– Текст вполне приличный, но финал я бы доработала, – ответила она.
И это был еще один урок. Нельзя восхищаться собственным текстом, нельзя ждать комплиментов. Всегда найдется то, что еще нужно доработать.
– А у тебя были статьи, которыми ты гордилась? – спросила позже я.
– Ну, пара-тройка абзацев были вполне приличными, – ответила бабушка.
После того случая с Мадиной и принятым решением не публиковать статью бабушка изменилась. Стала другой. Задумчивой, немного отстраненной. Писала тяжело, вымучивала тексты, в чем честно признавалась. Будто ей крылья подрезали, а новые пока не выросли. Газета процветала, каждый номер читали даже в городе, но бабушка считала, что совершила профессиональное преступление, не решившись опубликовать тот текст. Потом, конечно, навалились другие проблемы, требующие освещения в газете. Появлялись новые темы для репортажей. Но именно тогда бабушка стала чаще ездить в командировки и писать статьи для рубрики «Письмо позвало в дорогу». Так, мне теперь кажется, она пыталась искупить свою вину перед Мадиной, моей мамой и другими девушками, которых вынудили уехать из родного села или довели до самоубийства. Решая чужие проблемы, крича о них со страниц газеты, бабушка пыталась заглушить и собственную боль.
В моем детстве девушки с обрыва в Терек уже не бросались. Обрыв стал местом для свиданий влюбленных. Романтика, признания, обещания… Все пары встречались на обрыве, который вдруг приобрел романтический флер. Даже появилась новая примета – если пара договаривалась о свадьбе на обрыве, семейная жизнь обещала быть счастливой. Так обрыв – символ опозоренных девушек – стал символом любви и верности. Молодожены приезжали или приходили на то место, где давали друг другу клятвы, и вновь их подтверждали. Многие если и слышали про трагедии девушек, то лишь посмеивались над старыми байками. Обрыв, надо признать, тоже изменился. Там вдруг буйным цветом начали цвести цветы, а деревья росли так быстро, будто им в почву что-то подсыпали. Самый восхитительный закат случался именно там. Да и Терек будто чувствовал настроение влюбленных – замолкал во время признаний, из бурной и буйной реки, казалось, превращаясь в ласковый и покорный ручеек.
В моем детстве соседки уже не плевались в спину, а на воротах не появлялись неприличные надписи. Да и соседи были скорее с чудинкой, но все исключительно добрые. Когда я рассказывала об этом маме, та всегда отмахивалась. Говорила, что я все выдумала, перепутала с другим местом, где мы жили. Не было в селе таких никогда.
Иногда я начинала сомневаться в своей памяти. А вдруг действительно перепутала? На самом деле, какая разница? Такие соседи могли жить в любой деревне, селе или городе. Главное, что я их помню. И эти воспоминания были сильнее маминых, в которых остались обида, непонимание, ожесточение на людей. Моя память позволяла верить в людей, в хорошее, доброе, пресловутое светлое будущее. Так что бабушкино влияние и ее воспитание оказались сильнее маминых.
Кого я еще помню? Семью тети Сусанны. Все говорили, что она грузинка, как и тетя Тамара. Ну наполовину. Хорошо, на четверть. Сусанна заправляла огромной семьей, как генерал. Ее боялись и уважали. Сусанна была великолепна в гневе, а в гневе она пребывала практически все время. Когда становилась ласковой, все начинали нервничать и спрашивать, что случилось. Я очень любила тетю Сусанну. Она всегда встречала меня фразой: «Ну что за цветок! Тьфу на тебя!» – и действительно плевалась. Зато тетя Сусанна не дергала меня за щеки, что в селе считалось проявлением нежности. Каждое утро тетя Сусанна усаживалась во дворе с чашкой кофе, складывала руки на необъятной груди, плавно вытекавшей из третьего подбородка и очень органично перетекавшей в живот, а оттуда мягко сползавшей на колени, и раздавала всем поручения на день.
– Нина, счастье мое, почему ты не хочешь учиться готовить? – спрашивала она старшую внучку, которая не проявляла достаточного рвения на кухне.
Внучек, племянниц, включая двоюродных, троюродных и четвероюродных, приводили к этой женщине в качестве крайней меры. Так и грозили. «Все, завтра же пойдешь к тете Сусанне». Это считалось страшнейшим из наказаний.
– У меня не получается так, как у мамы, – признавалась бедная Нина, которая любила рисовать, слыла девушкой мечтательной и оттого рассеянной. Даже за вареньем не могла уследить. Застывала над кастрюлей, задумавшись о чем-то своем, и все – варенье подгорало, молоко убегало, пироги зажаривались до черноты.
– Нина, счастье мое, готовь для меня. Заодно и для себя научишься, – выносила решение тетя Сусанна.
И Нина каждый день готовила для тети Сусанны – то пироги, то курицу. Приносила и ждала, когда та попробует. Надо признать, из Нины получилась прекрасная хозяйка. Благодаря тете Сусанне она знала, какую специю положить в говядину, а какая подойдет для курицы.
– Дайте этой девочке, что она хочет! – выносила приговор тетя Сусанна и показывала на торт, который украсила Нина. Та из крема умудрялась соорудить не просто розочки, а невероятные цветы, казавшиеся настоящими. Вся родня ахала от восторга и отставала от Нины, которая получала возможность заниматься любимым делом – рисованием. А в свободное время украшала торты кремовыми цветами.
У Залины тетя Сусанна обнаружила другой талант. Залина не чувствовала специй – пересаливала или переперчивала еду. Но замешивала такое тесто, что готовые пироги не успевали и пяти минут простоять на столе. Залина пекла пироги на свадьбы, к ней выстраивалась очередь из заказчиков. Меня с Фатимкой тоже отдали на обучение к тете Сусанне. Та быстро поставила диагноз – Фатимка умела резать все что угодно – овощи, фрукты. На тарелках раскладывала картины. Каждый кусок можно было с линейкой проверять – одинаково ровные. А во мне никаких особых талантов не обнаружилось.
– Слушай, она совсем меня не слушает, – объясняла бабушке тетя Сусанна. – Кидает в кастрюлю и идет читать, потом подходит, опять что-то кидает. Я уже вся волнуюсь, а она сидит и читает. Так вкусно получается! Не знаю, как она это делает. Я ей говорю, что кардамон нельзя, а она бросает. Я над ней стою, когда она зелень режет, так все равно бросит, что нельзя. Не могу я с ней. Я уже язык сто раз проглотила. Она харчо сварила так, как только грузинка может сварить! В тесто шпинат подмешала. Так красиво получилось, так вкусно! Я пока целый пирог не съела, не успокоилась. Что она делает с едой? Все, забирай ее, пока я окончательно не растолстела.
Тете Сусанне принадлежит фраза, которую я иногда повторяю про себя: «Сырое горячим не бывает». Если кто-то из ее подопечных не пропек тесто или недожарил мясо, тетя Сусанна тут же кидалась на защиту и выговаривала недовольным: «Сырое горячим не бывает!» Иногда перефразировала: «Горячее сырым не бывает», – что означало одно: ешь! Девочка старалась. Полдня у плиты стояла. Теперь сидит на кухне и плачет. Так что надо съесть и пойти похвалить. Зачем девочку расстраивать? Может, она варенье будет варить как никто или закрутки делать? Надо же узнать, к чему у человека талант есть.
– Аркадий! – кричала тетя Сусанна.
– Да, дорогая, я здесь, – отвечал дядя Аркадий, муж тети Сусанны, который боялся гнева жены больше всего на свете.
– Возьми лопату, пойди в конец огорода. Надо вырыть там яму, – велела тетя Сусанна.
– Да, дорогая. А какой глубины и ширины ты хочешь яму? – уточнял дядя Аркадий.
– В длину – чтобы ты в нее мог поместиться. В глубину – сам решай, как хочешь лежать.
– Дорогая…
– Иди рой сейчас. Если вечером вернешься от Азамата пьяным, сразу иди к яме и ложись в нее. И Азамат пусть рядом ляжет или сверху. Я вас обоих лично похороню. Даже цветок сверху положу.
– Сусанночка, дорогая… – мямлил дядя Аркадий. Он нисколько не сомневался, что его супруга сделает так, как пообещала.
– Все! – взмахивала рукой Сусанна, давая понять, что аудиенция окончена и этот вопрос она решила.
– Майя, счастье мое. Почему ты опять в слезах? – спрашивала она у девушки, которая приходилась ей невесткой, но очень дальней. Сама Сусанна не помнила, по какой линии родства.
– Тетя Сусанна, не могу больше. Я стараюсь, очень стараюсь, только свекрови все не нравится. Придирается, – пожаловалась Майя.
– Опять эта овчарка тебя до слез довела? – уточняла тетя Сусанна. Овчаркой она называла Майину свекровь, и лучшее определение сложно было подобрать. – Поговорю с ней, – обещала тетя Сусанна. Что уж она обещала сделать со свекровью, никто не знал, а та молчала. Но Майя получала нежную свекровь, любящую ее как родную дочь.
– Я уехала! – иногда объявляла тетя Сусанна.
И никто, включая мужа, не смел уточнить, в какую сторону она уехала. Впрочем, все знали, что эта великая женщина едет в город – сделать маникюр и педикюр. Тетя Сусанна раз в месяц, день в день, отправлялась к Венере, которая принимала клиенток на дому. Если бы случилось землетрясение, наводнение или нашествие инопланетян, тетя Сусанна встретила бы это явление при полном параде. Уж точно со свежим маникюром и педикюром. Местные женщины считали это дуростью – покопайся в огороде день, какой маникюр после этого останется? Но тетя Сусанна считала, что ухоженные руки и ноги – важнее всего на свете. Никто ни разу не увидел на ее голове седого волоса. Тетя Сусанна будто замерла во времени. Молодые невестки, считавшиеся сначала средними, а потом старшими, готовы были поклясться – тетя Сусанна выглядит так же, как десять, двадцать лет назад. Ходили слухи, что Варжетхан изобрела эликсир молодости или узнала рецепт живой воды и опробовала его на тете Сусанне. Когда у них спрашивали, правда ли это, обе отмалчивались. Мол, думайте, что хотите, чем лишь подогревали слухи…
А еще была тетя Роза. Ее огород выходил на железную дорогу. Каждый год тетя Роза переставляла забор на полметра ближе к железке, расширяя собственные владения. Об этом, конечно же, все знали и беззлобно шутили:
– Роза, ты хочешь себе железную дорогу? Всю себе не заберешь, а зачем тебе кусок? Роза, это уже неприлично. Смотри, все огороды на одной линии стоят, а твой уже выпирает, что твоя грудь.