– Называй как хочешь, только не Главным Мозгом. Не хочу напоминаний о Третьей планете.
Ты будешь для нас Голосом, – сказал я торжественно. – Вот так мы и будем называть тебя – Голос!
Я доложил Олегу, что можно разрабатывать маршрут к ядру. От Олега я завернул к Грацию, сел на диван, привалился к спинке. Я был основательно измотан.
– Тебе нужна помощь, Эли? – участливо поинтересовался галакт. – Могу предложить…
Я прервал его:
– Граций, ты знаешь, как наш бывший Бродяга, ныне принявший имя Голос, входит в свою новую роль? Скоро мы сможем двигаться со сверхсветовой скоростью. И наши боевые аннигиляторы оживут, а без них мы – пушинка в бесновании стихий. Граций, помоги Голосу… Стань ему помощником.
Галакт удивленно посмотрел на меня.
– Что скрывается за твоим предложением, адмирал Эли?
Я закрыл глаза и минуту помолчал. В голове не было ни одной ясной мысли.
– Не знаю, Граций. Смутные ощущения… У людей они имеют значение, а как объяснить их вам, если я не могу выразить их словами? Вы с Голосом одной породы… Просто это моя просьба, Граций…
Галакт ответил с величавой сердечностью:
– Я буду помогать Голосу, Эли.
5
Никто не знал, какие силы блокировали наши мыслящие машины, но силы эти, постепенно слабея, переставали быть непреодолимым заслоном. Меня лишь удивляло, что машины не просто отремонтированы, по формуле «не работала – заработала», а словно разбужены – они еще не вернули прежнюю скорость решений, они пока были вялыми. Эллон заверил, что все вернется, когда блокирующие силы совершенно исчезнут, а дело идет к тому.
– Эллон, ты описываешь МУМ так, словно они наглотались наркотиков, а сейчас выбираются из беспамятства.
– Что такое наркотики? Что-то специфически человеческое, да? Но что машины выбираются из беспамятства – точно. И когда полностью очнутся, вы сможете дать отставку вашему парящему в шаре любимцу.
– Тебе так ненавистен Голос, Эллон?
Вместо ответа он повернулся ко мне спиной. Человеческой вежливости демиургов в школе не обучают, а Эллон к тому же не забыл о том, что когда-то был подающим надежды разрушителем.
Разговор с Эллоном заставил меня призадуматься. В день, когда МУМ полностью войдут в строй, Голос будет не нужен – этого я отрицать не мог. Но неполадки с мыслящими машинами порождали недоверие к ним. Они слишком легко и слишком неожиданно разлаживались. На Земле никто бы не поверил, что такие надежные механизмы, как МУМ, способны отказать все разом. Способы экранирования МУМ разрабатывались не одно десятилетие и не одним десятком первоклассных инженеров. Экранирование должно было сохраняться в любых условиях. В Гибнущих мирах оно защищало плохо. Гарантию, что экранирование не сдаст и впредь, не сумел бы дать и сам Эллон.
Все эти соображения я высказал Олегу. Он пожал плечами:
– Никто не заставляет нас удалять Голос в отставку, когда заработают МУМ. Почему бы им не дублировать друг друга?
– Именно это я и хотел предложить. Но вряд ли Эллон будет доволен.
Олег негромко сказал:
– Разве я обещал решать, исходя из того, доволен или недоволен Эллон? Пока командую эскадрой я, а не он.
– Каков твой план? – спросил я. – Продолжаем рейс к ядру или возвращаемся – в связи с потерей трех четвертей флота?
Он ответил не сразу.
– Рейсовое задание далеко от выполнения. Но и лезть на рожон не хочется…
– Мы и в созвездии Гибнущих миров не выполнили своих планов, – напомнил я. – Клочок ясного неба, обещанного аранам, – где он?
С той минуты, как звездолеты вернули себе былую подвижность, больше всего я думал об этом. Сразу после катастрофы страх порождал лишь одно чувство – бежать, бежать подальше от проклятого места. Страх прошел, и снова встал все тот же вопрос: помогать ли аранам? Это не было обязанностью, в рейсовом задании нет пунктов об облагодетельствовании встречных народов. Мы явились сюда разведчиками, а не цивилизаторами. Со спокойной совестью мы могли отвернуться от Арании. Не было у меня спокойной совести. Я терзал себя сомнениями. Посетив рубку, я признался в них Голосу.
– Ты хочешь рискнуть оставшимися кораблями, Эли?
Я пытаюсь отыскать иной метод очищения пространства. «Таран», уничтожавший пыль, выведен из строя, попытка взрывом добавить чистого пространства кончилась катастрофой. Впечатление, что рамиры – если это они – вначале только остановили нас, а когда мы продолжили, рассердились и наказали.
– Но не уничтожили полностью. Либо не смогли уничтожить, либо не захотели. Ответ на этот вопрос даст ключ ко всем загадкам.
– Буду думать. И ты думай, Голос!
Ночью, когда Мери спала, я молча шагал из угла в угол.
Если рамиры не смогли нас уничтожить, все просто – силенок не хватило. Но что значит – силенок не хватило? Они выпустили один истребляющий луч, сумели бы грянуть и двумя, и тремя. И только пыль сверкнула бы от всей эскадры! Не захотели. Выполнили какую-то свою задачу, уничтожив «Тельца», – и отвернулись от нас. Какую задачу? Не дали аннигилировать планету! Знали из донесений Оана, что мы задумали, и воспрепятствовали. Чем же им мешало аннигилирование планеты? Должна же быть какая-то цель в их действиях. Жестокие Боги! Что скрывается за их жестокостью по отношению к аранам?
Как-то ночью ко мне вошла испуганная Мери и сказала с облегчением:
– Ты здесь? А я проснулась и подумала, что случилась новая беда, раз тебя нет.
– Мери, – сказал я, – ответь мне: почему Жестокие боги жестоки? Разве жестокость соединима с могуществом? Психологи учат, что жестокость – проявление слабости и трусости!
– Ты вносишь очень уж человеческое в межзвездные отношения, – возразила она, улыбаясь. – Как ты поносил Оана: лазутчик, диверсант, предатель!.. Не слишком ли по-земному для ядра Галактики?
– Речь не об обычаях, а о логике. Не может же быть у рамиров иная логика, чем у нас!
– А почему у нас с тобой они разные? Ты говоришь, когда чего-либо не понимаешь во мне: «Это все твоя женская логика!» И морщишься, как будто отведал кислого.
Я засмеялся. Мери умела неожиданно поворачивать любой спор.
– Ты подбросила кость, которую я буду долго грызть. Хорошо, Мери! Постараюсь не вылезать за пределы скромного места, отведенного во Вселенной человеку. Я принимаю, что существует множество логик, в том числе и твоя женская. Я назову их координатной системой мышления. Заранее принимаю, что наша координатная система мышления не похожа на другие, и вот что я сделаю, Мери. Я произведу преобразование одной координатной системы в другую, перейду от одного типа мышления к другому. И посмотрю, какие законы останутся неизменными, – поищу инварианты. Инварианты логики и инварианты этики, Мери! Самые общие законы логики, самые общие законы этики, обязательные для всех форм мышления. Общезвездная логика, общезвездная мораль! И если и тогда я не пойму, почему рамиры с нами борются, то грош мне цена. Таковы будут следствия твоих насмешек.
– Очень рада, что мои насмешки катализируют твой беспокойный ум, Эли.
Мери ушла досыпать, а я продолжал метаться по комнате, выстраивая и отвергая десятки вариантов. На одном я остановился: он требовал немедленной проверки. Я пришел к Голосу. По рубке прохаживался Граций. Я залюбовался его походкой. Галакты не ходят, а шествуют. Я не сумел бы так двигаться, даже если бы захотел. В младших классах мне говорили с негодованием: «У тебя что – шило сзади, Эли?» С той поры я остепенился, но по-прежнему хожу, бегаю, ношусь, передвигаюсь, только не шествую. Богоподобности, как называет Ромеро повадку Грация, у меня никогда не будет.
– Друзья, – сказал я. – Командующий приказал готовиться к продолжению экспедиции в ядро. Поврежденный звездолет мы взять с собой не можем. Обычная аннигиляция способна вызвать новый взрыв ярости у неведомых врагов. Олег хочет взорвать его. У меня явилась другая мысль. Не подвергнуть ли «Овен» тлеющей аннигиляции? В окрестностях Земли этот метод применяется часто, когда побаиваются мгновенным уничтожением нарушить равновесие небесных тел.
Голос все понял еще до того, как я закончил.
– И ты надеешься, что против медленной аннигиляции рамиры не восстанут? Хочешь поэкспериментировать с самими Жестокими богами?
– Хочу задать им осмысленный вопрос и получить осмысленный ответ. Иного метода разговора с ними, кроме экспериментов, у нас нет. Ты сможешь провести такую аннигиляцию, Голос, на достаточном отдалении от «Овна»?
– Расстояние мне не помеха.
Олег приказал «Козерогу» и «Змееносцу» удалиться от «Овна» на границу оптической видимости, два оставшиеся грузовика были отведены еще дальше. Внешне Олег оставался спокойным, но я знал, что он нервничает. Если бы противники снова генерировали луч, отдалившиеся звездолеты остались бы в целости и погиб бы один «Овен», и без того назначенный на уничтожение. Но не захотят ли рамиры в раздражении от новой акции сразу покончить с нами? «Слишком человеческое», – твердил я себе, отводя назойливые мысли о раздражении, о гневе рамиров, но никак не мог перестать беспокоиться. Я отправился к Голосу. В командирском зале распоряжался Осима. Осима имел задание – кружить в отдалении от «Овна» и панически удирать от малейшей опасности и деловито держал корабль на заданном курсе и в тревожной готовности к бегству.
В рубке по дорожке вдоль кольцевой стены ходили Граций, Орлан и Ромеро. Голос порадовал нас, что эксперимент идет хорошо. «Овен» медленно вытлевает, превращаясь в пустое пространство. Большого противодействия нет.
– Как тебя понимать, Голос? Большое противодействие – это новый удар по эскадре. Мы и сами видим, что еще не уничтожены.
– Я ощущаю стеснение, Эли. Мои команды исполнительным механизмам чем-то замедлены. Разница в микросекундах, но я ее чувствую. Какие-то тормозные силы…
– Голос, замедли аннигиляцию, потом усиль, но постепенно. И проверь, как меняются тормозные силы.
Тормозные силы пропадали, когда аннигиляция затухала, и нарастали, когда она усиливалась. В какой-то момент Голос пожаловался, что, если еще убыстрить процесс, механизмы перестанут подчиняться.