Никакие настойки Варжетхан ему не помогали – ни те, которые для успокоения, ни те, которые «для головы», как называла их знахарка, – стимулирующие мозговое кровообращение. Артура отвезли в городскую больницу. Но и там развели руками, исключив инсульт, опухоль мозга и прочие заболевания. Артур безучастно лежал на кровати, отказываясь от еды и питья. Не узнавал ни медсестер, ни лечащего врача. Реагировал только на жену, которая кормила его с ложечки и вытирала с подбородка пролитый суп. Он опять целовал ей руки и просил прощения. Лиза уже не знала, куда кидаться. Она пыталась поговорить с мужем, узнать, о чем он думает, часами разглядывая стену или потолок. Тот не отвечал.
Артура выписали из больницы. Лиза ухаживала за мужем как за маленьким ребенком. Детей у них не было, как ни пытались они зачать. Варжетхан разводила руками. Дело не в здоровье, а в голове. Или Артур не хочет детей, или Лиза. Иногда так бывает. Лиза кивала, соглашаясь. Она не хотела детей от Артура и знала, что он тоже не хочет. Она боялась, что муж будет жесток с детьми, а Артур боялся, что они проживут такую же жизнь, как он, постоянно испытывая страх, голод, ущербность. Боялся, что они с женой умрут, как случилось с его родителями, и дети останутся сиротами, попадут в детский дом.
– Что мне делать? – плакала Лиза в доме Варжетхан.
– Не знаю, дорогая. Честно. Не на всё есть ответы.
– А что говорят бобы? – Лиза приходила к Варжетхан погадать.
– Сама посмотри. – Варжетхан показывала на брошенные на стол бобы, в которых только она могла прочитать знаки. – Молчат. Иногда только от человека зависит, как сложится его судьба.
Лиза не знала, как вернуть мужа к жизни, и использовала старый, проверенный способ. Она приходила к Артуру каждый вечер – а ведь они давно спали в разных комнатах – и радовалась, что он ее узнает, откликается. Даже в супружестве он изменился: стал мягче, ласковее, смотрел на нее – все ли хорошо, доставил ли ей удовольствие? Лиза же вдруг почувствовала то, что никогда не испытывала, – она могла управлять мужем и каждую ночь испытывала наслаждение. Он радовался, когда она его целовала и обнимала. Когда оставалась до утра в его постели.
Личная жизнь Лизы изменилась кардинально, но в остальном Артур оставался безучастным. Нет, не овощем, конечно, но точно не нормальным человеком.
Артур очнулся в тот день, когда Лиза узнала от Варжетхан, что беременна. Ей было сорок два года. Артуру – пятьдесят шесть. Когда Лиза вернулась домой, не зная, как такое вообще возможно и что делать дальше, Артур – чисто выбритый, в костюме – сидел в своем кабинете над амбарной книгой. Яростно черкал в ней ручкой.
– Артур, ты хорошо себя чувствуешь? – спросила Лиза.
– Казбек дочь замуж выдает. Свадьба на следующей неделе. Надо им подарок купить, – ответил Артур. – Возьми деньги, купи что-нибудь хорошее. Пусть молодые порадуются. И вот еще. У Заура ребенок болел. Он брал деньги, чтобы в санаторий его отправить на лечение. Возьми деньги, отдай им. Пусть еще раз отправят. И еще Варжетхан отнеси деньги – пусть купит все, что ей нужно для настоек. Я уехал.
– Куда? – Лиза не могла прийти в себя от шока.
– В город. По делам. Зачем спрашиваешь? – удивился Артур тоном прошлого Артура-ростовщика.
Из города он привез электрическую пишущую машинку, поставил ее на стол в редакции газеты и ушел. Моя бабушка поблагодарить не успела. Где только достал? Бабушка мечтала об электрической машинке, как… Леван о собственном огороде и сарае. Она ей во сне снилась. Мама говорила, что такая стоит дорого и не достанешь. Огород дяди Левана, кстати, колосился и цвел. Сарай строился. Его хозяин такой счастливый был, каким его никто никогда не видел.
Дальше стало еще хуже и совершенно непонятно. Лиза все пыталась найти удобный случай, чтобы сообщить мужу о беременности, но такая возможность никак не обнаруживалась. Артур ходил по заемщикам и объявлял, что долг не надо выплачивать. Все, конечно, решили, что ростовщик после болезни тронулся умом, но кивали, благодарили. Артур сделал шикарный подарок на рождение первенца Батраза, преподнес на свадьбу золотой комплект дочери Казбека. Простил всем долги. Когда дядя Леван пришел, чтобы вернуть долг с процентами, Артур замахал на него руками и сказал, что ни копейки с него не возьмет. Вот в гости к нему придет с радостью и горох оборвет, как делают мальчишки на его огороде. А если Леван ему картошку запечет в костре, так вообще счастье. Леван посмотрел на Лизу, та пожала плечами. Мол, сама не знаю, что и думать. А думать она могла только о ребенке. Беременность, несмотря на волнения Варжетхан, протекала легко. Так молодые не носят. Все в селе знали о случившемся чуде, только мужу Лиза не могла признаться, что вот такое произошло. А он и не замечал. Леван заметил сразу же.
– Мальчик, – сказал он тихо.
– Варжетхан тоже говорит, что мальчик, – ответила она шепотом.
Лиза родила точно в срок здорового мальчика. Три килограмма восемьсот граммов. Богатырь. Родила спокойно, даже кесарево не пришлось делать.
Когда Артур взял сына на руки, признался Лизе: когда болел, видел ребенка, себя маленького. И отца, которого не помнил. Этот ребенок сидел на коленях у отца, играл у его ног. Он болел так долго, потому что не хотел возвращаться в реальный мир. Там, в его забытьи, с этим малышом, ему было хорошо и спокойно. И тот ребенок, играя, порвал его амбарную книгу. Разорвал на мелкие клочки. Артур после этого и очнулся. Понял, что нужно делать. Теперь у него есть сын, посланный Богом, судьбой, святым Георгием, маленький Артурчик, как решила назвать его Лиза, а Артур не посмел спорить. И есть Лиза, его жена, мать его ребенка, и он готов благодарить ее каждый день за такое счастье и просить прощения тоже каждый день за все, что сделал.
Не знаю уж, кому пришла в голову идея сопоставить все факты счастливого провидения с участием в них дяди Левана – подозреваю, что без бабушки и Варжетхан не обошлось, – но уже в моем детстве дядя Леван имел прозвище Бузныг – «спасибо» по-осетински.
Надо старое дерево срубить, не дай бог упадет и кого покалечит, а рука не поднимается – его еще прадед сажал. Позови Левана, который Бузныг. Он мимо пройдет, и дерево само упадет. Моя бабушка, когда злилась на какого-нибудь чиновника в горсовете, говорила Левану:
– Давай ты со мной поедешь. Пусть ему кирпич уже на голову упадет!
– Я готов, – отвечал дядя Леван.
– А можно, чтобы кирпич был маленьким? Чтобы только до человека дошло, что нам нужны медикаменты! Пусть несильно упадет, а? – уточняла бабушка.
– Не знаю, – улыбался смущенно дядя Леван.
Бабушка хохотала.
Если в доме начинались скандалы – невестки со свекровями, мужья с братьями, и уже сил никаких нет, надо звать дядю Левана в гости. Он придет, а после этого крыша дома обрушится. Тогда точно все помирятся, про все склоки забудут. Объединятся, чтобы дом восстановить.
Только Варжетхан удалось разговорить дядю Левана. Он где только не жил. Но из каждого места его выгоняли. Устроился на завод работать, так все машины вдруг встали. Запчасти там бракованные оказались. Но до его появления работали. Хотел в школе труд вести, так весь флигель, где мальчики табуретки должны были делать, сгорел. Выяснилось, что бывший трудовик в нем мебельную фабрику оборудовал. Продавал столы и стулья частным заказчикам. Мальчишки были бесплатной рабочей силой. Левана из всех городов и сел выгоняли, пока он не добрался до нашего села. А тут все случилось по-другому.
– Слушай, потому что они глупые! – хохотала Варжетхан. – Тобой пользоваться надо! Ты же кадр!
Про кадр Варжетхан узнала от бабушки. Она про каждого человека говорила, что он – бесценный кадр. И верила, что у каждого есть особенные таланты. У дяди Левана, которого все называли Леван-Бузныг, был талант разрушать то, что не должно существовать.
Кувшины. В каждом доме на круглом подносе должны стоять два кувшина. Один – высокий, с узким носиком. Если посеребренный – шикарно. Предназначался для араки – местного аналога самогона. Второй кувшин – непременно глиняный, пузатый, с широким горлышком – для пива. У бабушки были только один кувшин и поднос. После ее смерти мама забрала и то, и другое. Когда мы переезжали с места на место, из города в город, она всегда возила за собой эти кувшин и поднос. Нет, не потому что они ей были дороги как память о бабушке, – мама была уверена, что они серебряные. В случае необходимости можно продать или отнести в ломбард. Во всяком случае, мне она это объясняла именно так. Мама могла забыть мои книги и учебники, одежду, даже самую необходимую, другие вещи, но кувшин и поднос всегда укладывала на дно чемодана в первую очередь. Обычно они так и оставались лежать в чемодане, засунутом на антресоли. Мы никогда ими не пользовались. Они лежали много лет, завернутые в несколько слоев обычных кухонных полотенец. Когда мама наконец устала от переездов и решила вернуться в Москву и больше никуда не ездить, она достала из чемодана кувшин и поднос. Они были покрыты зеленым налетом.
– Странно, – заметила она. – Серебро вроде бы чернеет, а не зеленеет.
И отнесла кувшин и поднос ювелиру, который вынес вердикт – мельхиор. Хорошего, просто отменного качества, но не серебро. Если его натереть, будет сверкать, как серебряный. Но не представляет особой ценности. Мама тогда заплакала. Она ведь верила, что эти поднос и кувшин смогут спасти ее и меня. Держала их на черный день. А оказалось, что и в черный день прожить не на что. Или она плакала вовсе не из-за этого? Я тогда не спросила, не понимала. Я хотела оттереть кувшин с подносом и поставить в шкаф, чтобы было красиво. Но мама не разрешила. Она завернула их в полотенца и убрала на антресоли. Больше не доставала. Почему? Я не спрашивала.
Сколько вопросов я бы хотела задать сейчас. О стольких вещах спросить бабушку, Варжетхан, маму. Но я была ребенком. А дети живут одним днем, будущим. Не прошлым. Когда я задаю маме вопросы, она отмалчивается. Ни на один не ответила. Говорит, что не хочет вспоминать прошлое, да и вспоминать особо нечего. Память, как назло, подбрасывает самые тяжелые воспоминания. Вот такая особенность. Не оставила ничего светлого. Видимо, все радостное, счастливое досталось мне. Я, как ни пыталась, не могла припомнить ничего плохого. Ни одной своей слезинки, ни одного разочарования. Только счастье, радость, беготню по селу, бабушку – всегда улыбчивую, нежную.