готы; он интересовался тем, будет ли происходить финансовая поддержка Чечни; хотел он знать и многое другое, но каждый его вопрос был с едва уловимым криминальным душком. Выслушивая эти вопросы, Корсаков кивал с таким глубокомысленным видом, что гость было ободрился и заметил:
- Вот видите, я говорю с вами уже чуть ли не как с президентом, хотя мы еще только собираемся помочь вам занять этот пост. Что делать, большие деньги должны уметь оберегать себя...
- На благо Отечества,- подняв палец, торжественно добавил Корсаков.
- Что, простите?- не понял финансист.
- Я говорю, большие деньги должны оберегать себя, чтобы работать,- крутиться, так сказать,- на благо Отечества,- пояснил Корсаков. - Вы ведь слышали наше обращение? Стало быть, знаете, что мы боремся за Собственность, Порядок и Отечество. Эта борьба еще далеко не закончена, и в ней каждый должен принести свою жертву на, так сказать, алтарь.
- Мы не против принести определенные материальные жертвы, но, согласитесь, мы должны знать...- начал банкир. Корсаков с презрением перебил его:
- Кто говорит о материальных жертвах? Вы что думаете, я у вас клянчу деньги? Хотите откупиться деньгами от стонущего Отечества? Нет, милейший, номер не пройдет! Очень уж у вас все просто получается!
- Но что же я могу сделать?- беспомощно спросил банкир и задрожал - откуда-то донеслись приглушенные стеной душераздирающие вопли, а в кабинет вразвалку вошел свирепого вида человек (это был капитан Ищенко), нагнувшись к Корсакову, со злодейской ухмылкой сказал ему что-то на ухо, исподлобья посмотрел на гостя взглядом, не сулившим ничего доброго, повернулся и вразвалку удалился.
- Я, видите ли, от службы в армии был освобожден по состоянию здоровья,- зачем-то робко сказал банкир. Корсаков гневно произнес:
- Это заметно. Кстати, чем это от вас так смердит? Вы что, перед приходом сюда в дерьме валялись? Черт знает что такое!
Банкир инстинктивно поддернул безупречно отутюженные брюки, покрытые снизу какой-то засохшей дрянью, и виновато объяснил:
- Видите ли, мы шли сюда по канализационному тоннелю...
- Вот-вот,- подхватил Корсаков. - Вы, похоже, вообще из тех людей, которые выбирают в жизни обходные пути. Но теперь вам легко отделаться не удастся. Не деньгами надо служить Отечеству, а плотью и кровью! То есть и деньгами, конечно, тоже, но в первую очередь плотью и кровью. Вы вот интересовались, где ваша охрана. Отвечаю: она в нашем госпитале, сдает кожу и костный мозг. У нас могут появиться тяжелораненые, и для них мы решили создать банк органов. Итак, нам требуется еще кожа, а кроме того, почка и глаз. Запас карман не тянет, как говорится...- и Корсаков выжидательно уставился на гостя.
- А чем же я могу вам помочь?- прислушиваясь к возобновившимся за стеной жутким воплям и внутренне похолодев, спросил банкир. - Вы хотите приобрести где-то эти органы?..
- Да что вы все про деньги?!- возмутился Корсаков. - Зачем где-то что-то приобретать, когда передо мной сидит молодой здоровый человек, радеющий о судьбах Отечества,- готовый прекрасный донор! Глаз мы, так и быть, возьмем у кого-нибудь другого, а уж почку и несколько участков кожи вы просто обязаны пожертвовать. Думаю, вы сделаете это с охотой.
- Вы что, хотите сказать, что вырежете у меня почку?!-взвизгнул банкир.
- Ну зачем так грубо - "вырежете"?- пожал плечами Корсаков. - Вы ничего не почувствуете - просто уснете и проснетесь уже с одной почкой. Эй, капитан, заходи, мы договорились!
Дверь кабинета отворилась, и, шумно топая, ввалились обвешанные оружием могучие охранники, которых возглавлял уже заходивший ранее невысокий худощавый человек с лицом маниакального злодея, то есть капитан Ищенко. Капитан деловито осведомился:
- Так, что будем удалять?
- Да вы с ума сошли!- завопил банкир, вскочив и опрокинув стул. - Я вам согласия не давал! Что вы себе позволяете?! Это же изуверство!
- Ну давайте, давайте, берите его,- распоряжался Корсаков. - Просто донор по первому разу волнуется, не обращайте внимания... А вы, уважаемый, не кричите, не дергайтесь, больно не будет. Живут люди и с одной почкой, и с одним глазом, и прекрасно живут... Да тише вы, донор!
- Я не донор! Я не донор! - вопил финансист, которого волокли к двери охранники. Корсаков догнал капитана и сказал ему на ухо:
- Один укольчик и пусть поспит, а потом отправишь его восвояси. Смотри, чтоб волос с его головы не упал.
Банкира притащили в перевязочный пункт в том же подвале. Интерьер пункта к появлению гостя претерпел некоторые изменения. На одном из двух хирургических столов лежал и безжизненно скалился в потолок голый человек, накрытый забрызганной кровью простыней. Банкир с ужасом узнал в нем одного из своих таинственно исчезнувших охранников и понял, что бедняг также принудили стать донорами. В стеклянных шкафах в сосудах с прозрачной жидкостью красовались человеческие почки (банкир не знал, а возможно, от волнения забыл о том, что свиные почки с виду очень похожи на человеческие). На полу алели брызги крови, и медбрат в забрызганном кровью халате помогал хирургу снять халат, грудь и рукава которого сплошь пропитались кровью. Хирург повернулся лицом к вошедшим, и его свирепое бородатое лицо исказила злорадная ухмылка.
- Свеженького привели?- прохрипел он.
- Так точно,- отрапортовал капитан Ищенко. - Сдает кожу и одну почку.
- Это понятно, что одну, не две же, хы-хы-хы,- довольный собственным остроумием, зловеще рассмеялся хирург. Медбрат сзади накинул на него свежий халат, после чего протянул ему стакан с прозрачной жидкостью и дольку чеснока. Хирург, шумно глотая, влил себе в рот содержимое стакана, хрупнул чесноком и после утробного выдоха сообщил:
- Хорошо с чесночком, хы-хы... Ну, с Богом, донора на стол и марш отсюда, кто не стерильный. Мне тут стерильность нужна.
Охранники грубо схватили банкира, ожидая активного сопротивления, однако от всего увиденного в перевязочном пункте он сомлел и лишь вяло извивался в их руках, как издыхающий червяк. В его ушах прогремел пропитый бас хирурга:"Раздеть его!", после чего в голове у банкира окончательно помутилось. Его вдруг посетила и страшно его огорчила не совсем своевременная в данных обстоятельствах мысль о том, что банк вынужден будет платить охранникам компенсацию за утраченные на службе внутренние органы. Перед внутренним оком банкира пронеслись знакомые лица дорогих адвокатов, но тут же он вспомнил: фунта мяса предстоит лишиться не только каким-то там охранникам, а ему самому, обладателю огромного состояния и - до недавних пор - цветущего здоровья, позволявшего сполна наслаждаться богатством. Банкир тоскливо застонал, и медбрат, истолковавший его стон как реакцию на боль от укола в вену, прикрикнул на него:
- Ну тихо, ты, разъеба! Сейчас наркоз начнет действовать, и все - ни хрена не почувствуешь. Минутку-то можешь потерпеть?
От незаслуженной грубости банкиру стало совсем скверно и мучительно жалко себя. Вскоре он забылся и уже не видел того, как его охранник на соседнем столе сначала закрыл рот, затем приподнял голову и обвел помещение недоумевающим взглядом.
Пистон проснулся утром в отвратительном настроении. Как-то так получилось, что до этого момента он пил три дня непрерывно, с утра до вечера, и теперь на него накатило состояние, именуемое похмельной или посталкогольной депрессией. Само название Пистон узнал совсем недавно - после того, как по совету одного авторитетного друга обзавелся личным врачом. Однако он и раньше замечал, что с утра после нескольких дней пьянки в голову лезут, как на подбор, самые паскудные мысли. Впрочем, теперь-то дело было не только в депрессии - дела и впрямь шли неважно, и все из-за этих сумасшедших, захвативших центр Москвы. Благодаря им Пистон проникся глубокой и бескомпромиссной ненавистью к терроризму. В самом деле, множество доходных мест в Центре, куда недавно был вложен немалый капитал, теперь не приносили ни копейки. Приток продукции на рынок сократился, деловые обороты везде упали, знакомые азербайджанцы не желали везти наркоту в Москву, в особенности после того, как эти придурки-террористы каким-то образом накрыли одну из их квартир-складов в Центре и расстреляли всех, кого там застали. "Натуральные фашисты",- ворчал Пистон. Его не примирило с террористами даже известие о том, что такая же участь постигла в Центре и нескольких конкурентов-нигерийцев, которые не вовремя ширнулись и вышли погулять, имея при себе наркотики. Пистон пытался объяснить партнерам, что опасно только в Центре, однако ему вежливо напомнили о тех слухах, которые уже вовсю ходили по Москве: насчет таинственных людей, вылезающих из канализационных люков и вентиляционных шахт метро, насчет обходящих город по ночам вооруженных патрулей в штатском, приветливо здоровающихся с армейскими и милицейскими патрулями, насчет листовок и воззваний, расклеиваемых неизвестно кем... Да и настроение в народе стало таким, что он в любой момент мог повести себя точно так же, как террористы. Поэтому в глубине души Пистон не мог не признать правоту приятеля, когда тот сказал ему:"Слушай, деньги у меня есть - заработал в России, слава Аллаху. Зачем мне сейчас туда лезть - чтоб голову оторвали? Вот успокоятся русаки, тогда опять начнем дела делать..." Даже остававшиеся в Москве азербайджанцы на рынке уже не работали и вообще предпочитали тихонько сидеть по домам, даже в магазин посылая квартирохозяев. Пистон пытался сообразить, выгодна или невыгодна ему такая ситуация. С одной стороны, с азерами и впрямь можно было делать большие дела, с другой - устранялась конкуренция и появлялся шанс прибрать к рукам их владения. В конце концов Пистон все-таки решил, что от терроризма один вред - пока больше достается кавказцам, потому что их легче выделить из толпы, но если кто-то - те же террористы - покажет пальцем на него, то и его вздернут на первом же фонаре. Да и вообще Россия большая, и каждый может делать в ней свои дела: он - свои,