– Значит, ее тоже убили, – проговорил он наконец. – Вот невезуха!
– Ты жену Германа Вострикова имеешь в виду? – на всякий случай уточнила я. – А ты что, ожидал чего-то другого? Они ведь и до этого уже похищали людей два раза и никого не оставляли в живых.
– Не два, а три, – буркнул Ласточкин. – Невнимательно сводки читаешь, Лизавета Владимировна!
– По-моему, мы с самого начала договорились, что ты называешь меня просто Лиза, – заметила я. – А что касается того дела, готовящуюся операцию по задержанию банды держали в большом секрете и информацией о бандитах тоже особо не делились. Зато когда операция провалилась, в СМИ подняли такой хай, что хоть святых выноси. Там ведь не только убитые были – там и раненых была куча. Брат этой Ларисы был тяжело ранен, еле выкарабкался. Полковник ОМОНа получил серьезное ранение, да еще человек пять его подчиненных. Но обо всем этом я узнала из газет, а наши словно воды в рот набрали. Что там произошло все-таки, ты не знаешь?
– Бойня там была, – коротко ответил Ласточкин. На его скулах играли желваки. – А наши молчат, потому что похвастаться им нечем. Я говорил с ребятами, которые занимались этим делом. Засада была поставлена грамотно, все ближайшие дороги перекрыты, Германа Вострикова, который нес деньги, ни на мгновение не выпускали из виду. И несмотря ни на что, похитители убили его, забрали выкуп и скрылись, не получив ни единой царапины. Ты понимаешь, чем это пахнет?
– Понимаю, – уныло ответила я. – У них был осведомитель среди людей, которые знали об операции. Поэтому бандиты и сумели исчезнуть, не оставив «следа».
– Во-во, – кивнул Ласточкин. – А теперь прикинь, сколько народу знало об операции. Человек тридцать, не меньше. Здорово, правда? И что же, всех их проверять? Ну и как это сделать? «Простите, дорогой товарищ, вы случайно не слили секретную информацию о готовящейся засаде неким бандитам за кругленькую сумму денег?» Смешно.
– Но хоть какие-то зацепки у следствия есть? – спросила я.
– Никаких, Лиза, – ответил капитан. – То-то и оно, что никаких.
– Это тебе ребята так сказали? – поинтересовалась я.
– Ничего они мне не сказали, – с досадой отозвался Ласточкин. – Я просто увидел это по их лицам. Когда у опера есть нить, потянув за которую он может распутать весь клубочек, он выглядит совсем иначе, чем тот, у которого нет ничего, кроме догадок и предположений. – Паша поморщился. – Если бы хоть один из похищенных остался в живых… Но эти гады действовали грамотно. Всех возможных свидетелей они убивали, и это одна из основных причин того, почему у следствия до сих пор ничего нет.
В это мгновение рация испустила ужасающий предсмертный хрип, услышав который человек неподготовленный наверняка подскочил бы на месте. Но так как я уже бывалый опер, то я даже ухом не повела.
– Ласточкин, Синеокова, вы где?
– Уже на проспекте, а что?
– Разворачивайтесь. Только что был звонок: убийство возле дома номер пятнадцать по Ландышевому бульвару. Огнестрел. Похоже, работал киллер, так что вы там поосторожней. Жертва Михаил Кликушин, бизнесмен. Как поняли?
– Ландышевый бульвар, дом номер пятнадцать. Убийство с применением огнестрельного оружия.
– Вот и прекрасно. – Рация, пару раз хрипнув напоследок, окончательно издохла.
– Да, в самом деле прекрасно, – буркнул Ласточкин и всю дорогу до дома номер пятнадццать молчал, словно в рот воды набрав.
Человек лежит на асфальте, жалобно всхлипывая. Глаза безумные, налитые болью до краев. По лицу человека текут слезы. Он корчится и хватает себя руками за живот.
– А-а-а… Бо… же… Бо-оже мой…
Ласточкин затормозил так резко, что шины протестующе завизжали.
– Черт! Да он еще живой! «Скорую», «Скорую» вызвал кто-нибудь?
Пыльный двор, затененный липами. Угрюмый дом сталинской постройки – из тех, что считаются первоклассной недвижимостью и привлекают массу покупателей. Таких, как этот Михаил Кликушин, преуспевающий бизнесмен, который корчится сейчас на асфальте.
Любая драма непременно требует зрителей, и поэтому вокруг раненого медленно, но верно, как грозовая туча, сгущается толпа. Покамест она состоит из мальчика с щенком на поводке, накрашенной девицы, которая держится несколько в отдалении, небрежно дымя сигаретой, немолодой женщины с последней моделью айфона, старика с палочкой, парня в форме – вероятно, охранника подъезда – и еще одной женщины, которая мечется вокруг раненого. Ее движения бестолковы и беспомощны, но чувствуется, что из присутствующих только она одна принимает судьбу этого человека близко к сердцу. «Жена», – машинально соображаю я. Щенок мальчика вертит большой головой, отчего его уши смешно мотаются, встает на задние лапы и натягивает поводок.
– О, менты прибыли, – говорит ребенок.
У раненого, похоже, нет больше сил ни кричать, ни плакать. Он только тихо стонет, полузакрыв глаза.
– Полиция, – говорит мой напарник. – Пропустите…
Как-то очень умело он оттирает молодую женщину от тела и, присев на корточки, приподнимает руку Кликушина и смотрит на заляпанный темными пятнами пиджак. Лицо капитана мрачнеет, когда он видит, куда угодили пули.
– «Скорую» вызвали? – спрашивает он очень громко.
– Десять минут назад, – отвечает за всех немолодая женщина с айфоном.
– Но он не может лежать здесь! – вскрикивает жена. По ее лицу текут слезы. – Его надо перенести куда-нибудь!
Ласточкин поднимается на ноги.
– Его нельзя трогать, – тихо и веско произносит он, глядя на обезумевшую от горя женщину сверху вниз.
Не подумайте, что мой напарник такой высокомерный. Просто у него рост метр восемьдесят пять, а у меня, соответственно, только метр шестьдесят три. Жена Кликушина лишь чуть повыше меня, хоть и носит высокие каблуки.
– Но ведь что-нибудь надо сделать! – кричит она. – Пожалуйста!
– Кто-нибудь видел, как это произошло? – спрашивает Ласточкин.
Как это ни странно, первым на его вопрос откликается ребенок.
– Я гулял с собакой поблизости и услышал выстрелы. Три, – уточняет мальчик. – Я сначала даже не понял, что произошло. Потом подошел сюда и увидел… Вот.
Я подхожу ближе. Точно, мальчик не солгал. Кликушин получил три пули в живот. Лицо его на глазах бледнеет, в углах рта пузырится слюна. Ласточкин, что с ним случается довольно редко, срывается:
– Ну где же эта … «Скорая»?
Девица с сигаретой, услышав ругательство, смотрит на капитана с откровенным интересом. Впрочем, и без сильных выражений в Ласточкине есть определенно на что посмотреть. Он высокий и симпатичный, со светлыми непокорными волосами, которые постоянно взъерошены. Если вокруг него не водят хоровод претендентки на его руку и сердце, то исключительно потому, что в наш меркантильный век дамы привыкли из всех достоинств оценивать прежде всего размеры банковского счета, а ум, порядочность, привлекательность и прочее расцениваются разве что как бонусы, приятные, но вовсе не обязательные. И тут мне в голову приходит любопытная мысль – интересно, а сильно бы Паша изменился, будь он богачом? Почему-то мне кажется, что нет, хотя я, разумеется, лицо сугубо пристрастное.
– Вы что-нибудь видели? – спрашивает Ласточкин у жены Кликушина.
– Какое это имеет значение? – Ее голос срывается на крик.
– Очень большое, если вы хотите, чтобы убийца был пойман, – довольно сухо отвечает Ласточкин.
– Я его видела, – вмешивается женщина с айфоном, похоже, самая разумная из всей группы. – Я живу на втором этаже.
– Хорошо, мы потом побеседуем с вами, – говорит Ласточкин.
– Небось опять какие-нибудь криминальные разборки, – подает голос старичок с палочкой. – Развели бандитизм!
Не обращая на него внимания, Ласточкин поворачивается к парню в форме.
– Вы, кажется, охранник?
Тот утвердительно кивает.
– Да, я тут, в подъезде… Слежу, короче.
– Видели, как это произошло?
Охранник явно растерян.
– Ну… Он вышел из дома, спустился по ступенькам…
– Он – это кто?
– Раненый. То есть тогда он был еще в порядке… А потом я услышал стрельбу.
– Из чего стреляли, нет соображений?
Охранник думает.
– Мне показалось… Обычный пистолет, скорее всего, «макаров».
– Это вы на слух определили?
– Да. Я с разным оружием дело имел в своей жизни, так что более-менее разбираюсь. Звук уж больно знакомый был.
– А стрелявшего не видели?
Охранник качает головой.
– Нет. Когда я вышел из подъезда, никого уже во дворе не было.
Видно, что он смущен, и, в сущности, есть от чего. Яснее ясного, он не стал очертя голову бросаться наружу, когда услышал выстрелы, а сначала выждал некоторое время и показался во дворе только тогда, когда опасность миновала. Но прежде, чем ставить ему в упрек его поведение, стоит задуматься: обязан ли он рисковать своей жизнью из-за какого-то жильца? Вовсе не обязан. Так что претензии отпадают. Все прочее – на его собственной совести.
– Вас как зовут?
– Роман Марцевич.
– Ладно, мы еще с вами поговорим. В более спокойной обстановке. Лиза, собери-ка гильзы.
– Их тут только две, – говорю я, осторожно поднимая с асфальта драгоценные вещдоки и засовывая их в пакет.
Ласточкин мрачно смотрит на мальчика. Почему именно на него – не знаю, но факт остается фактом: тот, покраснев, достает из кармана третью гильзу, которую он стащил на память о волнующем приключении – убийстве, случившемся всего в нескольких шагах от него самого.
– Вот балда! – раздраженно говорит капитан, выхватив у него гильзу. – Там же могли остаться отпечатки!
Но тут, воя сиреной, во двор въезжает «Скорая помощь». Человек на асфальте скорчился и застыл в луже крови. Наперерез «Скорой» из узкой арки выскакивает иномарка помпезного вида. Она едва успевает увернуться от столкновения и уходит в сторону, колесом заехав на клумбу. Водитель «Скорой» высовывается в окно и высказывает водителю иномарки все, что он думает о нем, и его маме, и всех предках вплоть до десятого колена. Водитель иномарки, пижон из разряда тех людей, которые ве