Мне было совершенно безразлично, где и зачем он будет драться — еще один какой-то непонятный мне обычай. Со всеми ребятами по жребию и по-хорошему — да, конечно, держи карман шире..
Он… здешний хас, протянул руку и сдернул с меня платок. Где-то засмеялись и заулюлюкали.
— Ты красивая, — сообщил хас, — вон там одеяло, видишь? Чистое. Ну, давай.
Он как будто не спешил, хотя глаза были нетерпеливо-жадными. Играл со мной, ждал…
Мне захотелось заскулить.
Дин, Дин, Дин… Милый, ты где? Ты не позволил бы меня арестовать. С тобой бы вообще все получилось не так.
Дин, спаси же меня!
Чудо, только чудо мне поможет, проклятая нить, которая как завела, так и выведет. И где же она? Куда идти?..
Хас придвинулся, поднял меня за плечи, поставил, провел пальцем по щеке.
— Ну?..
Я впилась зубами ему в руку, он даже замычал от неожиданности и отбросил меня от стены в сторону, я покатилась по полу, вскочила на ноги и побежала… Пока сидела, думала, сил нет — неправда, их было, и еще как было! Бежала бы — только пусти. Но цепь больно рванула за талию, и я опять упала, и поползла, сначала боком, потом на четвереньках.
Цепь больше не держала, но волочилась следом.
Не держала?! Да, потому что штырь выпал из стены. Наверное, это уже само по себе было почти невероятно.
С той минуты, как увидела стражников, я уговаривала себя быть спокойной и действовать обдуманно, лишь только представится возможность. Вместо этого мозг периодически совсем выключался от жуткой паники, и я предпринимала что-либо идиотское, не думая вообще, ну вот вообще без единой мысли — именно под влиянием этой самой паники…
— Эй, куда?! — заревел хас, наступая на мою цепь.
Дотянуться до меня хас уже не мог, ему мешала собственная цепь, но тут же кто-то другой схватил меня сзади, и рук было не две, а больше…
— Клеймо смерти на каждого, кто до нее дотронется, — вдруг прозвучал голос, и, показалось — необычайно громкий.
Стало тихо. И руки, меня держащие, как по волшебству пропали. Я потянула свою цепь — ее больше никто не держал.
— Клеймо смерти сейчас же, — повторил голос.
Я оглядывалась, мало что понимая. Кроме одного — за меня заступились.
— За женщину заплачено, господин, — попытался возразить хас уже не слишком уверенным голосом, скорее — просящим.
Вот это да.
Я принялась быстро собирать свою цепь, сматывая. Чтобы никому больше не вздумалось меня за нее ловить. Тяжелая…
"Иди сюда, цыпленок".
Тот же голос. До меня не сразу дошло, что теперь он слышался иначе. Так со мной последний раз говорила знахарка Митрина.
"Я здесь, поверни голову налево. Посмотри на нары. Подойди".
Мысленный голос, который я научилась слышать с помощью стеклянного шарика.
Слева, вдоль стены — ряд нар. Справа нар нет, просто настил из досок и солома. Я посмотрела, куда велел голос, и увидела старика, лежащего на нарах.
"Заставляешь ждать. Подойди же".
Это был седой старик, но… здесь мало кто казался молодым. Пока я медленно шла, он не сводил с меня глаз, но лишь приблизилась, медленно опустил веки.
"Теперь сядь. И помолчи. Не кричи больше".
Я — кричала?! Когда?..Вокруг по-прежнему было тихо… даже странно. Минуты тянулись.
Старик выглядел плохо. Очень худой, изможденный, весь седой. Плохо, да… как большинство здешних узников. Или даже хуже. Но вот рубаха на нем, грязная, в пятнах — хорошая, я бы сказала, дорогая… только выстирать. Он полуживой, но голос подал — и все послушались. Как так?..
Меня мутило. Стало совсем невмочь…
"Эй, соддийка. Вон туда, у той стены, ручей", — оказывается, чудный старик уже открыл глаза и смотрел на меня.
Вцепившись в моток цепи, чтобы не уронить, я доковыляла до "той стены" — мне не мешали, наоборот, уступали дорогу. Там и правда текла вода, в каменной впадине шириной около метра. Возможно, это и был настоящий ручей, впущенный снаружи, но в каземате он играл роль канализации, и был порядком загажен. Конечно, меня вывернуло в этот ручей, жгучей пенистой гадостью, зато полегчало. Еще бы умыться и хоть рот прополоскать, но только не этой водой, нет…
Мои руки были грязными, и кожа на ладони свезена — потому что падала и ползала, юбка тоже запачкалась. Видно, мне точно полегчало, раз обращала внимание на такие мелочи.
Таща в охапке цепь, я вернулась к старику, и с благодарностью хлебнула воды из протянутой им бутылки.
"Зачем ты здесь, соддийка?"
Это он меня так называет?..
Соддийцы — это ведь народ, повелевающий драконами. Их страна — в Драконьих горах, очень далеко.
"Я не соддийка, господин, — ответила я, с удивлением вслушиваясь, как у меня получалось говорить мыслями, — и спасибо тебе за помощь. Ты маг?"
"Не маг, так, умею кое-что. Простенькие фокусы в основном. Только теперь и на них сил нет, вот, еле отдышался, — он будто усмехался, — А ты почему говоришь по-соддийски, если не соддийка?"
"Мыслями — значит, по-соддийски? Меня научила знахарка-ниберийка. Она давала мне шарик, я держала его ладонях и научилась говорить так".
Объяснила, как получилось.
"Никогда не слышал о подобных шариках. Полагал, что это врожденная способность".
"Я говорю правду!" — заволновалась я.
"Не сомневаюсь. Просто удивлен. Ты ведь не женщина для удовольствий?"
"Нет! Меня арестовали стражники из-за руха… сказали, что он украден. Муж купил его недавно, потому что наша птица заболела и пала".
Я сочиняла на ходу, мешая правду с вымыслом. Говорить всю правду не решилась. Этот старик… он мне помогал, но тревожно было — кто он?
"Где твой муж?"
"Его взяли в отряд, который сопровождает торговые обозы. Он должен вернуться уже завтра".
"И так, ты достойная молодая женщина, и замужем. Остальное неважно. Ты мне подходишь, цыпленок. Скажу больше — тебя мне послало Провидение. Я смогу защитить тебя, но ты должна кое-на-что согласиться".
Он опять надолго замолчал, и я не выдержала:
"На что я должна согласиться, лир? И как ты меня защитишь? И ты, значит — соддиец?"
"Столько вопросов, — снова усмешка, — видишь ли, я сам могу не бояться их всех, прямой вред мне никто не посмеет причинить. За это смерть. Но они бы могли вовсе не считаться со мной, если бы не боялись. Я все же полумаг, и действительно мог накладывать клеймо смерти… раньше. Даже тут… раз пришлось. Попугать. Правда, бедняга повалялся немного без памяти, и потом я снял клеймо, а то бы, чего доброго, он бы очнулся сам, и никто бы не поверил в мое могущество. Ты поняла?"
Я кивнула.
"Все же мне нужно было хоть подобие какой-то власти. Считай, что так я лучше себя чувствую. Зато вот смог выручить тебя. Пока что — смог".
"Только пока?"
"Да, цыпленок. Потому что если я умру сегодня ночью, мои бездыханные мощи никого не остановят. Они получат от тебя все, за что заплатили. А я ожидал смерти и прошлую ночь, и позапрошлую. Во мне мне осталось слишком мало жизни, девочка. Скажи, ты очень любишь и почитаешь своего отца?" — старик разглядывал меня, чуть улыбаясь.
Вот так вопрос. Поколебавшись, я ответила честно:
"Не люблю и не почитаю. Он бросил нас, когда мне было пять лет, и моя мать до сих пор на него обижена. Какое это имеет значение?"
"Стань моей дочерью. Дай искреннюю клятву моей семье и моей крови, и будь ей верной. Смешай свою кровь с моей. Тогда ты сама станешь неприкосновенной, как я".
Я изумленно смотрела на старика. Это его, такого неприкосновенного, отправили помирать в такую мерзкую дыру? Хорошенькая неприкосновенность. С другой стороны, и впрямь, его ведь слушаются. Но удочерять меня?! Что за ерунда?
"Ты согласна?"
"Да, если ты говоришь правду и это поможет. Но я не верю, что ты умрешь, лир!"
Я действительно не верила.
"Это как раз не важно. Ты согласна, хорошо. И ты не привязана к отцу — тоже хорошо, обряд пройдет легче".
"Обряд?.."
"А ты как думала? Все серьезно".
"А зачем это тебе? — спохватилась я. — Ты сказал, что я послана Провидением. Значит, тебе что-то нужно от меня?"
"Так, кое-какие пустяки. Не такие уж сложные. Ты будешь торговаться, или уже согласилась? Смотри, я могу передумать".
"Если тебе действительно нужны эти пустяки, и ты веришь в скорую смерть, то тебе не резон передумывать, вряд ли бедолаг вроде меня сюда подкидывают каждый вечер", — не удержалась я.
Вот дернуло же за язык!
— Эй, а почему они всё молчат? — донеслось до меня.
— Демоны поймут…
— Тихо там, еще услышит…
За нами наблюдали. Нас слушали, но не слышали, хотя мы разговаривал. Выглядело так, так словно мы молчали, но мимика, эмоции, иногда улыбки — да, это, должно быть, странно выглядело.
Старик рассмеялся, вслух, сухим, лающим смехом.
"Верно, цыпленок. Не резон. И ты мне нравишься. Я помогу тебе спастись, хотя это принесет тебе кое-какие сложности. Зато выберешься отсюда живой и здоровой — уже немало. Мы решили?"
Предупреждение про сложности настораживало, но то, что ожидало меня в противном случае, пугало больше. Из двух зол, как говорится…
"Мы решили, — сказала я, — давай, лир. Что от меня требуется?"
"Все просто. Сначала назови свое имя и скажи, что признаешь меня отцом, и да будет это неизменно".
"Я, Лина Остапенко, признаю тебя отцом, и да будет это неизменно".
До сих пор в этом мире я обходилась без фамилии, кажется, впервые назвала ее здесь.
Он улыбнулся, а я ощутила вдруг, что правой ладони стало горячо, и увидела кровь, она выступала на коже, как капли росы на листе. И это было чересчур странно, просто слова — и кровь. Я испугалась — словно стояла над бездной и предстояло шагнуть, а не шагать уже нельзя.
"Тихо, Лина Остапенкка, — он слегка перековеркал фамилию на местный лад, — это просто обряд, на который ты согласилась. Все будет хорошо".
И он заговорил вслух, негромко, но очень внятно:
— Я, Крайн Вельд, князь этой земли волей Провидения по праву рождения и крови, признаю тебя дочерью, и да будет это неизменно, — и на его ладони тоже стали набухать алые капли.