ько бы ученые ни пытались найти выражение для «точки зеро» — то есть самого момента взрыва — и понять, как там все устроено, ничего не получается. Уравнение не срабатывает. Что было до начала — неясно, и точно так же неясно, что будет в конце. Сложно представить, как наша Вселенная закончится… Она поглотит космос или космос ее… Человечество существует где-то посередине, на пути от начала к концу, и, соответственно, кроме каких-то промежуточных явлений ничего не осознает. Совсем как отдельно взятый индивид. Точь-в-точь как мы с тобой… — Рюдзи дернул Асакаву за руку — вспомни себя, когда тебе было три года или год. Это сложно, но можно. Опять же, есть семейные альбомы с фотографиями.
Асакава согласно кивнул. Рюдзи с улыбкой продолжил:
— А теперь попытайся представить, что было с тобой до того, как ты родился. Или что будет после того, как ты умрешь… Это нашему воображению не под силу.
— Что значит «после того как ты умрешь»? Там разве вообще что-то может быть? Ничего там не будет: темень да пустота. Конец света.
— А ты хоть раз умирал?
— Нет, конечно. — Асакава вдруг сделался серьезным и отрицательно покачал головой.
— Значит, ты не можешь знать, что будет после смерти.
— Ты про бессмертную душу, что ли?
— Да нет! Я только говорю, что нам ничего не известно. Просто когда речь заходит о рождении человека, то предположительное существование души или какой-то другой тонкой материи очень многое объясняет. А то послушаешь современных молекулярных биологов, и уши вянут — абсолютная бессмыслица. Ты, наверное, слышал, что эти ребята вытворяют — они заливают аминокислоты двадцати видов в пробирку, а пробирку помещают в электромагнитное поле. Там все это дело хорошенько взбалтывается, а потом мировому сообществу на блюдечке с голубой каемочкой преподносится чудо — искусственный белок, «основа жизни». И как люди могут верить в этот бред? Если уж на то пошло, то предположение, что наш мир был создан Господом Богом, звучит для меня гораздо более осмысленно. Я, например, считаю, что в момент рождения человека высвобождается какая-то специфическая энергия. Или даже, скорее не энергия, а некая воля… — Было видно, что Рюдзи задет за живое. Он в возбуждении придвинулся к Асакаве поближе, пытливо заглянул ему в лицо, но вдруг смешался и неожиданно переменил тему: — Когда мы были в музее, я заметил, что ты по уши погрузился в биографию профессора Миуры. Что, интересно было? Ты там что-то новое для себя откопал?
…ага… значит, Рюдзи заметил, что я не успел дочитать выкладки на стенде… Стыд какой… Что же там было?.. Докторская диссертация… Мысль — это энергия. И эта энергия…
Асакава хмуро сказал:
— Там было написано, что мысль — это такой вид энергии…
— И что дальше?
— А дальше я не успел прочитать!
— Очень и очень жаль. — Рюдзи усмехнулся. — Именно там и начинается самое интересное. Профессор совершенно невозмутимо повествует о таких вещах, от которых обычному человеку сначала дурно станет, а потом и вовсе шарики за ролики заедут. Короче, старичок ни много ни мало настаивает на том, что мысль есть энергетическая форма жизни.
— В смысле, что вот я подумал о чем-то, и моя мысль прямо в голове берет и превращается в отдельную форму жизни?
— Ну, типа того.
— Ну, знаешь, это он загнул.
— Может, и загнул, конечно, но до него в этом роде и другие светлые головы высказывались. Знаешь когда? Еще до нашей эры. Просто Миура рассматривает мысль как видоизмененную форму энтелехии[7]. — На этом месте Рюдзи отчего-то потерял интерес к разговору и уткнулся в разложенную у него на коленях карту острова.
Асакава примерно понял, что имеет в виду его приятель, но остался недоволен услышанным. Получалось, что те фрагменты реальности или, как выразился Рюдзи, «ничтожная часть не прекращающихся ни на секунду вселенских метаморфоз», с которыми они в последнее время столкнулись, не очень-то поддаются научному объяснению. С другой стороны, как бы то ни было, реальность остается реальностью. Так что придется им на этот раз, забыв о таких само собой разумеющихся вещах, как причинно-следственные связи, иметь дело только с фактами. Ведь самое главное сейчас — найти «магическую формулу» для того, чтобы остаться в живых, и глупо тратить время на пустопорожние размышления о природе потустороннего… Все это понятно, но Асакава почему-то надеялся услышать от Рюдзи более внятное объяснение. Катер пересек залив и вышел в открытое море. Качка усилилась. Асакава почувствовал приближающийся приступ морской болезни. Его мутило. Тошнота подступала к горлу. Задремавший было Рюдзи вдруг встрепенулся и выглянул в иллюминатор. Далеко впереди на краю серого вздыбленного моря уже виднелись очертания острова. Рюдзи сказал:
— Знаешь, Асакава, меня тут одна мысль беспокоит.
— ?
— Почему наши ребята из номера Б-4 не использовали «магическую формулу»?
«С чего это он вдруг?» — подумал Асакава, а вслух сказал:
— Мы же с тобой это уже обсуждали. Они просто не поверили, что действительно могут умереть, вот и все.
— Нет, это все понятно. Они не поверили и ради смеха стерли «формулу». Но понимаешь, я тут одну вещь вспомнил. Как-то раз, когда мы с тобой еще в школе учились, наша секция по легкой атлетике выезжала куда-то. Ну, мы все ночевали в общей палате на какой-то турбазе. Короче, все спят, и вдруг в палату врывается Сайто. Помнишь его? Полный придурок. Нас в палате человек двенадцать было. Он с шумом вбегает, разбудил всех. Сам стоит — лица на нем нет, дрожит весь от страха, а потом как заорет: «Я духа видел!» И рассказывает нам, что когда он зашел в туалет, то на полу вместо тени от мусорного ведра, которое обычно стоит под раковиной, было заплаканное лицо маленькой девочки… А теперь скажи… Остальные десять человек — не считая меня, — которые находились в этой палате, как, по-твоему, они отреагировали на рассказ Сайто?
— Ну, некоторые, наверное, поверили, а некоторые только посмеялись…
Рюдзи покачал головой:
— Это если мы про фильм ужасов говорим или про телевизионную передачу какую-нибудь. Там всегда так и бывает — сначала никто не верит, а потом их всех — одного за другим — пожирает злобный монстр. Это излюбленный прием сценаристов. А в жизни все по-другому. Придурку Сайто поверили. Сразу же, с первого слова. Все десять человек. И нельзя сказать, что они были слабаки или трусы какие-нибудь. Возьми любую группу, проведи с ней похожий эксперимент и получишь точно такой же результат. Первобытный страх срабатывает на инстинктивном уровне.
— То есть тебе непонятно, почему четверо ребят не поверили, что с этой кассетой шутить не стоит? — Задавая этот вопрос, Асакава вдруг вспомнил отчаянно рыдающую маленькую Йоко. Он снова как наяву увидел дрожащий детский кулачок, указывающий на красную маску дьяволицы Хання. Еще тогда он подумал: «Неужели даже такой маленький ребенок знает, что чертей нужно бояться?»
— Ну, не совсем. Я прекрасно понимаю, что они вполне могли и не поверить. А что? Сюжета там как такового нет, сцены вроде тоже не особенно страшные… Совсем неубедительная запись. Однако я почти уверен, что где-то на уровне подсознания ребята испугались. Вот представь, тебе говорят: «Сделай так-то и так-то, и тогда не умрешь». Ты, предположим, не веришь в то, что ты можешь умереть, но на всякий случай ты ведь сделаешь то, что тебе сказали? Просто так, для успокоения совести? Или я не прав? Теперь смотри, скажем, среди них был один упертый, который по-настоящему не поверил и заставил всех остальных делать вид, что они тоже не поверили. Но потом-то эти трое, вернувшись в Токио, вполне могли последовать совету, данному им на кассете… Ты понимаешь, о чем я?
Асакаве стало не по себе. Он и сам время от времени задумывался над этим вопросом, но гнал от себя неприятные мысли.
…а что если «магическая формула» — это фикция? Вдруг она вообще невыполнима?
— Ты имеешь в виду, что требования на кассете показались ребятам неосуществимыми, и таким образом им ничего не оставалось делать, кроме как убедить себя в том, что все это надувательство? — замирая от неясного страха, сформулировал Асакава свои опасения. Невозможно поверить, но выходит, что чья-то ненависть была спроецирована на видеопленку, и теперь изливается на ни в чем не повинных людей…
— Я тебя прекрасно понимаю, — сказал Рюдзи. — Но что все-таки мы будем делать, если наши худшие опасения подтвердятся?
Асакава побледнел. А что если от него потребуется убить другого человека? Сможет ли он ради собственного спасения хладнокровно лишить жизни кого-нибудь, кого он и в глаза-то никогда не видел? А если они смотрели кассету вдвоем, то кто должен убивать? Они оба или только один из них?.. Тряхнув головой, Асакава попытался отвлечься от этих неприятных размышлений. «Ну что ты дурью маешься? — убеждал он себя. — Ищешь себе Садако Ямамура, и ищи. Зачем же на рожон лезть?» Но в душе он понимал, что им с Рюдзи остается только молиться о том, чтобы «магическая формула» оказалась осуществимой…
Остров приближался. Уже ясно виднелись очертания его берегов. С палубы даже можно было разглядеть причалы и портовые постройки в Мотомати.
— Слышь, Рюдзи, у меня к тебе будет просьба, — со значением сказал Асакава.
— Какая просьба?
— Если я не успею и… того… — Асакава запнулся, но так и не смог произнести слово «умру», — а ты все-таки сумеешь найти эту дурацкую «формулу», то будь другом… Ты ведь знаешь, мои жена и дочка тоже…
Такаяма не дал ему договорить:
— Ну что ты?! Даже не сомневайся! Слово даю — с твоими девчушками ничего не случится.
Асакава достал из кармана свою визитку и написал на обратной стороне номер телефона. Протянул Рюдзи:
— Пока мы ничего не выяснили, я попрошу жену побыть немного в Асикага у ее родителей. Это тамошний телефон. Возьми, а то я потом забуду…
Рюдзи, едва скользнув по визитке взглядом, сунул ее к себе в карман. В этот момент по бортовому радио объявили, что катер заходит в порт города Мотомати на острове Идзуосима.