По-моему, сама эта свадьба, которую исключительно в своих интересах устраивает этот похотливый козел — именьский сынок, просто обязана разгневать Провидение, и неважно, во что я буду одета. Потому что если даже такой фарс его не разгневает, то уж и не знаю.
Я сняла фартук, отдала Оле. Она передала его дальше, взяла из чьих-то рук маленький ножик и чиркнула по ленте, на которую были нанизаны мои девичьи бусы — так, что они теперь держались на нескольких нитях.
— А иначе не порвешь их, — шепнула она, — не бойся, милая. Все по воле Провидения, даже именьская дурь. Поживешь с мое — поймешь.
Ну да, еще бы. Железный аргумент во всех мирах.
Пришел человек, принес с собой железную, на трех ногах, штуковину с крышкой, открыл крышку: штуковина оказалась жаровней, в которой переливались алым горячие угли, а поверх них лежал щипцы. Мне, глядя на это дело, стало слегка не по себе.
Человек — очевидно, он был кузнецом, — открыл довольно большой плоский ящичек и громко сказал непонятно кому:
— Вот… Изволите выбирать?
— Конечно, как же не выбрать, выберем. Я сам и выберу, — как-то глумливо заулыбался лир Ван, поглядывая на Дина, — на такое дело мне и серебра не жалко.
Но Дин тоже шагнул к кузнецу, опередив именя, оттесняя его плечом.
— Прошу прощения, мой имень, поскольку женюсь я, покорнейше прошу вас позволить мне самому выбрать браслеты.
Почему-то в зале стало гораздо тише, а Ола с экономкой разом посмотрели на Дина, экономка даже усмехнулась и головой покачала, имень тоже на мгновение застыл, раскрыв рот. Видимо, дело было просто в том, что такие длинные и приторно-учтивые фразы Дин говорил лиру Вану очень редко, если вообще когда-нибудь говорил.
— Ну-ну, выбери, — сказал лир Ван. — Хотя мне даже неловко, что ты потратишься… братец.
Двусмысленный намек, и это "братец"… я прямо ощутила, какое напряжение повисло в зале. А Нона заметно побледнела. Все-таки они братья, значит! Впрочем, шли бы лесом такие родственники.
Очень быстро мой жених выбрал пару браслетов и расплатился за них вынутой из кармана жилета золотой монетой. Мнением невесты никто не поинтересовался — интересно, потому, что в данном случае невеста "дура тупей табуретки", или это просто не принято?
— Ну давайте уже, сколько можно! — заявил барчук. — Законник, ты готов? — на это полный человек и сером меховом плаще мехом наружу церемонно наклонил голову. — Все готовы, вот и отлично. Начинаем.
Мы с Дином наконец стали рядом, имень поднял перед нами меч за ножны гардой вверх, а человек в плаще, то есть, законник, взял в руки чашу. Дин положил руку на гарду меча, и, видя, что я медлю, сам взял мою руку и тоже положил ее на гарду с другой стороны от рукояти. Законник взглянул на меня удивленно — возможно, ему забыли сообщить, что я тупая дура.
Экономка подошла и шепнула что-то законнику. Тот опять удивленно посмотрел на меня, и поинтересовался.
— В таком случае кому эта девушка позволяет быть своим голосом?
— Я буду, — Ола взяла меня за свободную руку, — Камита, ты согласна?
Я кивнула — конечно, на Олу я была согласна.
— По закону крови и чести! — провозгласил законник уже другим голосом, зычным, рокочущим, раскатившимся по всему залу, — этот мужчина и это женщина пришли сюда, чтобы сочетаться законными браком.
Спасибо, Капитан Очевидность. Впрочем, надо полагать, это просто первая фраза ритуала.
— По закону крови и чести! — повторил он еще громче, — и да освятит благородная сталь то, что Проведение считает неизбежным!
Как же у них тут принято все валить на Провидение!
Впрочем, мне было приятно, что сам ритуал проводит не имень, а другой человек, а имень просто служит подставкой для меча.
Церемония была недолгой — законник еще поговорил немного про кровь и честь, приплетая сюда и святость благородной стали, потом мы с Дином трижды повторили за ним слова брачной клятвы — естественно, за меня говорила Ола.
"Я, Дин, беру эту женщину в жены навечно, и буду ей верным мужем в радости и горе".
"Я, Камита, беру этого мужчину в мужья навечно, буду ему верной женой в радости и горе".
Трижды — это, наверное, чтобы мы лучше прониклись. Дин говорил спокойно, мягким, теплым голосом, обращаясь ко мне, так, что я поверила — для него это серьезней некуда. Все зрители хранили благоговейное молчание, даже пьяный красавец-имень, хотя гримасу он состроил уморительную.
— Наденьте супругам браслеты! — провозгласил законник.
Надевали сначала мне — кузнец обернул мое правое запястье куском толстой кожи, наложил поверх него разомкнутый узорчатый слегка приплюснутый обруч и заклепал каким-то мягким металлом с помощью взятых с жаровни щипцов; потом ту же процедуру проделали с рукой Дина. Оба наших браслета были одинаковыми во всем, кроме, естественно, размера.
— Да будет так! — опять зычно прокричал законник.
Вот ведь дела! У нас надевают кольца — и шутят, что, дескать, окольцевали птичек. А тут? Браслеты, заклепанные на руках так, что снять невозможно, у меня лично навевали ассоциацию с веригами, в которые нас навечно заковали. Но, как ни странно, особого неприятия это тоже не вызывало, может, потому, что браслеты были серебряными и красивыми.
Я, должно быть, и точно дурочка, если думаю сейчас о таких вещах!
По конец нам прокололи пальцы — правые безымянные, между прочим, и выдавили в ритуальную чашу с вином по нескольку капель крови, после чего полили этим коктейлем наши браслеты, а что осталось, мы с Дином по очереди допили, отхлебывая по глотку — коктейль плескался на самом дне немаленькой чаши и его оказалось не больше стакана.
— Да будет так, — в последний раз провозгласил законник. — Да свершится воля Провидения сейчас и вовеки! Отныне этот мужчина и эта женщина связаны незыблемым и нерушимым законным браком.
Все закричали и захлопали. Поцеловаться нам никто не предложил.
— Ну вот, дело сделано, — лир Ван, который, видно, устал держать меч, с облегчением сунул его в чьи-то руки. — Теперь можно и отпраздновать. Надеюсь, нас накормят вкусно. Чокнутый братец, ты действительно доволен, или мне кажется?
— Мой имень, я никогда не устану благодарить тебя за доброту и щедрость, — сказал Дин, крепко держа мою руку.
Безусловно, он издевался, но придраться ни к его словам, ни к тону никто бы не смог.
— Да-да, принимаю, — согласился имень, — я действительно добр и щедр, а как же. Ты, как тебя… ну кто-нибудь! Разрешаю переодеть невесту. А то вид у нее отвратный, у моих гостей аппетит пропадет, чего доброго.
Дин крепко сжал мою руку, и отпустил, успокаивающе погладив двумя пальцами.
— Иди с Олой, любимая. Потом будем отбывать повинность за свадебным столом.
Любимая. У меня аж мурашки по спине пробежали — от того, что он так сказал. Меня еще никто так не называл, никогда. А тут — ненастоящая свадьба, но у меня теперь есть муж, и я у него — любимая.
А может, свадьба эта — самая настоящая? Мой родной мир — где-то там, но я то — здесь…
Мужчины отошли, вокруг меня остались одни женщины. Одна из них вдруг сильно дернула за мои девичьи бусы, и они порвались и рассыпались, раскатились по полу под одобрительные возгласы и смех, некоторые девушки кинулись их подбирать.
— Пойдем, пойдем, — Ола затащила меня в маленькую боковую комнату. — Эх, что за незадача, разве так готовятся к свадьбе! Надо было бы тебя в бане попарить с отварами разными, и волосы были бы как шелк! Девушку к свадьбе готовить — дело долгое и веселое, а тебя — нате вам, втемяшилось именю в башку — и вынь да положь!
— Так вода горячая есть, полный чан, — сунулась к нам Кана, — может, хоть по-быстрому? Хоть не баню, а так? Волосы отмыть, и крови вон сколько…
— А давайте! — тут же согласилась Ола. — Невеста она или кто? Эти подождут, за столом им ждать не скучно будет. Ежа им под зад по воле Провидения!
Это был почти рай — горячая вода, которую мне носили ведрами, и флакон душистого мыла. Конечно, большая деревянная бадья — не самая лучшая ванна, но мне ли привередничать! Я наконец впервые за столько дней нормально вымылась и вымыла голову, которую мне высушили почти досуха нагретыми полотенцами. Полотенца грели над жаровней, которую одолжили у кузнеца. Потом меня облачили в нарядный костюм, зеленый с шоколадным и цвета кофе с молоком, не знаю, чей, но он был чистым и приятным, и мне понравилось сочетание цветов.
— Нона тебе из именьских сундуков достала, — с улыбкой сообщила Ола. — А что ты хотела? Свадьба же.
Вот уж от кого я не ждала щедрости. Или ей имень таки приказал?
Волосы Ола мне расчесала и принялась плести, но не косой, а просто перевивала пряди между собой и уложила в конце концов узлом на затылке и закрепила шпильками, хорошо получилось, но эту красоту тут же покрыли платком из шелка кремового цвета. Ола плотно упаковала мне волосы под шелк, повязав платок, как замужней женщине.
— Вот и кончились твои девичьи денечки, — сказала она, — теперь не волосами красоваться будешь, а платками. Так даже лучше — можно и шелковые носить, и бархатные, и тканые, и расшитые, и с бисером…
— Бархатные, как же, будто она теперь знатная лира, — хихикнула Кана.
— Это уж как угодно Провидению. Ну, все, готова новобрачная, пойдем, гости ждут. Ах, да, вот же еще, — она достала из узелка и надела на меня красивые лиловые бусы, длинные, почти до пояса. Каждая бусина была исчерчена линиями.
— Это говорящие бусины, от мужа тебе подарок, — сказала она, — я сама их читать не умею, но тут пожелания тебе всякие, и здоровья, и счастья, и красы женской, и чтобы всегда желанной быть, да много всякого — видишь, сколько бусин. Он давно купил, меня просил сохранить. Парни такое всегда покупают задолго до того, как суженую найдут. Только не думала я, что Дину эти бусы пригодятся, а оно вон как.
Я изобразила пальцами — почему? Ола не обратила внимания, или сделала вид.
"Повинность за свадебным столом" длилась до сумерек. Меня посадили рядом с Дином во главе стола, по правую руку от Дина уселся молодой имень, его дружки тоже заняли ближние места. Длинный стол обильно заставили снедью — видимо, тем, что готовилось на обед и ужин, и мясными деликатесами из кладовой. Естественно, мне ли не знать, что никаких праздничных блюд для свадебного стола на кухне не предполагалось, что было, то и подали, включая дежурную кашу с мясом. Вина на стол наставили тоже в изобилии, в глиняных и серебряных кувшинах с длинными горлышками, а доливать кувшины можно было из бочки, которую зачем-то притащили сюда же. "Гости" в основном был мне незнакомы, лишь на другом конце стола мелькали лица, которые я встречала в замке. И уж точно не было никого из тех, кого я сама пожелала бы видеть на своей свадьбе, даже на такой бутафорской. Некоторые служанки, с которыми я иногда вместе завтракала, приносили блюда и забирали грязную посуду, и при этом разглядывали меня во все глаза, как нечто невиданное. Я надеялась, что хотя бы Ола будет рядом, она ведь участвов