Зорьке понравился сахар. Мы пошли дальше. Зорька последовала за нами. Жорик ее догнал, но свернуть на другую дорогу так и не смог, и на пороге бабушкиного дома мы появились вместе с лошадью.
– Господи, Ольга, ты хоть раз можешь нормально приехать? А Маша где? Это кто? Зорька, что ли? – ахнула бабушка, увидев, как в калитку заходит мама и заглядывает лошадиная голова.
– Маша на огород побежала за морковкой. Зорьку покормить, – ответила мама. – Я устала как собака. Вино есть?
– Ох… значит, и Жорик здесь. Надеюсь, ты ему ничего не сделала? – Бабушка всплеснула руками.
– Нет, но собиралась. Он опять Зорьку хлестал, – ответила мама.
– Ох, точно разговоры пойдут. Скажут ведь, что ты Жорика отхлестала и Зорьку у него забрала. Ну почему, как только ты появляешься, сразу скандалы начинаются? – причитала бабушка.
– Зорька сама за нами пошла. Я ее не звала, – пожала плечами мама.
Бабушка выбежала за ворота. Я кормила Зорьку морковкой, яблоками и сахаром. Жорик сидел на земле и тихо постанывал, обхватив голову руками. Соседи, конечно, уже узнали, что Ольга увела у Жорика Зорьку, и пришли лично в этом убедиться.
– Мария, уважаемая, все что хочешь для тебя сделаю. Отвезу, привезу, только прекрати это! – взмолился Жорик, увидев мою бабушку. – Мало Ольге своего позора, так она и меня опять…
– Ох, Жорик, ты вон уже седой совсем, а ума так и не нажил, – покачала головой бабушка. – Ольга за свой позор сто раз ответила, а ты со своим сам разбирайся.
Бабушка обняла меня и увела в дом. Зорька постояла еще немного и поцокала за хозяином.
– Бабушка, а что мама Жорику сделала? Почему «опять?» – спросила я.
– Ох, зачем я тебя научила слушать внимательно? Зачем ты слова чувствуешь? – ахнула бабушка. – У матери своей спроси. Захочет – расскажет.
Мама, конечно, тогда ничего не рассказала. И сделала это только годы спустя.
Раньше, в ее молодости, в селе проводились скачки. Съезжались из дальних сел, поселков. На лучших конях приезжали. И целые представления устраивали – джигитовки. С саблями, кинжалами. В моем детстве этого уже не было. А тогда… Жорик считался чуть ли не конезаводчиком. У него было четыре жеребца. И на всех соревнованиях его жеребцы побеждали.
– Никто не мог понять, почему жеребцы Жорика свежие, бодрые, а остальные вялые, еле ноги передвигают. Но проследили, узнали. Жорик ребят молодых и дурных подговаривал. За деньги те других лошадей водой поили. Пробирались в стойла и перед скачками давали и поесть, и напиться вдоволь. А какой конь побежит с полным брюхом? Обман раскрылся. Никто не хотел иметь с Жориком дел. Жеребцов ему пришлось продать. А потом перестали устраивать скачки, время было тяжелое. Жорик дом продал, чтобы Зорьку купить и нескольких жеребцов. Вроде бы воспрянул духом. Но тут как? Уже и люди умерли или уехали, которые помнили, как все было. И годы прошли. А слухи живут. Да и Жорик с годами лучше не стал. Лошадей он никогда не любил. Понимал в них, разбирался, но не любил. Хлестал их почем зря. Без кнута вообще не приближался к сараю. Так что случай с проданным на мясо жеребчиком меня не удивил. Пару кнутов я о Жорика сломала, пока не уехала. Увидела, как он Зорьку хлещет, ну и отхлестала его так же. Вот этого он мне простить не может – позора. Представляешь, какой это стыд? Девушка мужика хлыстом отходила. Он убить меня поклялся. Может, и убил бы, если бы я не уехала. Но не думаю. Он всегда был трусом. Только трус может животное избивать. Ну а потом мне еще и за это пришлось отвечать.
– Ты ведь была права, почему все равно виновата осталась? – не поняла я. – Почему тебя не простили и все равно из села выгнали?
– Потому что посмела с мужчиной бороться. Руку на него подняла. Не в свое дело влезла. Повела себя не так, как девушке положено, – пожала плечами мама. – Даже твоя бабушка твердила, что я не должна была так поступать.
– Почему? Ты же защищала лошадь! – возмутилась я.
– Бабушка считала, что я не должна была применять насилие. Отвечать жестокостью на жестокость, – объяснила мама. – Остальные не могли мне простить, что я смогла мужчину на место поставить. Понимаешь, Жорик хоть и самый распоследний мужичонка, которому грош цена, но все равно ценнее, важнее женщины считался. Лишь потому, что он мужского пола.
– Это нечестно!
– Конечно, нечестно, – ответила мама равнодушно. – И ничего не меняется. Ладно в селе, больше чем полвека назад. Сейчас, в городах. Сколько случаев домашнего насилия… Сколько покалеченных женщин… Ты знаешь, в чем разница? В селе поднять руку на женщину считалось для мужчины… Нет, не позором, скорее слабостью. Там не били – сразу убивали. Могли зарезать, если семью опозорила. В Терек помочь сброситься. Девушек и женщин, которые хоть каким-то образом запятнали репутацию, в лучшем случае отправляли в дальние села к родственникам, чтобы там до конца своих дней, которые наступали очень скоро, не поднимали головы от тяжелой работы. Или делали все, чтобы сама уехала куда угодно, лишь бы с глаз долой. Детей оставляли с отцом и его семьей, они принадлежали отцовскому роду.
В городе было не так строго, конечно. И разводы случались, если женщина родить не могла или если уж совсем с мужем характерами не совпадали. Тогда родственники собирались и решали все цивилизованно. А если девушка была из обеспеченной или знаменитой семьи, то есть за ней стоял целый клан, на многое закрывали глаза. Хочешь, разводись, снова выходи замуж, рожай или не рожай. Если муж происходил из семьи ниже по статусу, то уже он должен был жене чуть ли не ноги целовать, холить ее и лелеять. Впрочем, такие семьи редко встречались. Обычно сватали все-таки по статусу. Мезальянсы были скорее исключением, причем редким.
Об этом никто никогда не говорил, не писал. Даже твоя бабушка. Она хотела, пыталась, но ей сказали – не поймут. Поэтому я сбежала. Бесполезно что-то доказывать. Устои важнее всего. Пусть весь мир перевернется, встанет с ног на голову, здесь все будут жить так, как жили столетиями. Мужчине, самому последнему, дозволено больше, чем самой умной и прекрасной женщине.
Но согласно тем же традициям ни один муж не смел ударить жену – мать своих детей. Не смел даже замахнуться. При этом наказать сестру имел полное право. Там до сих пор устраивают настоящий пир по случаю рождения первенца-мальчика и тихо отмечают рождение девочки. Даже образованные, умные современные мужчины иногда ведут себя так же, как их прадеды, сохраняя в городах, в современных квартирах, сельские устои.
– Ко мне однажды приехал Эльбрус, – продолжала рассказывать мама, – мы в одном классе учились. Эльбрус в тот год, когда я сбежала, поступил в институт. Потом тоже в Москву приехал учиться дальше. Мы часто виделись. Он был мне как брат. Если бы не он, я бы не выжила. Я-то с одним чемоданом уехала, а у Брусика – богатые родители, каждый месяц ему деньги посылали. Он меня и подкармливал. Эльбруса за кого только не сватали. А он хотел учиться. Ему было по-настоящему интересно, он жил своей учебой, хотел стать врачом-исследователем. Придумывать вакцины, новые способы борьбы с болезнями… Не знаю. Если я получала образование ради того, чтобы потом зарабатывать, то Брусик учился ради самой учебы, ради новых знаний. Когда он приезжал домой, его уже у ворот встречали выстроенные в ряд невесты. Хоть не приезжай. Родители руки заламывали – выбери уже любую. Эльбрус любил Любу – обычную русскую девушку, блондинку с голубыми глазами. Ему уже исполнилось тридцать шесть лет, что в те времена считалось критическим возрастом. Если до этих лет не женился, значит, есть проблемы. Но никому из родных он не мог признаться, что уже нашел свое счастье. Любу.
– Ольга, что мне делать? – спрашивал он.
– Нашел с кем советоваться, – отмахивалась я. – Познакомь свою Любу с Таирой. Она тебя поймет. И сможет подготовить тетю Замиру.
Таира – младшая сестра Эльбруса. Тетя Замира – его мама.
– Таира не поймет. Ты же помнишь, как она к тебе ревновала?
Да, маме потребовалось много усилий, чтобы Таира поверила, что у нее с Эльбрусом только дружеские отношения. Таира обожала брата. И нашла себе мужа, похожего на него. Ну почти. Во всяком случае, муж Таиры обожал ее не меньше, чем Эльбрус. Можно было соревнования устраивать, кто ее больше любит – муж или старший брат.
Тетя Замира же, как считалось, страдала заболеванием сердца. Каким именно, никто из врачей так и не установил. Но все близкие берегли ее от лишних волнений. Эльбрус, уже взрослый, пришел к выводу, что болезнь мамы скорее ее выдумка, как и симптомы, на которые та жаловалась. Но не стал никому об этом говорить, даже Таире.
Он познакомил сестру с Любой. Таира заперлась в комнате, сославшись на внезапно поднявшуюся температуру. Не вышла, пока Люба не уехала.
– Ты понимаешь, что мама этого не переживет? – кричала Таира, убедившись, что потенциальная родственница уехала.
– Мама переживет. Это я тебе как врач говорю, – ответил Эльбрус.
– Что о тебе будут говорить? – кричала Таира.
– Я люблю Любу. И она беременна, – признался наконец Эльбрус.
Свадьбу отпраздновали в Москве. Приехали Таира с мужем. Была моя мама. Родители Любы, друзья Эльбруса. Праздник получился радостным и душевным.
– Надо дома тоже отметить, вы когда собираетесь? – спросила брата Таира.
– Никогда, – ответил он.
– Как так? – ахнула сестра.
– Ты хочешь, чтобы Люба стояла в углу? Как ты ей объяснишь, что плевки в лицо – это нормально? У нее токсикоз, она не выдержит. Я хочу здорового ребенка, а не соблюдения традиций. – Эльбрус был категоричен.
Люба родила чудесную девочку, а потом еще одну. После этого сказала мужу, если ему нужен сын, пусть сам рожает.
Девочки росли настолько прекрасными, что тетя Замира была счастлива. Внучки проводили все каникулы с бабушкой и Таирой. Люба требовала, чтобы они выучили язык, танцы, знали традиции. Да и осетинские пироги она научилась печь так, что однажды Таира попросила рецепт теста. Но это было то самое исключение из правил. О котором рассказывают, как легенду, сказку.