Но мир этот еще не наш. Мы пока еще в ином времени. Мы приближаемся к нашему миру, уже угадываем в нашем ближайшем будущем наше оставленное прошлое, но пока не настигли его. Прошлое еще в будущем.
Я пришел к Олегу. Он сидел перед рейсографом. На экране прибора пейзаж окружающего нас мира непрерывно сравнивался со снимками окрестностей ядра, сделанными на подлете к нему. Полного совпадения не было, но различие с каждым днем уменьшалось. Мы подходили к своему миру в своем времени. Граций недавно величественно возвестил, что фазовый угол упал ниже десяти градусов. Это после того, как он дважды составлял девяносто градусов и один раз сто восемьдесят! Я сказал, кивнув на рейсограф:
– Гонимся, как пес за собственным хвостом.
Олег улыбнулся.
– Я бы выразился не так грубо: догоняем собственную тень. Время идет к полудню, тень сокращается. Скоро, скоро тень головы ляжет у ног! Орлан и Ольга уменьшают гравитацию в коллапсане, нам уже не нужно так сильно искривлять время. Мы не ворвемся, а вплывем в свое прошлое.
– В какой пространственной точке?
– По расчету Ольги, около Гибнущих миров.
– Отличное местечко. Лишь бы не угодить опять в ядро!
Мы еще поговорили, и я ушел. Я не находил себе места. Мери каждое утро являлась в свою лабораторию астроботаники, где выводила новые породы растений для безжизненных планет. Ромеро записывал подробности похода. Я убивал время на разгуливание по звездолету. И даже то, что убиваю не свое, а иновремя, не утешало.
Я спустился в консерватор. Кресло стояло напротив саркофага Оана. Я опустился в него и заговорил.
– Знаешь, Оан, я все больше задумываюсь: кто вы, рамиры? Что вы несуществоподобны, несомненно. И жизнь ли вы или мертвая материя, до того самоорганизовавшаяся, что стала разумной, – мне тоже неясно. Вы, я думаю, безжизненный разум, субстанция, создавшая самосознание без участия белка. Что-нибудь вроде наших МУМ, но космического, а не лабораторного масштаба. О нет, я не хочу вас обижать, тем более что уверен: такое свойственное лишь живым организмам чувство, как обида, вам незнакомо. О чем я говорил, Оан? Ну что же, мыслящая планета, мыслящие скопления планет, может быть, даже мозг, внешне принявший облик звезды, – кто вас знает? Я не наивный дурачок, думающий, что мыслить способны лишь клетки моего мозга, нет, я понимаю, что искусство мышления можно развить, и не прибегая к недолговечному биологическому веществу, упрятанному за непрочной черепной коробкой. Может быть, даже проще мыслить всей планетой. И эффективней! К тому же можно творить из своего материала, как мы лепим статуи из глины, любые живые предметы – вот вроде тебя, Оан, – и, сохраняя с ними связь, мыслить в них и через посредство их. Все рамиры или весь рамир мыслит в тебе! К интересному выводу я прихожу, не правда ли? Мыслить не за одного себя, как я, а за всех себя? Я не ошибаюсь? Кстати, не мог бы ты разъяснить мне: разрушители и галакты верят, что когда-то вы населяли Персей и рабочей специальностью вашей было творение планет. Не являлось ли то планетотворение просто размножением вашим? А уйдя к ядру, вы оставили нам на заселение свои тела, из которых изъяли разум? Ваш разум в планетной или даже звездной форме переместился в фокус опасности, которую вы безошибочно учуяли, а оставленными телами вашими воспользовались демиурги и галакты, а теперь и мы, люди. Если это так, то мы в некотором роде родственники, во всяком случае – мы ваши наследники. Но так ли это?
Я помолчал, почти надеясь, что он ответит. Оан безучастно молчал, пребывая в той же вечной неподвижности. Я продолжал:
– Итак, развитие планеторазумного типа или еще диковинней. С нашей точки зрения, с нашей! Преобразуя свою координатную систему в вашу, я сразу нахожу один инвариант: диковинность. Вы кажетесь диковинными нам, мы – диковинными вам. Но уже такая наша особенность, как машинотворчество, не инвариантно. Уверен, что машин вы не создаете. Иначе зачем вам было доставать древний звездолет аранов, рудимент их вырождающейся цивилизации? И зачем вы с интересом следили за созданием наших генераторов фазового времени? А ведь следили – и с интересом! В этом мы опережаем вас, могущественные. Задачи, которые вы не решаете, решаем мы. Очень мало из того, на что способны вы, нам по силам. Но кое в чем мы можем пойти и дальше. Сделайте отсюда вывод, великие. А какой мы для себя сделаем вывод, я вам сейчас объявлю!
Я опять помолчал и опять заговорил:
– Итак, мы очень разные. Вы – мыслящая мертвая материя, мы – мыслящие организмы. По облику мы несравнимы! Огромное скопление материи, собрание планет и звезд, мыслящих единым разумом, – в каждой части мыслит все целое, даже в такой части, как ты, Оан! И крохотные тельца, мыслящие только за себя, соединенные невидимыми прочнейшими узами в коллектив, но все-таки – индивидуумы. Вы надменно пренебрегли нами. Вы остро чувствуете страдания мертвой материи. Что вам наши особые муки и особые запросы! Камень на дороге и мы, шагающие по дороге, вам равноценны, вы не окажете нам предпочтения. Вы, если и страдальцы, то за весь мир, за звезды и деревья, планеты и людей, скопления светил и скопления грибов и трав – одинаково. Вы равнодушные – так вас определил мой друг. Он все-таки ошибся: вы не равнодушны к судьбам мира. Но наши особые интересы, запросы живых существ, требования индивидуализированного разума вам безразличны. Вы равнодушны к живой жизни – вот ваше отношение к нам. Напрасно, могущественные! Тут вы совершаете великую ошибку! Я постараюсь ее вам показать.
Я снова сделал передышку. Меня переполняла страсть. Я не хотел, чтобы мой голос начал дрожать.
– Да, я крохотный организм, муравей по сравнению с вами, меньше, чем муравей! Но вся Вселенная – во мне! Вот чего вы не понимаете! Мой крохотный мозг способен образовать 1080 сочетаний – много больше, чем имеется материальных частиц и волн во всемирном космосе. И каждое сочетание – картина: явления, события, частицы, волны, сигналы. Все, что способно образоваться во Вселенной, найдет отражение во мне, станет образным дубликатом реального объекта вне меня – малой частицей моего маленького «я». Я – зеркало мира, задумайтесь над этим. Да, вещественно я ничтожная часть Вселенной, но духовно, но мыслью равен ей всей, ибо столь же бесконечен, столь же неисчерпаем, как и она. Вы судите меня по массе моего вещества, по создаваемому мной ничтожному притяжению к другим вещественным телам – и презрительно отворачиваетесь. Не прогадайте, близорукие. Судите меня по силе связей, вещественных и духовных, которыми я связан со всем миром. И тогда с удивлением убедитесь, что я, маленький, равновелик Вселенной. И что в каждом из нас – вся Вселенная, ибо каждый – понимание Вселенной, ее собственное самопонимание. Ибо я – жизнь, и каждый из нас – жизнь! А жизнь из всех удивительностей природы – самая огромная удивительность. Нет, не в мертвой материи природа воссоздает себя, она лишь дальше и шире разбрасывает себя в неживом веществе, только отдельные скопления ее, вроде вас, достигают разума. Но в любом живом индивидууме Вселенная воссоздает всю себя: мы – образ ее целостности, мы – самопознание ее во всей ее широте, во всей ее глубине! Придется, придется вам с этим считаться!
Я сделал новую передышку и опять заговорил:
– Подумайте и вот еще над чем. Вы, сколько понимаю, – устойчивость мира, его сохранение, его защита от катастрофы в горниле разыгравшихся стихий. Вы – инерция мира, вечное равновесие его законов. А мы – развитие мира, прорыв его инерции. Мы, жизнь, – будущее мира! Мы, жизнь, – революционное начало в костной природе. Мы, жизнь, – пока крохотная сила во Вселенной, ничтожное поле среди тысяч иных полей. Но и единственно растущая сила, растущая, а не просто сохраняющаяся. Мы возникли на периферии Галактики и движемся к ее центру. Мы бурно расширяемся, быстро умножаемся. У нас иной масштаб времени, наша секунда равноценна вашим тысячелетиям. Мы, жизнь, взрыв в косной материи! Вселенная заражена жизнью, Вселенная меняет свой облик! Говорю вам: мы – будущее мира. Хотите или не хотите, вам придется с этим считаться! Поле жизни неотвратимо подчиняет себе все остальные поля мертвой природы, покоряет все ее стихии. Не пора ли нам объединиться – древнему разуму устойчивости с молодой мощью жизненного порыва? Даже если я и мои товарищи погибнем, не добредя до нашего времени, жизнь не погибнет с нашим исчезновением. Мы лишь атомы жизненного поля Вселенной, не больше. Вы добиваетесь гармонии, стабилизируете ее, но жизнь – высочайшая из гармоний природы, а скоро станет и величайшей ее стихией, стихией гармонии против слепых стихий. Если не станет нас, обитателей маленького звездолета, вы не избавитесь от нас. К вам возвратятся наши потомки, вооруженные лучше, знающие больше. Жизнь быстро распространяется на Вселенную, живой разум покоряет вещество, разрывает инерцию однообразного, всегда равного самому себе существования, в конце которого – катастрофа в ядре. Взамен всеобщности однообразия мы вносим в природу новый организующий принцип – нарастание своеобразий, всеобщность неодинаковостей. Ибо нас, звездных братьев, объединяет одно общее – мы своеобразны, мы разумны, мы добры друг к другу!
Я подошел к Оану, долго всматривался в него.
– Теперь исчезай, Оан, – сказал я. – Твоя миссия закончена. Я уверен, ты можешь присутствовать, можешь не быть. Так исчезни! Я человек – уже могущественный и еще не совершенный. Я молодость мира, его порыв в неизвестное, а не инертная мудрость вечного самосохранения. Я не научился все понимать мгновенно и полностью, хотя и стараюсь. Мне нужно рассуждать, мне нужны знаки и сигналы. Исчезни! Это будет мне знаком, что я понят.
Внезапно в консерваторе прозвучало:
– Адмирала Эли – в командирский зал! Адмирала Эли – в командирский зал!
Я вышел из консерватора.
13
В командирском зале собрались все друзья – Олег, Осима, Камагин, Ольга, Орлан. Олег показал на звездные экраны:
– Эли, ты знаешь где мы?