Мама, сбежавшая из села в шестнадцать лет, всеми силами не хотела меня туда пускать, но никогда не объясняла почему.
Мне исполнилось восемнадцать. Я чувствовала себя взрослой и самостоятельной. Училась в институте, работала. Сообщила маме, что хочу поехать на могилу бабушки.
– Ты не можешь, – ответила мама.
– Почему? У меня есть деньги.
– Понимаешь, ты не можешь там появиться без мужчины. Тебя обязательно должен сопровождать старший брат, дядя – любой родственник мужского пола. Такие правила. Девушке твоего возраста одной там делать нечего.
Я вышла замуж очень рано по современным меркам – в двадцать один год. И после свадьбы опять объявила маме, что хочу поехать в село. Сходить на могилу бабушки.
– Нет, ты не можешь, – ответила мама.
– Почему? У меня есть муж, он поедет со мной, – заявила я.
– Да, но у тебя нет ребенка. Первенца. Сына. Понимаешь, бабушка была уважаемым человеком в селе, на тебя будут смотреть как на ее внучку. Нужно родить ребенка. Непременно мальчика. Тогда к тебе проявят уважение, – объяснила мама.
Я родила первенца. Естественно, мальчика. Правда, назвала сына не Георгием, как мечтала моя мама, а Василием. Она два месяца со мной после этого не разговаривала. Я ей так и не рассказала, что сына назвал мой муж. А я лишь согласилась, следуя осетинским обычаям, хотя мой муж ничего про них не слышал. Почему Василий? Это было шутливое домашнее имя моего супруга. Его так называл отец – Васей.
Когда сыну исполнилось года три, я опять решила поехать в село, о чем сообщила маме.
– Нет, нельзя, – ответила категорично она.
– Сейчас-то почему? У меня есть муж и сын, – не поняла я.
– Понимаешь, бабушка была уважаемым человеком в селе. Да, у тебя есть муж и сын. Но тут же возникнут вопросы – а почему только один ребенок? Надо родить второго. Непременно девочку. Умницу и красавицу. Чтобы всегда была тебе в помощь. Иначе умрешь от советов. Вот родишь девочку, тогда и поезжай.
Я родила девочку. Умницу и красавицу. Помощницу.
– Я поеду на могилу к бабушке, – объявила я маме.
– Не надо, – просто попросила она. Видимо, я выполнила жизненный план, который она для меня наметила, и у нее не осталось аргументов.
Я все-таки поехала туда. Наверное, это был не самый простой момент в моей жизни. Я отчаянно хотела вернуться в детство и почувствовать тепло и любовь. Найти ответы на вопросы, которые меня беспокоили. Понять, почему меня так туда тянет. Увидеть могилу бабушки и поговорить с ней, спросить совета, что делать дальше и правильно ли я поступаю.
Нас везде сопровождал друг семьи, что важно – уроженец этих мест. На парковке перед гостиницей стоял огромный черный джип, взятый на время у знакомых специально ради нас.
– Ого! – удивилась я. – Зачем?
– Так будет проще, – ответил он.
Сама гостиница стояла полупустой. Администратор, официантки на завтраке – никто не улыбался. Все казались какими-то обезличенными, одинаково равнодушными. Я же прекрасно помнила, что в селе каждая женщина, каждый ребенок имел характер, свой стиль поведения. Ни одна семья не была похожа на другую. Все яркие, каждая по-своему, конечно. Здесь же все показалось… никаким, что ли. Или мы с супругом, туристы, для них были пустым местом? Едва появлялся наш друг, как все вокруг начинало двигаться в три раза быстрее – официантки вдруг выносили блюда, о которых их никто не просил. Администратор переселила нас в другой номер с видом на горы, а не на стену соседнего здания. Все смеялись, шутили.
Друг семьи возил нас осматривать местные достопримечательности. Много и интересно рассказывал. Мой супруг удивлялся, восторгался. Я же, видевшая все эти места много раз в детстве, молчала. Мне было нехорошо, физически. Тошнило, сердце стучало так, будто сейчас выпрыгнет из груди, и это не метафора.
Святой источник, к которому приезжали все – и местные жители, и туристы. Бабушка верила в его целебные свойства и, когда оказывалась в городе по делам, обязательно сначала ехала к источнику и только потом возвращалась в село. Я видела, как она умывалась, подставляя ладони под струю воды, как делала несколько глотков – тоже из ладоней. Замирала на мгновение и улыбалась. Будто и вправду молодела на глазах. У нее вдруг появлялись сила, энергия. Еще пять минут назад уставшая, измученная, бабушка становилась совершенно другой. Живая вода? Да, в ее существование я верила безусловно, поскольку своими глазами видела действие.
Сейчас же от магии и волшебства не осталось и следа – небольшой резиновый шланг с краном. Обманчивый аттракцион, ловушка для туристов. Автомобильная дорога, серпантин. Машины останавливаются на обочине. Повернуть кран – открыть, повернуть – закрыть. Рядом кто-то оставил упаковку с одноразовыми пластиковыми стаканчиками. Обычная вода. Без вкуса и запаха. Я сделала несколько глотков, умылась, как это делала бабушка. Ничего не ощутила. Вообще. Разве что чувство голода отступило, как всегда бывает, если выпить воды. Сейчас, в парке, рядом с которым мы живем, тоже есть святой источник. Точно так же приходят люди с пластиковыми бутылками, набирают воду. На них смотрят скорее как на тихих сумасшедших, верящих в целебную силу грязного ручейка, текущего по оврагу.
Монастырь… Подняться к нему – уже подвиг. Бесконечные ступени, узкие и скользкие. Того и гляди упадешь вниз. Туда ездили просить о чуде. У каждого свое: обрести долгожданного ребенка, выйти замуж, когда уже нет никаких шансов. Выздоровление, исцеление – если не души, так хотя бы тела.
Я поднялась по ступенькам. Зашла внутрь. Поставила свечи, помолилась, уж как могла, как умела. Наверное, неправильно, но искренне. От всего сердца просила. Ничего не отозвалось. Какая-то женщина меня отпихнула, грубо, резко. Казалось, что на меня все смотрят так, будто я здесь лишняя, неуместная, еще одна туристка, от которых уже спасу нет.
Фотографии из той поездки почти все удалила. Осталось лишь несколько. Во взгляде сквозит обреченность. Не свойственная мне покорность. Апатия. Будто я овца, которую куда-то ведут, и она видит перед собой только дорогу. Идет, куда гонят, не сопротивляется. На убой? Хорошо, значит, судьба. Вот и я на тех фотографиях – покорная овца. Повели, отвели, привезли, увезли. Я молчала. Даже отчасти наслаждалась этим состоянием, не смея в этом признаться, – когда за тебя решают абсолютно все, в том числе что ты будешь есть, что пить и когда. Где ты будешь ночевать, сколько времени проведешь в дороге. Я молчала. Меня укачивало. На каждой возможной остановке рвало. Мечтала лишь об одном – вернуться в отель и уснуть. Но не могла произнести это желание вслух. Потому что за меня давно все решили, и отель со сном в этих планах не значился.
Мы с мужем гуляли по главному городу республики. В детстве я в нем прекрасно ориентировалась. Сейчас – шла по главному проспекту и молчала. Вдруг в витрине магазинчика увидела куклу в национальном костюме. Таком же, в каком танцевала в детстве. Мне захотелось купить ее, но продавец сказала, что мне нужна другая – в свадебном наряде. Я не заметила, как муж расплатился и вручил мне куклу, которую я не хотела.
– Скажи спасибо, – велела продавец, будто я маленькая девочка.
– Спасибо, – покорно ответила я.
Потом мы зашли в ювелирный магазин. Мне понравились серьги с большими жемчужинами. Почти такие же носила Варжетхан, лишь одна во всем селе, где ценилось золото. Девочкам прокалывали уши, едва тем исполнялся годик. И с этого же времени начинался сбор приданого. Родственники дарили золотые цепочки, браслеты, сережки. На любой праздник лучший подарок – золотое украшение. От близкой родни в обязательном порядке. Не подаришь – обиду будут помнить годами.
Видимо, эта традиция имела те же корни, что и в других восточных странах. Женщина без золота – голая. Золото – возможность иметь крышу над головой, еду, одежду. Финансовая подушка безопасности. Конечно, никто не носил на себе все золото на случай, если муж вдруг решит развестись. Но, согласно неписаному правилу, все золотые украшения оставались у женщины, и мужчина не мог их забрать ни при каких обстоятельствах.
Продавщица показала серьги и тут же сообщила, что к ним есть еще кольцо, браслет и цепочка. Полный комплэкт. Поскольку я была не одна, а с мужем, она выложила все на прилавок и ожидала, когда мужчина кивнет в знак согласия – мол, берем. Я сказала, что мне нужны только серьги, и она сначала удивилась, а потом обиделась. Стала уговаривать купить именно комплэкт. Не меня – мужа. «Так красиво будет смотреться, так хорошо». Муж, собственно, не сопротивлялся и готов был купить мне хоть два комплэкта, но он понимал, что серьги – это что-то личное, навеянное воспоминанием. И сказал, что нужны только они, раз так решила жена.
После этого заявления продавщица выглядела даже не обиженной, а оскорбленной до глубины души. Прийти в ювелирный магазин и не купить комплэкт?
– Как ты будешь одни серьги носить? – спросила она у меня, будто речь шла о позоре. Будто я купила верх – блузку и буду ходить без низа – юбки.
Те серьги я так ни разу и не надела. Они оказались чересчур большими, даже громоздкими. Неуместными в столичной жизни. Я еще раз убедилась, что местность диктует и цвет, и модель. Это касается не только украшений, но и платков, одежды, обуви, макияжа. Тот свет предполагал яркие глаза, щедрую подводку, крупные украшения. Столичный же заставляет упаковаться в черный или серый минимализм. При этом там помада казалась не просто лишней, а пошлой. Бледные губы лишь подчеркивали глаза. Здесь же без красной помады я из дома не выхожу.
Не знаю, как работает подсознание… Почему вдруг всплывает заложенное в детстве, но давно забытое? Я горько рыдала, когда на рождение сына-первенца муж не подарил мне пресловутый комплэкт. Да ладно бы комплэкт, хоть какое-то украшение. Супруг же искренне не понимал, что происходит. Когда я ему объяснила, что на рождение сына положено дарить драгоценности, за сына – с бриллиантом, за дочь – можно просто золото, он решил, что у меня послеродовая депрессия. Я выходила замуж без обручального кольца, свадебного платья тоже не было. Искренне считала, что все это – пустые условности, не имеющие никакого отношения к реальной счастливой семейной жизни. А тогда вдруг что-то нахлынуло со страшной силой, местечковое сознание, сельское, со своими правилами. На рождение мальчика муж ничего мне не подарил. Это же… позор. Как людям в глаза после этого смотреть?