– И кто нашелся? – спросила я, боясь даже вздохнуть.
– Никто, дорогая. Дед Самвел ушел с надеждой в душе. Его много людей провожали. Говорили, что он улыбался в гробу. На поминках такое солнце светило, что все овощи сверкали. Очень красивый стол был.
– Лика, что мне делать? Принять родственников? У меня же нет дома и деда Самвела, чтобы проверить их искренность, – спросила я.
– Дед Самвел говорил, что только ты можешь решать. Тут судьба стоит рядом и примет твое решение. Если нет – отведет, если согласишься – будут встречи.
– Я не могу. Из-за мамы. Она их отвергла… Но она – моя мама. Я должна ее защитить и уважать ее решение, – призналась я.
– Да, дорогая… – тихо сказала Лика.
Так что я продолжаю рассказывать о том, что сохранилось именно в моей памяти. Как художественную литературу – рассказ, притчу, в которой все персонажи лишь условно списаны с реальности. В них нет буквальной исторической правды, я не хочу ее знать. Хочу после своей смерти улыбаться в гробу, как дед Самвел, зная, что принял всех, кого должен был, и не принял посторонних.
Однажды во время очередного спора мама напомнила бабушке о Мадине. Мама, кажется, уговаривала бабушку переехать в Москву, а та убеждала ее вернуться в село.
– Сюда не возвращаются. Никто, – чуть ли не кричала мама. – Если тебя выбрасывают, ты становишься никем. Я приезжаю. На меня по-прежнему смотрят, будто я кого-нибудь прямо сейчас зарежу. Ты хоть можешь себе представить, каково мне ходить по этим улицам? Сколько гадостей, оскорблений и проклятий я слышу за своей спиной? А если бы не ты? Что бы со мной тогда было? Разве бы мне позволили так просто уехать и уж тем более вернуться? Ты видишь счастье, я – горе. Сколько судеб переломало это село? Просто так, ни за что?
– Разве в городе не так?
– Да, и в городе так. Но всегда можно переехать в другой район, где до тебя никому не будет дела. А здесь… Ты всегда останешься в ответе за то, чего даже не совершила. Осудят без суда и следствия. Изгонят, вычеркнут из жизни.
– Нет, ты не права. Никто просто так не станет огульно осуждать, – твердила бабушка. – Да, существуют традиции, устои, и мы должны им подчиняться, раз живем здесь. Это ведь нормально. Везде люди разные. Но ты сама виновата в том, что тебе пришлось уехать. Хотя бы научилась держать язык за зубами.
– А как же Мадина? Она-то умела это делать! Была покорной осетинской девушкой, мечтавшей о свадьбе, семейной жизни. За что с ней так? Или ты забыла? – закричала мама.
– Это совсем ни при чем, – отмахнулась бабушка.
– Нет, все при чем. Девочкам рассказывают обо мне как о женщине, опозорившей род. И пальцем показывают. На Машу, твою внучку, эта тень тоже ложится, хотя вообще не ее вина, что у людей случился диссонанс в головах. Тебя любят, ты уважаемый житель села, и твою внучку тоже должны любить безусловно. Но когда появляюсь я, ее вдруг начинают воспринимать как мою дочь, а значит, лучше держаться от нее подальше. Маша говорила – когда я приезжаю, с ней никто не хочет сидеть за одной партой, а подружки не зовут играть во двор. Стоит мне уехать – так сразу все налаживается. Маша умная, талантливая, красивая – полная моя противоположность. И ей учителя в качестве похвалы говорят, что она, возможно, даже сможет выйти замуж! Да я бы уже школу разнесла, если бы мне такое сказали! А Маша радуется, старается угодить, соответствовать. Вон сколько салфеток навязала. Я ее не узнаю – смотрит в пол и убегает. Разве ты такую судьбу для нее хочешь? Здесь ей оставаться? А когда она повзрослеет? Все сразу же меня вспомнят и будут ждать того же от Маши – сбежит, опозорит… Или выйдет замуж, и ее будут держать в роли прислуги, чтобы расплачивалась за мои грехи. Про твои достижения вспомнят в последнюю очередь. Ты способна ее защитить, уберечь от этого? Нет. Ты хоть и уважаемая женщина, но не мужчина. В Москве она сможет жить той жизнью, которую сама выберет.
– Ты тоже жила той жизнью, которую выбрала, – заметила бабушка. – Тебе это принесло счастье?
– Она не повторит мою судьбу и твою тоже. Ничью. Я хочу ей дать ее собственную жизнь, лишенную всякой памяти. Стереть все прошлое и дать только будущее, – заявила мама.
– Ты все равно не сможешь это сделать, – тихо сказала бабушка. – Именно потому, что Маша – не ты. Она привязана к этому месту, ей нравится делать то, что всегда раздражало тебя. Она создана для семьи, для брака, а ты нет. И она не забудет эту жизнь, село, сколько бы ты ни пыталась перечеркнуть эти воспоминания.
Бабушка оказалась права. Забыть я не могу и, главное, не хочу. Вся моя жизнь на этом выстроена.
– А если с ней поступят так же, как с Мадиной? Ты об этом подумала? – воскликнула мама.
Об этом случае судачили не только в нашем селе, но и далеко за его пределами. Спустя много лет искали правых и виноватых. История, как водится, обрастала подробностями и деталями. Бабушка, знавшая правду, никогда мне про Мадину не рассказывала, хотя я спрашивала. Матери моих подружек нет-нет да напоминали, что нельзя то, нельзя это. «Ты же не хочешь, чтобы с тобой произошло то, что с Мадиной!» Бабушка, когда я допытывалась, что такого страшного произошло с Мадиной, мрачнела и не могла взять карандаш – рука начинала трястись. Только теперь я понимаю – от гнева и ощущения несправедливости, от того, что чувствовала за собой вину. Не защитила, не пошла до конца, не предусмотрела.
Историю рассказала мама, а детали, услышанные в детстве, сами всплыли в памяти.
Наше село считалось большим, богатым по местным меркам, процветающим. Дом культуры, районная газета, кинотеатр. Маленький музей, посвященный фронтовикам – выходцам из села. Известная даже в городе шахматная секция. Знаменитый ансамбль национальных танцев. А еще моя бабушка – женщина, возглавлявшая редакцию. И Варжетхан – знахарка, гадалка, провидица, о которой ходили легенды. Во многом село считалось «передовым» по сравнению с остальными. Точнее, не столь консервативным. В выходные к нам приезжали и из других сел, и из города – сходить в кино, на концерт в Дом культуры, просто погулять. Никогда не было никаких инцидентов.
Тот вечер был самым обычным. Мадина с подружками выходили из кинотеатра. Собирались погулять, было еще не поздно.
Им навстречу шла компания приезжих ребят. Спросили, как новый фильм. Хороший? Поначалу вели себя вежливо, как и всегда, впрочем. Приезжие парни знали, что можно и поплатиться за непроявленное уважение. В гостях находятся как-никак. Но эти парни были навеселе – предлагали девушкам еще раз сходить в кино, погулять. Видимо, выпили прилично, раз забыли про правила поведения. Заводилой был один, остальные поддакивали. Именно он схватил Мадину за руку. Почему именно ее? Она стояла ближе. Тому парню было все равно кого. Остальные девочки разбежались, а Мадину будто кто-то пригвоздил к месту. Она не могла сдвинуться, не могла закричать и позвать на помощь. Не находила в себе сил сбросить руку парня со своей. Тот же предлагал поехать на обрыв. Говорил, что про этот обрыв все рассказывают, ради него и приехал. Пусть она дорогу покажет, куда ехать. Правда там красиво, не врут? Ничего плохого никто ей не сделает.
Мадина молчала. Ей было так страшно, что она буквально оцепенела. Так бывает… Когда страх становится сильнее чувства самосохранения, когда мозг отказывает. Остается лишь липкий пот на теле, трясущиеся руки и ватные ноги. Нет сил даже сделать шаг.
О таком рассказывают жертвы изнасилования. Когда делают все, что хочет насильник. Даже если он не бьет, не калечит. Утробный страх блокирует все остальные чувства. И все существо кричит, что надо подчиниться. Кто-то умеет сопротивляться, противостоять, бороться. Кто-то на это не способен. Почему не сопротивлялась, не кричала? Почему не звала на помощь? Значит, сама виновата. А если во рту пересохло так, что не то что кричать – дышать не можешь? Если позвать на помощь, все равно останешься виноватой. В чем? В том, что именно тебя схватили за руку, а не какую-то другую девушку. Значит, сама позволила.
Тот парень принял покорность Мадины за согласие и повел ее к машине. Она действительно не сопротивлялась. Возможно, в тот момент думала, что так все и будет – она покажет дорогу, и ее отпустят. Потом говорила, что в том парне была какая-то сила, уверенность в собственной безнаказанности. Она чувствовала – он может сделать с ней все что угодно. Успела отметить и марку машины – «Волга». Обычные ребята приезжали на мотоциклах или в лучшем случае на «Жигулях». А «Волга» означала власть, деньги и предполагала покорность. Мадина подчинилась.
В тот момент из кинотеатра вышли местные ребята. Казик, одноклассник Мадины, увидел, что ее ведут к чужой машине, и решил вступиться. Долго не думал. А чего тут думать? Приезжий парень вышел вперед и достал нож. Был уверен, что противник испугается. Казик ножа не испугался и набросился первым. Свалил того с ног. Он был крепким парнем. Помогал баранов завалить и удержать, да и с быками справлялся. Если уж прижмет к земле, считай, все, не вырвешься. С Казиком даже в шутку никто не пытался вступить в рукопашную. Руки что клещи. А наваливается так, будто камнем придавило. Казик был добрым парнем, свою силу умел контролировать. С каждым животным разговаривал, объяснял, что судьба у того такая. Баранов успокаивал одним своим голосом. Строптивую корову мог убедить, что смерть ей нужна и станет избавлением от страданий. Коровы сами шли на заклание и чуть ли не горло подставляли под нож. Казика считали немного странным, но ценили в нем эту пусть странную, но заботу о животных. Он мог провести несколько часов, вытаскивая из Терека собаку. Бросался на помощь, спасая кур и цыплят, если загорался сарай. Казик чувствовал животных, понимал их. Если кричала мама-утка, он понимал, что она потеряла утенка, и помогал вытащить того, заплутавшего и застрявшего, из кустов. Возвращал под крыло матери. О себе Казик думал в последнюю очередь. К Мадине он бросился так же, как к утенку, следуя инстинкту. Почувствовал, что ей страшно, что она в беде.