— Доброе утро, — весело здоровается Демид, входя в комнату с тарелкой бульона на подносе.
Но это я замечаю побочно, потому что из одежды на нём — только чёрные спортивные штаны, и я залипаю на его голый торс. Могла бы и догадаться, что после совместной ночи он начнёт на полную катушку использовать свои права как мужа.
— Я думала, ты уехал, — растерянно хлопаю глазами и пытаюсь усесться.
— Хорошего же ты обо мне мнения, — притворно хмурится.
Не помню, чтобы когда-то видела его таким сияющим — начищенный до блеска золотой не так сильно сверкает. Но по моим губам тоже расползается улыбка, когда я понимаю, что в этот раз именно я стала причиной его хорошего настроения.
— Ну, ты ведь босс, у тебя же нет выходных.
Сейчас, когда он дома и никуда не денется, я могу позволить себе сарказм.
— Если тебе хочется, чтобы я ушёл — только скажи, — поднимается на ноги. Хватаю его за руку, как обычно — прежде чем проанализировать ситуацию; зато Пригожин снова довольный усаживается на постель — доказал себе и мне, что он мне нужен. — Тогда не выёживаемся.
Бросаю на него недовольный взгляд и принимаюсь послушно впихивать в себя бульон — всё равно ведь не отстанет.
Когда бульон выпит, Демид забирает супницу и начинает пичкать меня таблетками, заставляет померить температуру, а я всё это время наблюдаю за ним с полной растерянностью и вспоминаю день нашей первой встречи. Тогда он вёл себя совершенно иначе: показывал своё превосходство, был холоден и отстранён и всем видом показывал, что я для него — всего лишь предмет сделки, Но вот прошло всего несколько недель, а он готов буквально на руках меня носить.
Либо я чего-то в этой жизни не понимаю, либо он поменял ко мне своё отношение.
Целую неделю он исправно ухаживает за мной — при этом каждую он снова и снова делает меня своей — и изредка нанимает сиделку — если у него нет возможности остаться дома; и за эту неделю я понимаю, что, кажется, начинаю влюбляться в собственного мужа. Передо мной словно был другой человек — не холодный и собранный, а внимательный и заботливый. Может у Демида есть брат-близнец, о котором я ничего не знаю, и они просто поменялись местами?
— Послушай, сегодня я должен присутствовать на скучном вечере одного из моих клиентов, — хмуриться вернувшийся в комнату муж. — Совсем забыл про него; и мне бы хотелось, чтобы ты сопровождала меня — ты как, выдержишь?
Откидываюсь на подушки: благотворительный вечер — это куча народа, которая будет разглядывать меня как диковинный экспонат в коллекции богатого бизнесмена, а я не хочу чувствовать себя музейным экспонатом.
— Наверно, в этот раз мне лучше остаться дома, — неуверенно качаю головой.
— Как скажешь, — с готовностью соглашается. — Я оставлю тебе записку с адресом — если вдруг тебе станет скучно, и ты передумаешь, идёт?
Киваю и прикрываю глаза, когда Демид целует меня в лоб.
— Хорошо проведи там время, — невесело улыбаюсь, на что Пригожин фыркает и оставляет меня одну.
Я изредка слышу, как он бродит по дому, приводя себя в порядок, но вот входная дверь захлопывается с глухим звуком, и в квартире повисает мёртвая тишина. Это угнетает меня, и я выбираюсь в гостиную к телевизору, чтобы было не так тоскливо — привыкнув к кому, что рядом постоянно кто-то есть, после начинаешь чувствовать себя никому не нужным. Я щёлкаю пультом и бездумно переключаю каналы, не задерживаясь нигде дольше пары секунд, потому что мысли сконцентрированы совсем на другом.
Может, я зря отказалась?
Конечно, я терпеть не могу подобные сборища, но это лучше, чем сидеть здесь в одиночестве; к тому же, вдруг и Демид звал меня не столько потому, что я его жена, а чтобы не быть там одному. Со вздохом выключаю телевизор, топаю в ванную, где наскоро принимаю душ и возвращаюсь в комнату — выбирать платье; сегодня на улице достаточно тепло, поэтому я останавливаю выбор на лёгком платье нежно-персикового цвета: оно было с короткими гипюровыми рукавами и спускалось к полу лёгкими атласными волнами. Высушиваю волосы феном и слегка подкручиваю кончики; с макияжем приходится повозиться, потому что это явно не моя стихия, но видеоролики с «Ютуба» оказываются очень полезными. Напоследок обуваю бардовые туфли на убийственном каблуке и беру в руки чёрный клатч, куда складываю тушь и помаду — на всякий случай; когда бросаю взгляд в зеркало и с удовлетворённой улыбкой киваю сама себе, достаю телефон и звоню Андрею.
Демиду определённо понравится мой внешний вид.
Прибывшая через пятнадцать минут машина быстро отвозит меня туда же, куда ещё недавно доставила Демида, и тормозит возле входа в здание в форме полумесяца; я быстро отметаю возникшее желание вернуться обратно домой и выхожу на улицу под слегка прохладный ветер.
Внутри меня встречает приятная девушка, которая — к моему удивлению — отыскивает мою фамилию в списке и с улыбкой вручает небольшой буклет. Оказывается, здесь проводится благотворительный приём по сбору средств, и все собранные деньги отправят в фонд детского дома.
Только для этого нужно купить одну из картин неизвестного художника стоимостью не ниже ста тысяч рублей.
Зато я сразу прикидываю размах мероприятия и получаю представление о том, какой здесь собрался контингент.
Поднимаюсь на четвёртый этаж на лифте — я хоть и чувствую себя лучше, но не настолько, чтобы покорять ступеньки. У выхода в небольшой коридор меня встречает портье и с улыбкой открывает нужную мне дверь. В глаза тут же ударяет яркий свет от двух больших люстр, а слух глушит классическая музыка и наверно с полсотни разговоров. Здесь все разбились на небольшие группки — по интересам, состоянию и комфорту, полагаю; немного теряюсь, потому что понятия не имею, как найти в этом бедламе Демида.
Но вселенная подкидывает мне спасательный круг.
— Ульяна? — слышу вроде знакомый голос и оборачиваюсь. Передо мной стоит улыбающийся Николай и, кажется, он искренне рад меня видеть — чего не скажешь о его супруге. — Демид сказал, что вы не сможете приехать.
— Мне слегка нездоровиться, но я не хотела, чтобы он был здесь один, — улыбаюсь в ответ — мне нравится этот человек.
— А кто сказал, что он один? — елейно улыбается Александра и указывает куда-то мне за спину.
Разворачиваюсь, нахмурившись, потому что не понимаю, что она имела в виду, и в самой середине зала среди танцующих пар замечаю Демида в компании стройной брюнетки; они оба друг другу улыбаются и о чём-то разговаривают, и при этом их лица находятся достаточно близко, что предположить, что разговор весьма интимный.
С простыми знакомыми так себя не ведут.
Неделя в обществе обходительного Демида встаёт комом в горле: очевидно, вся его напускная забота была лишь для того, чтобы каждую ночь на протяжении всех семи дней делить со мной постель и делать меня своей законной женой; пусть я и согласилась на это добровольно, сейчас всё равно внутри стало как-то пусто и обидно.
Музыка меняется, и Демид отпускает талию брюнетки, но руку продолжает держать в своей и выводит её из круга танцующих прямо в мою сторону; её белоснежное платье и его чёрный костюм навевают неприятные ассоциации, и я чувствую, как меня начинает мутить. И всё же гордо приподнимаю подбородок и придаю лицу равнодушный вид, чтобы никто не догадался о том, как это всё на самом деле меня задевает. Демид замечает меня на полпути, и улыбка на его лице блёкнет; понимаю, что расплачусь, если он начнёт объяснять, откуда знает эту лучезарно улыбающуюся девушку, крепко вцепившуюся в его руку мёртвой хваткой, и поворачиваюсь обратно к Николаю, нацепив на губы улыбку.
— Прошу прощения, где здесь уборная? У беременных сами понимаете, режим совсем не тот, — извиняющимся тоном спрашиваю.
Николай нисколько не смущается — просто понимающе улыбается, а Александра хмуриться, вспомнив о моём «положении». Мужчина жестом указывает мне направление, и я покидаю пару прежде, чем до нас успевает добраться Демид. Уборная оказывается абсолютно пустой, и я совершенно не сдерживаю ядовитых слёз обиды. Господи, и зачем я только сюда приехала! Лучше бы и дальше жила в неведении, считая, что у нас с ним есть шанс на нормальную семью… Это второй наш совместный выход в свет, и каждый раз я наталкиваюсь на его бывших и, судя по всему, настоящих тоже. Нужно было позволить ему вышвырнуть нас с отцом за дверь теперь уже Пригожинского дома — уверена, что мы нашли бы выход из ситуации; а теперь я обречена до конца жизни жить под одной крышей с человеком, который за моей спиной развлекается с другими. Знал бы, где упасть — соломки подстелил бы, вот только теперь поздно что-то делать.
Вспоминаю свою фразу, которую сказала Демиду перед его уходом и горько усмехаюсь — он сполна воспользовался моим советом.
А я по собственной глупости угодила в капкан.
Интересно, на что он рассчитывал, когда звал меня сюда? Что я решу остаться дома и никогда не узнаю, что в его жизни есть кто-то кроме меня? Хотя я на его месте и вовсе не предлагала бы жене появляться там, где она может застукать его с другой. Как у него вообще хватило ума или на худой конец наглости на то, чтобы так вести себя — да ещё в присутствии стольких свидетелей?!
Делаю несколько глубоких вдохов и вытираю потёки туши под глазами: сидеть здесь дольше я не могу; да и в любом случае мы живём на одной территории, когда-то нам всё равно придётся поговорить. Из-под слоя тонального крема и пудры, которыми я тоже воспользовалась перед выходом, не было видно красных пятен на лице — они всегда проступают, когда я плачу; обновляю туш на ресницах, немного освежаю помаду — на всякий случай — и покидаю своё убежище.
Демид по-прежнему стоит рядом с Николаем, только на этот раз не прикасается к своей спутнице, хотя та явно была бы не против стоять поближе; пытаюсь не пускать на лицо отпечаток горечи, но и выглядеть весёлой сил тоже нет, поэтому я решаю придерживаться нейтральной отстранённости и радуюсь, что Пригожин в тот день так и не развенчал ложь о моей беременности — теперь это можно использовать как прикрытие в любой неприятной для меня ситуации.