Махнув рукой — заходи, мол, — она отошла вглубь комнаты и села на кровать.
— Миссис Райан, — нерешительно начал он, — миссис Берк там очень переживает...
— Я тоже. Дальше что? — охрипшим голосом спросила Нэнси. На глаза по-прежнему наворачивались слезы.
— Она хочет уходить... то есть уволиться...
Хотя Джеральд и не сказал напрямую, но он явно намекал на то, что было бы лучше, если бы отношения миссис Райан с миссис Берк как-то уладились...
Проблема состояла в том, что Нэнси улаживать эти отношения не собиралась — не собиралась ни извиняться за свои слова, ни даже говорить обтекаемое: «Мы с вами обе погорячились». Единственное, что ей сейчас хотелось, — это чтобы ее оставили в покое. Хочет уходить — пусть уходит!
— Конечно, ей следовало поставить вас в известность... — не получив ответа, продолжил Джеральд. — Я понимаю, вы сейчас расстроены... — На самом деле он наверняка не понимал, почему из-за какой-то не слишком дорогой вещицы разгорелся весь этот скандал. — Я уже обо всем позаботился, к вечеру нам привезут несколько образцов, и вы сможете выбрать очень похожий...
— Не надо... — поморщившись, покачала головой Нэнси. — Не надо. Тот ночник... его мне Ник подарил, в тот день, когда... — едва унявшиеся слезы снова хлынули, — когда сделал мне предложение. Понимаете?! В тот самый день! Вы сможете мне вернуть этот день? Вы сможете вернуть мне тот день?! И... — Она хотела добавить: «И того Ника!», но опомнилась, поняв, что стоит всклокоченная, в измятом платье и с заплаканным лицом, и кричит на совершенно ни в чем не повинного Джеральда. Сказала тихо: — Не нужно мне ничего... спасибо...
После его ухода она переоделась в халат и снова легла на кровать.
Она понимала, что надо встать, умыться и пойти гулять с собакой, но сил не было, и слезы продолжали струиться по ее лицу. В голове крутились обрывки мыслей, воспоминаний — такие, от которых плакать хотелось еще больше. Подтянув колени к груди и сжавшись в комок, Нэнси всхлипывала и изредка съезжала по подушке с мокрого, холодного и противного места на сухое, которое тоже вскоре промокало.
На этот раз стука в дверь не было, но внезапно кровать слегка вздрогнула, раздалось громкое сопение, и в лицо ей сунулся холодный нос.
«Пришла все-таки!» — подумала она, обняла и притянула к себе теплое собачье тело. Дарра забила хвостом, распластываясь рядом и продолжая хлопотливо тыкаться носом в лицо — «утешать».
Только когда кровать вздрогнула еще раз, Нэнси поняла, что собака пришла не одна. Не стала открывать глаза, лишь горестно вздохнула, когда на голову ей легла рука.
— Не плачь так, не надо...
Нэнси повела плечом.
— Они разбили мой ночник... — пожаловалась она.
— Я знаю. Мне уже Джеральд сказал.
Ник сдвинул руку и начал поглаживать ее большим пальцем по щеке, стирая слезы, — и не было ни сил, ни желания отстраниться. Лежать бы вот так, с закрытыми глазами, и пусть гладит.
— И осколки выкинули...
— Я знаю. Жалко, там хорошие кристаллы были. Я бы их лучше на мобиль пустил.
— На какой? — спросила она машинально, «зацепившись» за непонятно откуда взявшееся слово.
— На красивый. На серебряных проволочках — кристаллики разноцветные висят, медленно вертятся, и снизу подсветка. Я давно хочу такой сделать и у себя поставить.
— А у тебя тот, желтенький ночник еще цел?
— Да. Не огорчайся, Нэнс, все еще можно исправить...
— Не хочу я новый... Я включала этот и вспоминала, как мы с тобой жеоду пилили и какая я молодая тогда была и во все хорошее верила... — Слезы снова потекли, и Нэнси открыла глаза.
Ник сочувственно смотрел сверху. Он был без пиджака, но в остальном одет по-деловому: в галстуке и крахмальной рубашке. Наверное, прямо из кабинета пришел.
— Ну не надо так, Нэнс! — повторил он. — На вот... может, это тебя немножко утешит. — Достал из кармана полиэтиленовый пакетик и положил на подушку рядом с ее рукой. — Только... не швыряй, пожалуйста, в угол, я не люблю, когда так с камнями обращаются...
Нэнси медленно зашевелилась, приподнимаясь, развернула пакетик и уставилась на то, что выпало на ладонь.
— ...Я давно хотел тебе отдать, но... в общем, возьми сейчас, — сказал Ник. — Это тот топаз, который я на нашей свадьбе тебе дал, помнишь? Там, сзади, дата выгравирована, на память... Я это сделал еще к тому дню рождения, когда ты... ну, в общем... Вот.
Это действительно был тот самый камешек! Правда, из чуть сколотого сбоку кристалла он превратился в ограненный овал, но оставался все таким же «лучезарно-голубым». На обратной стороне серебряными чернилами была выписана дата: 29.12. Дата их свадьбы...
Он стал теперь центральной подвеской серебряного ожерелья — очень красивого и похожего на старинное, — но не это было главное, а сам камешек, всколыхнувший сразу массу воспоминаний: и о «доме будущего», и о Робби с ее вечными приметами и этой дурацкой считалкой, и о Нике... Не о теперешнем деловом и самоуверенном, привыкшем, что стоит ему щелкнуть пальцами — и все должно немедленно исполняться, — а о том, которого Нэнси встретила когда-то на кольце. О человеке, который положил ей в руку теплую голубую звездочку...
— Ну что? — спросил Ник.
— Спасибо... — Наверное, он ждал от нее именно того.
— Хочешь примерить?
— С халатом?!
— Ну и что? — Он снова погладил ее по голове, поерошил пальцами волосы.
Нэнси незаметно прижалась ноющим виском к его руке — прохладной и несущей облегчение. Вот если бы он еще ей на глаза эту руку положил... Расстегнула пару пуговок халата, распахнула его и надела ожерелье. Слезла с кровати, подошла к трюмо — действительно красиво.
Возможно, Ник ждал каких-то бурных изъявлений благодарности и восторга, но у нее не было на это сил — глаза щипало, а голова, казалось, раздулась так, что вот-вот лопнет. Поэтому Нэнси просто вернулась к нему и повторила:
— Спасибо.
Он хозяйским жестом поправил ожерелье и не убрал руку, продолжая рассеянно поглаживать ее по шее.
— Я позвоню про ужин?
— Мне еще с собакой нужно сходить.
— Можно попросить Джеральда.
— Нет, я сама хочу. Пройдусь по холодку — голова, может, пройдет.
— А хочешь, я с тобой схожу? — неожиданно спросил Ник.
Нэнси меньше всего ожидала услышать подобное предложение.
— Мне, вообще-то, положено ходить каждый день по крайней мере милю — но я ленюсь, — пожав плечами, добавил он. — Давай хоть сегодня схожу.
— Ну, пойдем...
И подумала, что они с Ником никогда в жизни вместе не гуляли — не шли рядом по улице, просто так, куда глаза глядят...
Когда-то в детстве он читал сказку Андерсена — про русалочку, которая за возможность жить на суше и видеть своего возлюбленного заплатила такой болью в ногах, «словно ее резали тысячи ножей». Наверное, ее ощущения были сродни ощущениям самого Ника, появившимся примерно к середине прогулки.
Но Нэнси бы он этого в жизни не сказал, и старался ничем не показывать ей своего состояния. Тем более что врач действительно велел постепенно увеличивать нагрузку на ноги. Может быть, если бы он соблюдал предписанный режим, то и боли бы такой сейчас не было...
Когда они выходили из дома, Нэнси сказала вдруг:
— А я на миссис Берк накричала...
— Ну и плюнь на нее. Хочешь, я ее уволю? — предложил Ник. На самом деле экономка работала не на него, а на владельцев виллы, но попросить ее пожить до конца срока аренды где-нибудь в другом месте (разумеется, за его счет) он вполне мог — если это доставит Нэнси удовольствие.
— Не надо, — очень серьезно ответила она, качнула головой и слегка поморщилась — он и раньше замечал, что она плохо переносит слезы и мучается после них головной болью.
Дальше они шли молча, но Ника не оставляло ощущение, что это не то отчужденное, непроницаемое вязкое молчание, к которому он уже привык за последние недели. Что-то изменилось, сдвинулось с мертвой точки — словно из-под ледяной корки внезапно, робко и слабо, пробился живой ручеек.
Прогулка не слишком помогла. К возвращению на виллу Нэнси выглядела чуть бодрее, но за ужином снова сидела молча, сдвинув брови и иногда вздыхая, и почти ничего не ела.
Ночью, когда Ник пришел к ней в спальню, над изголовьем горела лампа, а Нэнси лежала лицом к двери. Это было непривычно — настолько непривычно, что он застеснялся своей наготы, поспешил подойти и, вместо того чтобы лечь, сел рядом.
— Голова болит, — пожаловалась она извиняющимся тоном.
Глаза у нее действительно были совершенно больные.
— Тогда давай просто поспим.
Она медленно, не сводя с него глаз, кивнула. Ник вытянулся рядом с ней, осторожно привлек ее к себе и поцеловал в висок. Погасил свет и шепнул:
— Спи. Спи, котенок, и пусть тебе хороший сон приснится.
Так обычно говорила ему мать, когда в детстве приходила подоткнуть одеяло и поцеловать на ночь...
Глава 21
Уехал Ник неожиданно. Утром, за завтраком сказал вдруг:
— Я сегодня улетаю в Нью-Йорк. Думаю, на пару дней. Понадоблюсь — звони, у тебя телефон есть.
Поехать с ним он Нэнси на этот раз не предложил.
Отъезд его был неожиданностью не только для нее — так Нэнси поняла из некоторых реплик Джеральда, которого тоже «оставили дома».
Миссис Берк вела себя тише воды ниже травы и старалась не встречаться с Нэнси взглядом. Как выяснилось, Ник, узнав о происшествии с ночником, пригласил ее в свой кабинет. Вышла она оттуда очень расстроенная, и ни о каком уходе больше речи не вела. Все это Нэнси тоже узнала от Джеральда. В отсутствие Ника они завтракали и ужинали вместе — и именно Ник был основной темой их застольной беседы.
Хотя Джеральд имел степень магистра в области менеджмента, его вполне устраивала должность личного помощника мистера Райана, и он с удовольствием рассказывал и о том, как начинал работать с Ником, на первых порах панически боясь сделать что-то не то, и о местах, где им довелось побывать, и просто — запомнившиеся случаи.