– Боялась, что сына обвинят в убийстве Свиридовой.
– Не исключаю…
– Представьте, она все это время думала, что он убийца.
– В каком аду ей пришлось побывать… – Полковник вздохнул. – Конечно, я поговорю с Суворовым. Но как жаль!
– О чем вы? – оторопела Дайнека.
– Встреча в амфитеатре могла приблизить нас всех к разгадке.
– Она и приблизила, только мы пока не знаем, к чему.
Труфанов хитро улыбнулся:
– Впервые вижу, как ты умничаешь.
– И надеюсь, в последний, – смутилась она. – У меня появилась идея.
– Излагай.
– А что, если это Роев убил Свиридову?
– Но ведь у них были какие-то отношения.
– Дело в том, что Свиридова была на четвертом месяце беременности.
Василий Дмитриевич даже крякнул.
– Откуда ты все это берешь?
– Из ее амбулаторной карты в женской консультации краевой больницы.
– Вот ведь проныра! – Он восхищенно покачал головой. – Думаешь, отцом ребенка был Роев?
– Кто же еще? – удивилась Дайнека. – Иначе зачем он повез ее в женскую консультацию?
– И ты думаешь, что беременность явилась причиной убийства?
– Может быть, он не хотел ребенка. Или у него была семья.
– При всем уважении к твоим дедуктивным способностям, напоминаю: в то время разрешались аборты.
– На таком сроке аборт не делают, – сообщила Дайнека. – Он мог встретить ее после репетиции. Или забрать на машине и увезти в укромное место. Убил… – Она сбавила обороты. – А потом и сам застрелился.
– Он не мог увезти Свиридову.
– Откуда вы знаете?
– Проверял. В тот день его машина была в ремонте, и забрал он ее только в понедельник, девятого апреля, когда Свиридову стали искать. – Труфанов закашлялся. – И потом, я – романтик. Если любовь, при чем здесь убийство?
Василий Дмитриевич достал телефон.
– Прости, мне нужно идти. – Он приложил трубку к уху и направился к двери.
Дайнеку тронули за руку, она обернулась. Перед ней стояла заплаканная Гурина.
– Здравствуйте, Ираида Ефимовна.
– Я должна передать вам одну вещь.
– Какую?
– Приходите ко мне домой.
– Когда?
– Можно сегодня вечером.
– Зайду, – пообещала Дайнека.
Гурина вернулась к гробу Сопелкина и встала подальше от его родственников. Дайнека едва сдержалась, чтобы не пойти за ней и не расспросить об «одной вещи» поподробней. Воображение рисовало причудливые картины. Например, как Гурина отдает окровавленный нож, который хранила все тридцать лет, или показывает труп Свиридовой, завернутый в полиэтиленовую пленку. Или просто звонит Свиридовой и говорит: «Здесь все тебя ищут!»
Прощание длилось до половины первого. Когда гроб унесли и все пошли к автобусам, Дайнека решила, что ехать на кладбище и смотреть, как закапывают человека, которого она знала, было выше ее сил.
В Доме культуры сделалось пусто, и только уборщицы, как хоккеистки, двигались одна за другой, смывая с полов воспоминание о Сопелкине.
– Дайнека!
Она обернулась.
– Привет, Слава! На кладбище не поехал?
– Я с Сопелкиным едва был знаком. У меня есть свободное время. Если хочешь, продолжим экскурсию.
– С большим удовольствием!
– Идем, я кое-что тебе покажу.
Они прошли по коридорам и лестницам и нырнули в низкую дверь, которая выходила прямо к ступеням.
– Это – «ласточка» осветителя.
В прилепленном к стене зала балконе места было совсем немного. Повсюду висели и стояли осветительные приборы.
– Теперь я понимаю, почему такие балкончики называют «ласточками», – сказала Дайнека.
– Ну, и почему? – спросил Вячеслав.
– Во-первых, потому что они высоко. Во-вторых, прилеплены к стене, как гнездышки ласточек.
– Ты права. Теперь идем вниз.
Спустившись по лестнице, они прошли тамбур, укрепленный двойной металлической дверью, и попали в правый карман сцены – помещение, расположенное за боковыми кулисами. Занавес был открыт. Дайнека вышла на сцену, встала в центре поворотного круга, раскрыла руки и сказала куда-то в зал:
– Здравствуйте!
Тишина проглотила ее слова. Они улетели в зал и пропали.
– Ну, как хотите! – Она взялась руками за талию и попыталась исполнить «веревочку» – элемент матросского танца, который выучила еще в детском саду. «Веревочка» получилась, но за ней ничего не последовало. Дайнека обернулась к Славе и, улыбнувшись, сказала:
– Больше ничего не умею.
– Иди сюда… – Он приблизился к деревянному люку на авансцене, потянул его и приподнял. – Загляни туда.
Дайнека заглянула.
– Какая-то конура.
– Скажешь тоже! – обиделся Вячеслав. – Это – будка суфлера. Знаешь, как здорово там сидеть во время спектакля!
– Ты сидел?
– В детстве – тысячу раз.
– Мне бы тоже хотелось, – задумчиво произнесла Дайнека.
– Слава!
– Ну, что еще? – Вячеслав со стуком уронил крышку и обернулся.
За кулисой стоял парень в спецовке.
– В двадцать пятый кабинет привезли краску другого цвета.
– Какой должен быть?
– Ваниль.
– А какой привезли?
– Желтый.
– Белой эмалью разбавить не пробовал?
– Я такую ответственность на себя не возьму.
Вячеслав тяжело вздохнул и бросил Дайнеке:
– Подожди здесь. Пойду, помогу взять ответственность…
Он ушел. Дайнека осталась одна, прошла в центр поворотного круга и замерла. Потом вдруг спросила:
– Где же ты, Лена?
От этого вопроса и, главным образом, от безмолвия, которое ее окружало, Дайнеке сделалось жутко. В левом «кармане», у лестницы, ведущей на колосники, послышался шорох.
– Слава?.. Это ты? – спросила она.
Никто не ответил.
Дайнека сделала шаг. Раздался чудовищный шелест, он длился не более трех секунд. Что-то очень тяжелое вскользь прошлось по левой руке и с грохотом рухнуло на деревянную сцену. Она подняла руку и увидела кровоточащую ссадину. Перевела взгляд на длинную металлическую трубу, которая откуда-то появилась на сцене. К ней были прикреплены тросы, и они шли наверх, к колосникам.
– Что случилось? – На сцену выбежал Вячеслав, взглянул на трубу, потом на Дайнеку и наконец заметил, что с ее руки капает кровь.
– Кто опустил штанкет?
– Никто не опускал. Он упал, – заторможенно сказала она.
– Ты в это время где находилась?
– Под ним.
– У тебя есть другие повреждения? – Он ощупал ее плечи и голову.
– Эта штука прошлась вскользь по руке. Мне показалось, что за кулисами стоишь ты, и я отступила в сторону. В тот момент она и упала.
– Кто это сделал?! – крикнул он вгорячах.
– Не знаю… – пробормотала она.
– Ты кого-нибудь видела?
– Только слышала. Я думала, это ты вернулся.
Вячеслав быстрым шагом прошел в левый «карман», к переплетению толстых веревок, и поспешно вернулся обратно.
– Кто-то перерубил трос, удерживающий штанкет в подколосниковом пространстве…
– Что это значит?
– Это значит… – Он сделал паузу и удивленно закончил: – что тебя хотели убить.
– За что? – сухо осведомилась Дайнека.
– Этого я не знаю. Нужно вызвать полицию. – Он схватился за телефон.
Но Дайнека показала ему кровоточащую руку:
– Лучше сначала «Скорую».
Когда фельдшер уехала, Дайнека оглядела себя в зеркало, висящее у стойки гардероба. Вся рука была измазана йодом и залеплена лейкопластырем, локоть забинтован.
– Что скажу матери?..
– Скажи, что она родила тебя в бронежилете. Если бы ты стояла на месте, тебя бы убило.
– Значит, действительно повезло.
– Неужели ты никого не заметила?
– Никого.
Вячеслав подошел к старухе-вахтерше:
– Минут сорок назад отсюда кто-нибудь выходил?
– Из служебного? – уточнила она.
– Да. Кто здесь проходил?
– Зачем – здесь? Сегодня все ходят через главные двери. Сопелкина через них выносили. Закрыть некому, с поминок еще не вернулись.
– Да, здесь я стормозил, – признал Вячеслав и посмотрел на Дайнеку. – Тебя домой отвезти?
– Нет! – испуганно сказала она. – Я еще не придумала, что сказать матери.
– Врать будешь?
– Иначе она меня изведет. Это в лучшем случае. В худшем – соберет вещи, и мы уедем.
Вячеслав помолчал, потом осторожно спросил:
– Может быть, тебе действительно лучше уехать?
– Думешь о моей безопасности?
– Было бы глупо не думать.
– О ней я побеспокоюсь сама, – неожиданно резко оборвала его Дайнека.
– Ладно… – Он безоговорочно поднял руки. – Отправляюсь работать.
Когда Вячеслав зашагал прочь, она вдруг его окликнула:
– Слава!
Он обернулся.
– Отвези меня на дачу к Гуриной.
Сменив направление, Вячеслав направился к выходу.
Сколько ни нажимала Дайнека кнопку звонка, калитку никто не открыл. Вячеслав распахнул дверцу машины.
– Она еще на поминках. Садись, отвезу тебя к деду. Посидишь у него, потом зайдешь еще раз. Здесь всего метров триста.
Дайнека села в машину, и он довез ее до своей дачи. Там их встретил Валерий Васильевич Арзамасцев, его дед.
– Рад. Очень рад, – сказал он Дайнеке.
– Можно я у вас чуть-чуть посижу?
– Сделайте одолжение, посидите.
Прощаясь с Вячеславом, она спросила:
– Перерубить трос тяжело?
– При наличии топора или ломика – как нечего делать.
– А он там был? – поинтересовалась Дайнека.
– Кто? – Вячеслав не понял вопроса.
– Топор.
– На стене с прежних времен стенд пожарный остался.
– Все поняла: багор, ведро и топор.
– Я ответил тебе?
– Спасибо.
На кухне у стола хлопотал Валерий Васильевич.
– Есть не хотите? У меня гречневая каша с жареным луком.
– Так делала моя бабушка.
– Жива?
– Кто?
– Бабушка.
– Нет, – вздохнула Дайнека. – В прошлом году умерла.
– А вот я что-то зажился. – Арзамасцев поставил тарелки. – Жена десять лет назад умерла. Остался один, и смерть меня не берет. Человек умирает не потому, что он старый. Он умирает, когда больше не остается сил жить, – вздохнул старик и начал есть свою кашу.