость и ребячливость, просто чтобы не свихнуться от вечности. Правда, Вэйту оно и не надо, вот уж кому повзрослеть не грозит, кем бы ни стал. Инкуб, эльф, дракон, всё равно — вечный ребёнок. Просто характер такой, светлая душа. А люди вечно торопятся повзрослеть, но, воображая себя взрослыми и мудрыми, стареют и умирают, так и не успев стать взрослыми по-настоящему. Лиса вот очень взрослой себя считает, поэтому за ней всегда так интересно наблюдать — этакое мудрое дитя.
С Лаймом было не так, с Лаймом он такого не чувствовал. Но Лайм старше Дона лет на двести, а взрослее… намного. А ещё Лья. С ней тоже всё иначе. Что-то многовато у меня любовей, ухмыльнулся Дон. Ну, положим, в Лью он влюбился, когда был ещё жив, и большую часть в этом чувстве составляло восхищение Наставницей, перед ней он преклонялся. Потом, когда она по несчастливой случайности подсела на его крови и эмоционально стала почти живой, его чувство переросло в нечто большее. Память именно о той Лье-наркоманке, взбалмошной и безудержной, много времени хранил Дон, как огромную ценность. И только спустя лет сто понял, что не столько память о Лье дорога ему, сколько пережитые им самим чувства. Память о том, как он был живым и мог любить. Что будет, когда она станет драконом?
Лайм… К нему Дон сначала не испытывал никаких чувств, эта связь была для него просто удобна, но лет через пять совместного бытия стал воспринимать его, как часть самого себя. Потому и плохо было ему, когда Лайм погиб, отказавшись от поднятия во Жнеце. Так плохо, насколько это вообще возможно для вампира. Будто ампутировали важную, лучшую часть личности. Живую часть.
А Лиса… Вампиры к большинству живых существ относятся хорошо уже потому, что они живые. Если, конечно, эти живые существа не несут угрозы и не подлежат поэтому срочному уничтожению. А Лиса очень живая. Как говорит Дэрри, файербол ходячий. Но это бытие для Дона закончилась, что будет дальше? Как будет восприниматься этот файербол живым драконом Донни? Существом, для самого Дона пока незнакомым, способным обижаться, злиться, ревновать — совершенно нелепые эмоции для дроу, которого воспитал суккуб, тем более невозможные для инкуба, которым он стал потом. Пока, вроде, всё хорошо, — ткнулся он носом в макушку спящей Лисы, вдохнул такой знакомый запах, и счастливо улыбнулся в темноту. — Интересно, какой дракон она на самом деле? По глазам пока непонятно… Подож