— Тебе нужно исправлять?
— Ну да! У меня с детства искривление, вот и ношу.
Бабка Шабаниха еще говорила — дураку дураково говори, скорее поймет…
— Но оружие ты можешь не брать за стол! — ей нравилось кричать ему в ухо. — Здесь нечего опасаться. Вокруг друзья! Когда ты спал, был очень доверчивый…
Шабанов не стал делиться своими соображениями на этот счет, снял ремень с плеча, повесил пистолет на спинку своего стула.
— Я воин, Агнесса. И всегда должен быть при оружии.
— Это я знаю — воин! Все воины с оружием.
— А какой сегодня праздник, знаешь?
— Праздник?.. Нет… Не знаю… — она смутилась.
— Почему-то я решил, что ты сготовила праздничный обед, — вздохнул Герман. — Хотя обедать еще рано, а вот позавтракать в самый раз. У нас такое блюдо готовят лишь по праздникам.
— Скажи, какой это праздник? — осторожно спросила она.
— День Победы! Я бы по такому случаю даже выпил стакан! Или два!
— День Победы?.. Какой Победы?
— Над фашистами! Слышала, была Отечественная война? Самая страшная война в мире? Пятьдесят четыре года назад?..
— Не слышала… Но спрошу у дедушки, он должен знать.
Что это было? Простая необразованность, дремучее невежество или природная глупость?..
— Так вот, запомни: Девятого мая — самый радостный праздник. Со слезами на глазах….
— Да, я обязательно запомню!
— А ты разве не сядешь со мной за праздничный стол?
— Непременно! — поставила блюдо с тертой и посыпанной сахаром морковью. — Но я не ем мясо каждый день. Это вредно!
— Мне полезно, хоть три раза на дню!
— Я знаю, знаю! — рассмеялась чему-то Ганя. — Ты мужчина и пилот. Нужно много силы, чтоб управлять самолетом.
— Сегодня полеты отменяются! Так что, хозяйка, может, и спиртное найдется в этом доме? Ну, водка, коньяк, вино? — он потер руки.
— О, вино я знаю и однажды пробовала! — она покачалась. — Так кружится голова!..
— Так, может, вскружим головы? В честь праздника?
— Здесь нет вина… Если бы знала, непременно взяла бы с собой.
Похоже, местные жители, будто кержаки, были трезвенниками…
— Открой секрет, Агнесса, — усаживаясь за стол, попросил Шабанов. — Откуда тебе известно мое любимое блюдо? Ну ладно, молоко с горячим хлебом любят все, кто родился в деревне. А про французское мясо?
— Это страшная тайна! — она сделала большие глаза, одновременно сдерживая смех. — Язык на замок!
— Никому не скажу!
— Правда-правда?
— Возьму с собой в могилу!
— В могилу не надо! Ты должен выполнить одно условие! — она отделила кусок мяса и положила ему в тарелку, и надо сказать, сделала это с изяществом, будто профессиональная официантка в ресторане.
— Какое, говори!
Эта притворщица закусила пальчик, хитренько сощурила глаза и указала на противень.
— Обещай, что ты все это съешь!
— И все?..
— Пока довольно! — весело погрозила. — Неужели ты не сможешь съесть?
— Да в одну минуту! Вот клянусь!
Агнесса чуть ли на одной ножке запрыгала от радости. Попутно и непроизвольно Шабанов отметил непривычное ее произношение: в том, что она русская, сомнений не было, но так обычно говорят иммигранты, живущие в иноязычной среде. Слышится и некая старомодность выражений, и одновременно, неправильно расставленные ударения, что делает ее болтовню безобидной и милой.
— О, не нужно клятв! Я верю! — она положила себе морковь. — Мне сказала твоя маменька. А теперь съедай все!
У него чуть вилка не выпала, хорошо, вовремя спохватился — с кем имеет дело. Играя дурака, нельзя ничему удивляться…
Герман спокойно отрезал кусочек (надо же, ужарилось!), прожевал и еще раз скрыл чувства. Ее недоразвитость, похоже, касалась лишь области общения с людьми; относительно дел житейских и особенно кулинарных, было все в порядке.
— Очень вкусно! — одобрил он. — Узнаю маменькин рецепт!
На лице Гани медленно вызрела гримаса крайнего разочарования, чуть ли не до слез! В детстве это называлось — скуксилась…
— Так плохо, да?.. Я старалась…
— Да нет, отлично! — искренне похвалил он. — Замечательно!
— У твоей маменьки не получилось, потому что для мяса по-французски непременно нужен майонез «провансаль», — тихонько оживая, заговорила Агнесса. — И голландский сыр… У вас же в деревне не было таких продуктов. А домашний сыр, который делает твоя мама, очень вкусный, но вовсе не идет для этого блюда. Зато он у твоей маменьки получается очень вкусный, особенно мне понравился с острым перчиком. Кстати, я принесла немного и положила в холодильник. Почему ты не стал есть?
«Спокойно, Шабанов! — приказал он себе. — Можешь и не то услышать…»
Это была чистая правда! Однажды будучи в отпуске он попросил мать сготовить такое блюдо и даже рецепт записал, но у нее получилось обыкновенное жареное мясо. Он тогда и виду не подал, ел и нахваливал…
— Ты давно была у моей матушки? — будто невзначай спросил Герман, уплетая за обе щеки.
— Вчера…
— И как там моя старушка?
Агнесса будто на глазах повзрослела, улыбнулась печально, вздохнула:
— Она же со второго полугодия снова на работу вышла… Говорит, денег не хватает, дело у твоего папеньки отняли и самого чуть не посадили в тюрьму. А твой перевод получила, радовалась… Но все равно детей доучивать надо, бросить не может. Нервы у нее совсем расшатаны, за тебя сильно переживает, неладное чувствует. Успокоила, как могла…
Чтобы скрыть свои чувства, Шабанов сам положил с противня две порции сразу и стал есть без ножа, отрывая куски зубами.
— Привет мне привезла?
— Понимаешь, я не могла ей открыться, — вдруг призналась Агнесса. — Сказать, что видела… Намекнула, дескать, с тобой все хорошо. Ты скоро вернешься и все расскажешь сам… С тобой на самом деле теперь все будет хорошо!
— Да я и не сомневаюсь! Но мать есть мать…
Она так же быстро превратилась в девочку-подростка.
— О, Герман! — засмеялась и загримасничала. — Я видела твой самолетик! Он мне так понравился!
— Какой самолетик? Который на шкафу?
— Нет, который вы с папенькой делали!
— Это махолет, — серьезно поправил Шабанов.
— Ну, махолет!.. Такой интересный, много всяких забавных штучек. И красивый! Я представила, как лечу на нем! А люди смотрят с земли и говорят — вон белая птица летит!
— У тебя белая лодка лучше…
— Нет правда, Герман! Ты позволишь мне когда-нибудь полетать на твоем махолетике?
— Да ради бога! Сколько захочешь!
— Спасибо!.. Но сначала научишь, я же не умею, не знаю, как!
— Там все просто, крути педали и все, — надо было сменить тему, пока сам не поверил в то, что говорил. — Скажи мне, Агнесса, ты вообще-то чем занимаешься? Ну кроме дойки коровы и приготовления пищи? В свободное время?
— Чем я занимаюсь? — вновь погрустнела она. — Это очень скучно, Герман…
— Должно быть, вяжешь? Или вышиваешь крестиком, на пяльцах?
— Вязать и вышивать весело!.. Но некогда, слишком много работы. Дедушка иногда запирает меня в лаборатории на замок!
— Это тот самый Лев Алексеевич?
— Да, тот самый… Нет, он хороший и добрый. Я понимаю, нужно много работать… — Агнесса легкомысленно вздохнула. — Но так хочется везде побывать, посмотреть на мир…
— Что же делаешь в лаборатории, если не секрет? — нажал Шабанов.
— Никакого секрета… Как бы тебе объяснить?.. Ну, это можно назвать молекулярной оптикой. Чтоб не прибегать к другим терминам…
— Чем-чем? — не сдержался Герман и сделал вид, что не расслышал.
— Молекулярной оптикой! Это не совсем точно, но примерно так!
Он разговаривал с ней, как со слабоумной, а перед ним сидел настоящий ученый, коль знал даже о молекулярной оптике — кажется, разделе физики, о котором Шабанов где-то что-то слышал…
— Я же говорю, очень скучное занятие, — она заметила выражение его лица. — Но приходится отдавать этому почти все время… Скажи, а что у тебя со слухом?
Герман мысленно облегченно вздохнул и даже изворачиваться не стал.
— Катапульта… Лопнул сосуд, какое-то осложнение или воспаление…
— Тебе нужно доктора! И немедленно! — она вскочила из-за стола, так и не притронувшись к своей морковке. — Почему не сказал сразу?.. И я ничего не заметила. Впрочем, нет, когда спал в лодке, немного стонал. Мне показалось, тебе снится… Ну, в общем, переживаешь свое положение…
— Увы! И секунды не переживал! Это мне ухо рвало! — Шабанов дожевал последний кусок. — Видишь, я сдержал слово!
— Я сейчас же приведу доктора! — воспряла и повеселела Агнесса, — Иван Ильич просто замечательный доктор! Он вылечил меня от насморка!
— Да, насморк — заболевание страшное!
— Ужасно! Это ужасно! Я чуть не умерла!.. Пожалуйста, выпей сок и ложись на диван. Я сейчас! — она поспешила к двери. — Иван Ильич — настоящая скорая помощь. Кстати, он вылечит и искривление позвоночника! Только скажи ему.
— Ну уж нет! — засмеялся Герман. — Горбатого могила исправит!
— Ты просто не знаешь, какой он чудесный доктор! — она выскользнула за дверь и, притворяя ее, добавила. — Я велю ему явиться немедленно!.. Только не говори про меня ни слова! Язык на замок!
Ему бы сразу побежать следом, однако нагруженный информацией, слегка одуревший от нее и еще от сытной пищи, Шабанов в буквальном смысле тонул и соображал медленно.
И когда через полминуты, хромая на обе ноги, выбрался на крыльцо, оказалось поздно. Ни возле дома, ни в ближайших видимых окрестностях — в том числе и на реке, никого не было…
Упустив Агнессу, он решил отследить, откуда и на чем явится доктор, потому в дом не заходил. Дороги в этой «Швейцарии» отсутствовали полностью, значит автомобиль или даже телега, запряженная конем, полностью исключались, оставалась вода и воздушное пространство. Немного поразмыслив, вертолет он тоже отмел, поскольку за пять дней скитаний лишь единожды слышал отдаленный гул и в воздухе не видел ни одного. Даже преследователи в черной униформе, впрочем, и в пятнистой тоже, передвигались, скорее всего, по воде и сухопутьем. Поэтому Шабанов стал наблюдать за рекой, видимой от горнолыжной базы на добрых полкилометра в каждую сторону. Скорая помощь, как и везде, не особенно-то была ра