— Ну, Александра, может, и была мной увлечена, но безответно: меня никогда не привлекали женщины постарше, — фыркает Демид, и я окончательно выдыхаю.
Всё-таки я очень доверчивая.
— Не буду мешать, — тихо роняет отец и, поцеловав меня в лоб, выходит из комнаты.
— Зачем ты переписал на меня свою компанию?
Как бы мне ни хотелось сейчас кинуться мужу на шею, сначала нужно расставить все точки над «i».
Демид хмурится.
— Ты вдруг стала такой холодной — перестала отвечать на моих звонки, даже не смотрела в мою сторону после того вечера, и я решил, что должен как-то убедить тебя в том, что ты мне небезразлична. Ну и не придумал ничего лучше, кроме как переписать на тебя то единственное ценное, что было в моей жизни — не считая тебя и ребёнка, конечно. Я хотел сделать это сам, после возвращения, но ты сказала, что виделась с Евой, и я понял, что ты отдаляешься всё больше, поэтому пришлось менять планы и действовать быстрее.
— А ты знаешь, что я почувствовала, когда услышала о твоей смерти по телевизору — особенно после того, как ты переписал свою компанию на меня? — упрекаю. — Ты как будто знал, что с тобой что-то случится, и заставил меня чувствовать себя виноватой за те слова, которые я тебе наговорила при последней беседе.
— Ты переживала?
Он удивлён?
— Конечно, переживала! Ты ведь отец моего ребёнка.
На его лице мелькает разочарование — он ждал другого ответа?
Погодите-ка…
— Стой, что значит «небезразлична»? — запоздало вспоминаю его ответ.
Его горячая ладонь касается моей щеки.
— А ты всё ещё не поняла?
Не поняла что? Что он меня… любит?
Это невозможно.
— Ты мне не веришь… — Демид устало потирает шею. — И как же мне переубедить тебя?
— Ты разве не помнишь, при каких обстоятельствах мы с тобой поженились? Я была всего лишь средством погашения долга.
— Это лишь та часть истории, которая тебе известна, — слышу неожиданно.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Только то, что я влюблён в тебя уже очень давно — но в то время ты была ещё совсем юной и вряд ли согласилась бы встречаться с человеком, который на семь лет старше тебя. К тому же, я не хотел портить тебе жизнь — вокруг тебя всегда было много парней твоего возраста — но время шло, а ты по-прежнему ни с кем не встречалась. А потом твой отец подкинул мне идею, и я решил — «Почему бы и нет?».
Растерянно всматриваюсь в его лицо.
— Что? Папа придумал всё это? Хочешь сказать, что он не проигрывал наш дом в карты? — Я чувствую, как в груди закипает раздражение. — Вы — два самоуверенных эгоиста! Зачем было разыгрывать весь этот спектакль, когда можно было просто познакомиться со мной, как нормальному человеку?!
— Тогда ответь мне честно: ты стала бы встречаться со мной, если бы я сделал всё, как ты говоришь?
Я прокручиваю в голове нашу первую встречу — этот человек не понравился мне с первого взгляда: слишком властный, слишком мрачный, слишком самоуверенный — я уже молчу про его подавляющую волю ауру. Хотя, если бы он пришёл с чистыми намерениями, вряд ли вёл бы себя точно так же, как в тот день — всё-таки, у него были бы другие планы. Правда, тут я не могла сказать наверняка: даже после свадьбы наша совместная жизнь напоминала чёрте что.
— По глазам вижу, что нет, — фыркает Демид. — А я не хотел рисковать — в тот вечер я должен был выйти из твоего дома, уже зная, что ты станешь моей, потому что ждать дольше уже попросту не мог.
Голова начинает идти кругом — слишком быстро переписывается сценарий событий.
— Ты прав только наполовину: если бы ты дал мне возможность узнать тебя и не вёл бы себя со мной, как последний идиот, то всё сложилось бы по-другому.
— Может быть. Но сейчас ты моя, у нас скоро родится ребёнок, и я счастлив, чёрт возьми — даже зная, что ты меня ненавидишь.
— Это не так, — исправляю тихо, укладывая свою ладонь поверх его руки на своём животе. — Всё поменялось в тот вечер, когда мы впервые встретились с Александрой; я чувствовала такую сильную ревность и злость, но не могла понять, почему. А потом ты напился, и эта наша совместная ночь в одной постели, после которой ты был таким нежным, что я попросту не могла тебе сопротивляться. А потом, когда я окончательно убедилась, что влюбилась в тебя, ты танцевал с этой стервой и так ей улыбался, что мне хотелось убить вас обоих.
Демид смеётся.
— Тебе просто надо было сразу поговорить со мной, а не додумывать то, чего нет.
Действительно.
Вот теперь, когда между нами больше не осталось недопонимания, я даже не пытаюсь сдержать свой порыв и кидаюсь обнимать мужа. Если бы все семейные пары умели слушать друг друга, а не упрямиться и делать собственные неправильные выводы, сколько браков удалось бы спасти. Мы, девушки, в самом деле склонны домысливать, а после жалуемся на судьбу. Демид прижимает меня к себе так сильно, будто и не надеялся, что это когда-то случится, и я хоть и улыбаюсь, всё равно не могу сдержать слёзы.
— Надеюсь, ты не собралась разводиться со мной? — слышу его насмешливое.
Теперь, когда мы оба были уверены друг в друге, можно было позволить себе легкомысленные шутки.
— Вообще-то, собралась, — признаюсь. — Даже хотела поговорить с тобой после возвращения, но твоя выходка с переписью на меня компании спутала все карты.
— Я ведь говорил, что развода не дам — помнишь?
— Да, один брак на всю жизнь, — киваю. — Но я не думаю, что на одном упрямстве можно далеко уехать — тем более в нашем положении.
— Теперь эта тема закрыта? — спрашивает как будто безразлично, но на самом деле следит за моим лицом. Я киваю, и Пригожин слишком заметно расслабляется. — Отлично. Тогда у меня остался только один вопрос — ты была у врача по поводу своей беременности?
— Вообще-то, завтра мне как раз нужно на приём, — хмурюсь обнимая живот. — Ты заставил меня понервничать — надеюсь, это не скажется на его развитии.
— Я же не знал, что наша ложь о твоём положении станет реальностью, — словно извиняется он. — К тому же, я не в ответе за безголовых журналистов, но с этим я ещё разберусь.
— А можем мы просто начать всё сначала? — робко интересуюсь. — Без всех этих тяжб и недовольств? Просто перевернуть страницу и забыть про весь этот кошмар?
Вижу, что Демид собирается возразить, но зажимаю ему рот ладонью.
— Со мной ведь всё в порядке, так? И ребёнок чувствует себя хорошо, так что нет причин для злости.
— По поводу последнего я бы повременил с выводами, — не соглашается. — Если после завтрашнего посещения врача подтвердится, что вы оба в порядке, тогда и подумаю над твоими словами.
Качаю головой: он всё-таки невероятно упрямый.
Бросаю взгляд на часы, которые показывают шесть утра, но сна у меня уже нет ни в одном глазу; выползаю из-под одеяла и беру мужа за руку — страха больше не было, и меня одолевал голод.
— О’кей, два вопроса — что это? — Смотрю туда, куда указывает его рука, и вижу его смятый костюм, в обнимку с которым я ложилась спать. Щёки снова предательски краснеют. — Никак скучала по «погибшему» мужу?
— А можем мы просто сделать вид, что ты этого не видел?
Демид так заразительно хохочет, что я не могу сдержать ответной улыбки.
Вниз мы спускаемся вместе; всё это время я держу ладонь мужа, потому что даже на секунду отпустить её страшно. Анна Никитична всё что-то причитает, пока стряпает завтрак, и меня снова пробирает смех.
Нервное, наверно.
Пока я уплетаю блинчики с чесноком и запиваю всё это молоком — сама порой удивляюсь своим новым предпочтениям в еде — папа расспрашивает Демида о том, что за деловая поездка у него была. Видимо, вспомнив события прошлой ночи, Пригожин снова становится похож на грозовую тучу.
— Во сколько у тебя приём у врача? — неожиданно спрашивает.
— В десять утра. А что?
Почему-то меня настораживает его резкая смена настроения.
— Мне нужно будет уладить парочку дел перед тем, как мы с тобой поедем в клинику.
— Надеюсь, твои дела не связаны с теми журналистами? — По его лицу вижу, что я угадала. — Ты ведь обещал забыть про это!
— Это ты хотела, чтобы я забыл, но я ничего не обещал, — не терпящим возражений тоном отвечает. — Моя жена могла потерять ребёнка — да мне хватило и двух твоих обмороков за сутки — и я не собираюсь спускать это с рук.
— Мне кажется, Демид прав, дорогая, — встревает папа. — Они должны были проверить информацию перед передачей её в эфир, так что либо они не компетентны, что ставит под сомнение всю их работу, либо им всё равно, каким образом добытая ими информация скажется на жизни людей, что тем более указывает на их профнепригодность.
Поджимаю губы, но киваю — не думаю, что те журналисты могли специально передать ложную информацию; скорее всего, это просто банальная ошибка неопытных работников, но если Демид хочет поговорить с ними — пусть.
Мы заканчиваем завтрак и разговоры около семи часов утра; сразу после этого Демид уезжает, клятвенно пообещав встретить меня на пороге клиники, адрес которой я дала ему перед уходом. Ну а я тем временем приняла душ, переоделась и села в кресло в гостиной в компании одной из книг Джейн Остин. Пока читаю, вспоминаю, как проходила беременность у моей мамы — что, если такое передаётся от матери к дочери? Что, если я тоже не смогу выносить ребёнка, и буду «хоронить» своих первых детей?
Что, если моя крошка так и не увидит жизни?
К десяти утра я уже больше напоминала себе потенциальную клиентку психиатрической больницы, чем нормальную женщину; теперь до самого конца беременности я буду не находить себе места и, наверно, только усугублю положение. Дрожащими пальцами набираю номер Андрея и прошу отвезти меня в нужную клинику; по дороге он замечает моё состояние.
— Не переживайте так, Ульяна Дмитриевна, — улыбается. — Моя Светлана тоже боялась первых родов, а ко вторым родам страх уже прошёл.
— Меня не роды пугают, — вздыхаю: я отказалась от Светиного сопровождения, потому что со мной будет Демид. — Моей матери очень тяжело давались первые беременности — я её третья или четвёртая попытка по счёту. Я боюсь, что со мной будет так же.